Однако, около полуночи, ее разбудило странное ощущение. Ей приснилось, будто кто-то душит ее длинными белыми пальцами, она увидела склонившееся над ней лицо старухи в белом чепце. Когда она проснулась, старухи не было, полная луна освещала комнату, словно днем, и все вокруг казалось мирным; но ощущение удушья не проходило, а кроме того, казалось, лицо ее чем-то прикрыто. Она подняла руку и почувствовала, что голова ее прикрыта кружевным ночным колпаком с тесемками, завязанными под подбородком ужасно туго. Ее охватил ужас. Она сорвала его и судорожным движением отбросила в сторону, словно это был паук, издав короткий крик ужаса. Вскочив с кровати, она направилась к двери, но вдруг остановилась.

   Ей вдруг пришло в голову, что Элиза Липпинкотт могла войти в комнату и повязать ей колпак, пока она спала. Она не заперла дверь. Она заглянула в шкаф, потом под кровать; там никого не было. Затем попыталась открыть дверь, но, к своему удивлению, обнаружила, что та заперта изнутри. "Значит, я все-таки заперла ее", - подумала она, поскольку дверей никогда не запирала. Теперь она не могла отмахнуться от того, что во всем случившемся было нечто странное. Конечно, никто не мог войти в комнату и выйти из нее, заперев дверь изнутри. Она не могла совладать с дрожью, охватившей ее, и все же была полна решимости. Она решила выбросить колпак в окно.

   - Я не позволю так шутить со мной, вне зависимости от того, кто этот шутник, - сказала она вслух.

   Она все еще отказывалась до конца поверить в сверхъестественное. Она полагала, что все это - дело рук человеческого существа, и это наполняло ее гневом.

   Направляясь к двери, она подошла к тому месту, где должен был лежать колпак, и собиралась переступить через него, но на полу ничего не оказалось. Она зажгла лампу и обыскала всю комнату, но колпака нигде не было. Она сдалась. Она погасила лампу и вернулась в постель. Снова заснула, и снова была разбужена, как и прежде. Она сорвала колпак, но не отбросила, а вцепилась в него мертвой хваткой. Ее охватила ярость.

   Крепко держа колпак в руках, она вскочила с постели, подбежала к открытому окну, отодвинула штору и выбросила его, но внезапный порыв ветра, - хотя ночь была спокойной, - швырнул его обратно. Она отмахнулась от него, как от паутины, попыталась схватить, но он выскользнул из ее пальцев. И исчез. Она зажгла лампу, обыскала комнату, но ничего не нашла.

   Миссис Симмонс пришла в ярость, вытеснившую ужас. Она не знала, на что рассержена, но ощущала чье-то насмешливое молчаливое присутствие, перед которым была бессильна. Она была сбита с толку и негодовала, поскольку вынуждена была сопротивляться чему-то невидимому.

   Наконец, она снова легла в кровать, но даже не пыталась заснуть. Она ощущала наваливающуюся на нее странную сонливость, и боролась с ней изо всех сил. Она старалась не уснуть и смотрела на лунный свет, когда вдруг почувствовала, как мягкие тесемки обвиваются вокруг ее шеи, и поняла, что ее враг рядом. Она ухватилась за тесемки, развязала их, сорвала колпак, подбежала к столу, на котором лежали ножницы, и стала резать его на мелкие кусочки. Она резала и рвала, испытывая безумную ярость удовлетворения.

   - Вот так! - вслух произнесла она. - Полагаю, у меня больше не возникнет проблем с этой старой дрянью!

   Она бросила куски в корзину и вернулась в постель. И почти сразу почувствовала, как мягкие тесемки обвиваются вокруг ее шеи. Она сдалась, она признала свое поражение. Это новое опровержение тех законов реальности, которым она привыкла следовать в своей жизни, лишило ее внутреннего равновесия. Она слабо потянула за тесемки, стянула с головы колпак, соскользнула с постели, накинула халат и поспешно вышла из комнаты. Бесшумно пройдя по коридору в свою прежнюю комнату, она легла в кровать и провела в ней остаток ночи, дрожа и прислушиваясь; а если ей случалось задремать, она тут же просыпалась, вздрагивая, ожидая ощутить на шее прикосновение мягких тесемок, но, даже обнаружив их отсутствие, оказываясь не в силах стряхнуть с себя страх.

   С рассветом, она прокралась обратно в юго-западную комнату и поспешно оделась. Ей потребовалась вся ее решимость, чтобы войти в нее, но, пока она в ней находилась, не случилось ничего необычного. К завтраку она спустилась с невозмутимым видом. Она ничуть не была бледна. Когда Элиза Липпинкотт спросила ее, как она спала, она ответила со спокойствием, которое привело ее собеседницу в некоторое замешательство, что спала не очень хорошо. Ей никогда не удается хорошо выспаться в новой кровати, а потому она решила вернуться в свою прежнюю комнату.

   Ни Элиза Липпинкотт, ни сестры Джилл, ни даже молодая Флора не были обмануты. Первая не стала ходить вокруг да около.

   - Не нужно пытаться убедить меня в том, что вам всего лишь не удалось хорошо выспаться, - сказала она. - По вашему поведению, я понимаю, что вчера вечером в этой комнате случилось нечто странное.

   Все с ожиданием взглянули на миссис Симмонс: библиотекарша - с любопытством и затаенным торжеством, священник - с печальным недоверием, София Джилл - со страхом и негодованием, Аманда и Флора - с нескрываемым ужасом. Вдова держалась с достоинством.

   - Я не видела и не слышала ничего такого, что не могло бы быть объяснено разумным образом, - ответила она.

   - И что же это было? - настаивала Элиза Липпинкотт.

   - Я не желаю более говорить на эту тему, - коротко ответила миссис Симмонс и протянула ей тарелку с картофельным пюре. Она чувствовала, что скорее умрет, чем сознается в нелепом происшествии с ночным колпаком, или в том, что ее потревожили павлиньи перья и красные розы, после того как она посмеялась над возможностью такой замены. При этом ответ ее выглядел так неопределенно, что она, в некотором роде, перестала быть хозяйкой положения. Произведя, однако, впечатление своим хладнокровием перед лицом неведомого ужаса, с каким, несомненно, столкнулась ночью.

   После завтрака, с помощью Аманды и Флоры, она перенесла свои вещи в прежнюю комнату. За все это время не было произнесено ни слова, но они занимались этим делом с величайшей поспешностью и выглядели виноватыми, встречаясь взглядами, словно чувствовали, что невольно выдают испытываемый ими всеми страх.

   Днем, молодой священник, Джон Данн, подошел к Софии Джилл и попросил разрешения провести ночь в юго-западной комнате.

   - Я не прошу, чтобы мои вещи были перенесены туда, - сказал он, - поскольку едва ли могу позволить себе комнату лучше той, в которой живу сейчас, но хотел бы, если вы не возражаете, переночевать там сегодня, чтобы лично опровергнуть любое злосчастное суеверие, которое способно здесь укорениться.