Испытываемое в одиночку удовольствие равносильно наслаждению, получаемому от одного из семи грехов – чревоугодию. Поначалу кажется, что у тебя есть силы проглотить все вкусности, запивая их вином, оно усиливает эйфорию, приходит ещё и чувство приятного опьянения, но в какой-то момент к горлу, как раскалённая магма к кратеру вулкана, подступает тошнота. Наполненный яствами желудок, превращается в тяжёлый камень, лежащий прямо посередине тела, а вино, ускоряя процесс брожения всего съеденного, превращает кишечник в мусоропроводные трубы. Так, равно или поздно, неразделённое удовольствие превращается из вожделенной услады в сладкую муку, а потом – в непрекращающуюся агонию. Эти ужасы приходится испытать, чтобы понять, что наслаждение создано, чтобы им делиться, прожорливость на услады, в сущности, тошнотворна.
К счастью, смаковать горькие муки одиночества долго мне не пришлось. Сообщение от Дейва: "Кейт, с прилётом! Поезжай в галерею по адресу 40 rue de France, 060000. Там могут быть картины Каталины. Хорошего отдыха." Так я нашла себе развлечение – поиски Каталины, адрес галереи позволял также попасть туда, где наверняка не будет скучно.
Мы действительно очень быстро добрались до виллы. Она оказалась самым заурядным жильем состоятельного туриста в ценовой категории от пяти тысяч долларов за сутки. Находилась близко к морю, а в остальном ничем не отличалась и ничем не уступала двум десяткам других таких же домов, раскинутых на побережье. Такие виллы быстро перестают удивлять после непродолжительного пребывания – приедаются отсутствием чего-то особенного – всё слишком хорошо и до безобразия понятно.
Убранства гостиной подло лишали игривого южного настроения. Посередине стоял огромный диван, обитый плотным бархатом бордово-кровавого цвета. Он был таким объёмным, что, казалось, в него положили тонну пушистых волокон. Дубовый стол, также располагавшейся посередине комнаты, напоминал своей громоздкостью и размерами усыпальницу. Его словно только что вынесли из королевских палат. Можно представить, как за столом сидят камергер, маршал, герцог, граф и разыграть с ними государственные переговоры, важничая будто и сам обладатель придворной должности Франции дореволюционных времён. Летнему солнечному свету внутрь не давал пролиться пышный декор большого окна: плотные шторы с воланами почти в тон дивана были задёрнуты и закрыли собой вид на море и пляж. Декорированный лепниной потолок представлял собой растянутую по всей площади гостиной огромную картину, обрамлённую позолоченной плетённой сильно выступающей, скорее даже, свисающей с потолка рамкой. На картине был изображён византийский орнамент – лавровый венок, который во времена куда более древние символизировал победу Христа над смертью, также его подносили полководцам-победителем. Здесь же, в этой комнате, он пафосно принудительно падал на плечи тому, кто просто оказывался внутри, не неся никакого сакрального смысла. Архитектурный ансамбль главной комнаты виллы был насквозь пронизан помпезностью, что только убеждало меня в том, что в этом доме всё донельзя соответствует вкусу моего супруга.
Больше, чем заселиться в пустое, холодное, отравленное бессмыслицей жилье, мне хотелось окунуться в море. Прикоснувшись однажды, солёные воды дарят ощущение, запоминающееся на всю жизнь, потом его ни с чем нельзя перепутать. Мне оно было знакомо с детства, с того глубокого детства, когда имеешь полное право ходить без плавок по пляжу. Капли воды, падающие с мокрых волос, моментально высыхают на лбу под палящим солнцем, не успев докатиться до губ. Кожу стягивает от соли, а потом начинает чуть-чуть пощипывать. Кажется, что море, обернув в соли, захватило в свою власть, хотя на самом деле в отличие от многих других явлений в природе, оно никогда не завладевает. Всё, что касается моря —это всегда подлинный, исключительный глоток свободы, и если говорят, что воды забрали в свои пучины, то это лишь только потому, что человек не совладал со свободой.
Спустя пару часов, так и не осмотрев полностью виллу, но вдоволь накупавшись, я неслась на оставленном водителем джипе по побережью в направлении указанного Дейвом адреса. Галереи в Ницце располагаются едва ли ни на каждой улице. В них может находиться две-три более-менее достойные картины или же дюжина абсолютной безвкусицы. Эта галерея была расположена в глубине петляющих улочек Старого города. Чтобы найти её, нужно было повилять по тесным дорожкам, ведущим в сторону, противоположенную от роскоши отелей вдоль набережной.
Когда я наконец добралась, то увидела перед собой абсолютно неприметную матовую белую дверь, пустые витрины и скромная надпись с незатейливым названием «appartements d'art», то есть «квартира искусства». Кажется, галерея была закрыта на сегодня или насовсем. Я отчаянно постучала в дверь – бесполезно. То ли расстроенная от того, что придётся заниматься вопросом завтра, то ли от осознания неизбежности холодного одиночества по возращении на виллу, мной овладело уныние. Город тем временем постепенно начинал окунаться в вечернюю жизнь. Люди заполняли столики варьете, аперитив становился всё актуальнее, я решила пройтись вдоль по улочкам в надежде, может быть, присесть где-нибудь, а может, просто убедиться в том, что пора возвращаться домой.
– Эй, кто какого чёрта, кто это тут поставил? – отчётливо услышав русскую речь, я повернулась и увидела молодого человека, голова торчала из красного кабриолета, стоящего прямо посередине улицы. Вспомнив, что мой автомобиль, припаркован как раз в зоне нынешней активности, я стала возвращаться обратно. К кабриолету уже стянулись официанты с соседнего ресторана, по интонации собравшейся толпы я поняла, что они чем-то недовольны.
– Если вы о впередистоящей машине, то я уезжаю. – как только я сравнялась с кабриолетом, решила не отказывать себе в удовольствии ответить на русском.
Дверь автомобиля тут же открылась, вышел молодой человек, явно пораженный, то ли моей надменно произнесённой фразой, то ли тем, что я сказала её, по-видимому, на хорошо знакомом ему языке.
– Я переставлю, ничего страшного. Просто привычка каждый вечер ставить в одно место, которое обычно не занимают. Александр. – он протянул пожать руку. В то же мгновение я поняла, что это местный завсегдатай, который может подсказать, когда работает наверняка знакомая ему «квартира искусства». Я решила сменить гнев на милость и тоже протянула руку.
– Кейт. Приятно. Извините, я тут первый раз. Я вообще во-о-н туда… – и показала ему на дверь закрытой галереи.
– А-а-а-а, вы художник? – произнёс он на спад.
– Не совсем, но в этой сфере…
– От неё осталось одно название. Все ваши разъехались и рисунки забрали с собой, возможно, часть конечно и осталась, но выставок там точно нет. Так что не думаю, что есть смысл тратить на неё время.
– Меня не выставки интересуют, а конкретный автор работ. – мой случайный знакомый относился к искусству, по всей видимости, холодно, а эта галерея была ему знакома, очевидно, исключительно по территориальному признаку, так как находится рядом с местом его работы, каким-нибудь из ресторанчиков, в котором он либо промоутер, либо креативный директор.
– Давайте-ка я поставлю машину в другое место, а вы зайдете к нам на коктейль и расскажите, кого ищите. – он и не думал, что я откажусь, в миг прыгнул в машину и вскоре вернулся.
– Пойдемте, вы из России?
– Родилась, вот уже почти как три года переехала в Лондон. До этого жила во Франции, но на севере. – мы сели за столик, нас тут же обслужили, принесли ледяной графин воды, какие-то фруктовые канопе и два огненных «Апероль-Шприц» в пивном бокале, разукрашенном сини-зелёными разводами. Видимо, ресторанчик любил удивить гостей эксцентричностью подачи. После непродолжительной беседы предположения подтвердились, Александр оказался арт-директором заведения, где мы теперь с ним беседовали.
– Так кто именно нужен?
– Каталина. – сказала я, будучи уверенной, что в ответ он только пожмёт плечами, однако парень оказался находчивее и доброжелательнее, чем показалось сначала.
