– Шестьдесят тысяч пудов и более, всё едино по алтыну отдам, ниже прибытку не будет, иной год и денгу с пуда добро бы иметь при такой цене…

– По алтыну, так по алтыну, – сказал Колычев, – Тогда жди, по зимнику пошлю людей в Ярославль. На первый раз аккурат шестьдесят тысяч пудов и возьмем.

– Вот и хорошо, да и ладно об этом. Мы с митрополитом вот о чем говорили, – сказал я, и, сбросив сукно с ларца, открыл его. – Се пищаль скорострельная из числа тех, что для Государя делаю. Ствол и детали для неё куем во множестве, да вот незадача: мастеров способных собирать замки у нас не шибко много.

– Доводилось видеть, из-за них-то наши пищали в казну и не берут ныне…

– Верно, потому как пока из вашей пищали раз пальнешь, с этой можно и дюжину успеть выстрелить! Я так мыслю, сборкой замков, да самих пищалей заработать можно немало. К тому же ложи и приклады из карельской березы добрыми получатся. Станок, чтобы их делать, я вам к весне пришлю. За сию работу готов платить рубль да десять алтын…

– Много ли надобно тех пищалей? – поинтересовался Колычев.

– Две тысячи в год, – ответил я, после чего открыл второй ларец и продолжил. – И вот таких пистолей по тысяче пар. Пока по тысяче, однако, ежели Государь решит перевооружить поместную конницу, потребуется больше. Ещё есть простые пищали с вкладной каморой, те дешевы, но и работа проще. За их сборку по пяти алтын готов платить.

– Коли пришлешь мастеров, чтобы послушников научили, отчего ж не взяться…

– За этим дело не встанет, – сказал я, – По зимнику пошлю троих мастеров в Ярославль, с ними станки, стволы пищальные, да все части для сборки замков. Ещё вот о чем попрошу: дерева доброго да причудливого надобно, коль найдешь, пришли на ложи да приклады, цену добрую дам. В ваших краях знаю, есть такое. Надысь англицкой купец, Христофор Хадсон золотых дел мастеров мне привез, хочу в подарок Государю, да иным боярам скорострельные пищали сделать, чтобы не стыдно было иноземным послам показать!

…

К концу разговора игумен Соловецкого монастыря, похоже, сделал свой выбор, так что в итоге мне пришлось потратить ещё два дня на беседы с ним и осмотр немалого хозяйства обители. Филипп Колычев интуитивно почувствовал во мне родственную душу и не преминул показать свои достижения. Надо сказать, они впечатляли: одна только система каналов, чего стоила, нам до такого далеко. Что примечательно он, после того как отведал тушеной картошки, с маринованными помидорами, выспросил всё об этих диковинках и, узнав, что нужно для их выращивания, умудрился, кроме уже обещанной соли выцыганить у меня ещё и обещание поставок стеклоблоков для теплиц.

Само собой у нас на них давно идет откровенный брак, так что цену я ломить не стал. А вот какие сорта ему удастся вырастить на Соловках, мне и самому стало интересно. Пришлю ему пару смышленых парнишек в помощь. Селекция не только южным сортам нужна, но и северным, хотя те семена, что у меня были, как раз адаптированы для северных широт, но всё-таки Соловки не Финляндия, нужно как минимум проверить, заодно и урожайность узнаем в подобных условиях.

Рассказ о Выксе и её гидроэнергетике, ввел игумена в великую скорбь, ибо с теми невеликими перепадами высот, что имелись на Соловецких островах, реализовать тромпу не представлялось возможным. Вот тут-то я его и порадовал возможностью заменить ее при необходимости паровой машиной. Поначалу Колычев выразил сомнение, не бесовский ли то механизм, но я заверил его, что каждый непременно освящен и мало того – сам митрополит просил меня установить такой на заказанную им в Выксе расшиву с плавучим храмом, дабы можно было пустить ее по Волге и нести тамошним язычникам свет веры Христовой.

…

Соловки мы покинули лишь утром третьего августа и за четыре дня достигли Рыбачьего. Пока три наших судна огибали полуостров, я картографировал с бойцами местность. Разметили на карте места для портовых сооружений и складов. Кроме того, я прикинул, где будем ставить артиллерию: желающие поживиться могу появиться довольно быстро, потому как сей порт будет перевалочным для массы грузов, в том числе и для добытого в Финляндии золота, как и серебра из Конгсберга.

Девятого августа, ближе к полудню мы закончили все дела и отплыли. На следующий день, когда мы миновали Нордкап, я понял что ошибся с выбором парусного вооружения. Умеренный ветер, порой переходивший в свежий дул строго по курсу, что для гафельного вооружения далеко не лучший вариант – вместо девяти-десяти узлов мы едва делали шесть семь, что было чертовски обидно. Чтобы идти под оптимальным курсовым углом, придется взять курс в открытый океан.

Прикинул расстояние до острова Ян-Майен. Интересно получается! Если мы сейчас возьмем курс на него, то потом прибудем в район Шетландских островов даже чуть раньше. Чтож, неплохой вариант, тем более что ветер усиливается, и выигрыш во времени обещает быть ещё больше. В свое время, когда мы испытывали ходовые качества на различных курсах, я для себя отметил, что при крепком ветре наше парусное вооружение позволят развивать скорость больше двенадцати узлов, но лишь при курсовых углах от ста двадцати до ста шестидесяти градусов.

В навигации мои ребята пока не сильны, но высота вулкана Беренберг позволяет его увидеть с расстояния более ста шестидесяти километров, так что мимо острова мы не промахнемся. В ином бы случае я не стал бы рисковать. Приняв решение идти к Ян-Майену, я вышел на палубу и велел дать сигнал другим судам об изменении курса.

Через четыре дня, ранним утром, на горизонте, чуть в стороне от нашего курса, показалась верхушка конуса вулкана Беренберг. Что примечательно первым увидел его не кто иной, как Френсис Дрейк, так что называться он в этой истории будет Дрейковой горой. Френсис сходу предложил назвать обнаруженную сушу Землей Торреса. Так что мне ничего не оставалось, как ответить любезностью на любезность. Ближе к обеду мы подошли к береговой кромке и высадились. Остаток дня потратим на беглый осмотр и установку памятного знака, а завтра по утру отправимся в путь…

…

В устье Шельды мы вошли двадцать четвертого августа и на следующий день причалили в Антверпене. По прибытию, я сначала навестил Шарля де Леклюза, дабы пригласить его в Россию. На вопросы по поводу "Государева зимнего сада" ответил уклончиво, дескать, мое дело обеспечить стекло и чугун для оного "чуда света", а непосредственно строительством занят дьяк Московского Монетного Двора, Иван Васильевич Кожемякин, некогда работавший одним из моих мастеров, но благодаря своему усердию и уму сделавший головокружительную карьеру при дворе Русского Царя. Тут будущий "отец микологии" изрядно оживился и спросил, я могу его представить сему вельможе.

– Несомненно! Но и он может лишь рекомендовать вас Государю. Сложность в том, что нужно себя зарекомендовать перед лицом Государя с наилучшей стороны.

– Я так понимаю, что рекомендательные письма от европейских ученых в России мало чего стоят?

– Они будут приняты во внимание, но их одних всё же недостаточно! Вам нужно показать себя в деле и тут я могу вам помочь: три года назад я заказал у антверпенских торговцев семена различных растений из Новой Испании, и большая часть их уже доставлена, так что мне нужен человек, который помог разобраться со всем этим. Некоторые из них вкупе с подробной методикой выращивания, могут стать неплохим подарком для Государева Зимнего Сада, а вам лично обеспечат подобающее место при дворе и, возможно, позволит занять кафедру биологии при Московском университете…

– У вас тоже есть что-то вроде зимнего сада, где я могу их выращивать?

– Да, есть. Само собой в куда более скромном варианте, но, тем не менее, нам уже удалось получить там урожай от некоторых растений из нового Света…

– Когда я должен отправиться в Россию? – спросил де Леклюз.

– Вы можете отправиться вместе с нами. У меня есть ещё кое-какие дела в Антверпене, но в течение недели я думаю все их завершить, после чего мы направимся обратно…