Что-то начал я уставать от новых знакомств, подумал я, наблюдая эту сцену. Хотя, как говорится, не имей сто рублей, а имей сто друзей. При условии, если это НАСТОЯЩИЕ друзья, а рубли еще не сожраны сегодняшней инфляцией.

— Давай, Пончик, показывай гостям свое хозяйство, — распорядился Сифоров.

Пончанов немедленно засуетился.

— Да-да, проходите, пожалуйста. Не желаете ли конфет, Марина? Очень-очень-очень вкусные конфеты. Вот здесь у нас оборудован центр управления всем этим барахлом. Каждый уровень подконтролен, каждый уровень просматривается. Но барахло барахлом остается, как его не назови. Вы со мной согласны, Марина? Очень-очень-очень этому рад! Просто не знаю, что бы они все без меня со своим барахлом делали. Ведь барахло оно и в Африке — барахло…

Он тараторил, перескакивая с одного на другое, склонял на все лады узкоспециальный термин «барахло», а я с сомнением взглянул на Сифорова, и тот, перехватив мой взгляд, конечно же, догадался, о чем я думаю.

— Успокойтесь, — вполголоса сказал он. — В деле ему равных нет. За что и держим.

Пончанов тем временем увлек Марину к пульту и, пытаясь угощать ее своими конфетами, пустился в путаные объяснения:

— Каждый уровень, каждый — подразделяется на подуровни. Управление таким вот образом разветвляется по деревянному принципу. Смотрите, Марина, — он застучал пальцами, снова уже вымазанными в шоколаде, по клавиатуре компьютера.

Изображения на экранах задрожали, дробясь на части. Не прошло и секунды, и теперь каждый из них вмещал в себя как бы четыре новых экрана, отличающихся друг от друга транслируемым изображением: там были комнаты, снимаемые под разными углами, комнаты-«пустышки», заваленные папками, и комнаты-ловушки, где занимались своими делами ребята из «Альфы»: кто чистил оружие, кто обедал бутербродами, запивая их горячим кофе из термосов, кто просто беседовал.

— Видите, видите, Марина, все-все контролируется, — несло Пончанова. Компьютер осуществляет непрерывный опрос периферийных устройств, совсем непрерывный. Так что если где что, сразу сюда на пульт будет выдан сигнал. Все контролируем, все. Насколько можно контролировать с этим барахлом. Хотите конфет, Марина?

Марина, несколько ошеломленная напором «местного гения», предпочитала помалкивать.

Сифоров посмотрел на меня:

— Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы к нашему сотруднику, Борис Анатольевич?

— Никак нет, — отвечал я не без иронии. — Раз у вас все контролируется, даже с этим барахлом, то, значит, все в порядке. Остается только ждать.

Сифоров кивнул, а я подумал, что как бы не пришлось ждать слишком долго. Ведь ожидание — не самый лучший способ времяпровождения. Особенно для таких «крутых» парней как мы. Тут и нервишки могут не сдать…

Я оказался прав. Ожидание затянулось.

Шел двенадцатый день охоты на Герострата, двадцатое июля, но никакой новой информации о Своре и самом Герострате сотрудникам ФСК раздобыть не удалось. След остыл, как сказал бы, наверное, Мишка Мартынов, будь он рядом. И добавил бы, скрипнув зубами: «Дьявол, дьявол, а не человек!».

Я бы с ним не согласился. Герострат — человек, а это гораздо страшнее. Я ПОМНИЛ, насколько страшнее. И то, что ожидание наше затягивалось, постепенно начинало выводить меня из себя.

Когда-то в мае я каждым нервом, каждой клеткой чувствовал, как ускользают минуты, как протекают они плавно сквозь пальцы, и что за любой из них — кровь, новые жертвы. И теперь, в июле, я испытывал сходные ощущения. Можно было бы вновь заняться самобичеванием, но результат от подобного мазохизма — нулевой, и я, к счастью, это хорошо понимал. Потому самобичеваниями не занимался, но раздражение все равно продолжало накапливаться, нарастать.

Сифоров приходил часто, просиживал время у нас на кухне, литрами поглощал кофе и, не щадя легких, выкуривал по две пачки в день. Видимо, и его самообладание где-то имело пределы, и он старался поддержать его стимулирующими средствами.

Одна Марина, казалось, чувствует себя вполне в своей тарелке. Она исправно готовила завтраки, обеды и ужины — надо отметить, готовить она умела — читала книги, разглядывала подолгу репродукции в роскошных альбомах.

Я же, слоняясь по комнатам «явки номер раз», не мог найти себе места. Пытался смотреть телевизор, ставил в видеомагнитофон кассеты из любовно подобранной коллекции, но часто ловил себя на том, что происходящее на экране совершенно проскальзывает мимо моего восприятия. Я бросил бесполезное занятие, но нового себе не нашел, и время тянулось резиной, и раздражение росло.

А срок, выделенный на поиски Герострата, подходил к концу, и вполне потому понятно, что скоро я сцепился с настолько же раздраженным Сифоровым.

Был это день четвертый вынужденного безделья, день двенадцатый от начала охоты. Как всегда, Сифоров появился около десяти утра, и я застал его, уютно расположившимся на кухне.

— Есть новости? — задал я ставший уже традиционным вопрос.

— Есть, — отвечал Сифоров мрачно.

Я, ожидавший услышать привычное «нет», немедленно встрепенулся:

— Центр?

— Ничего даже похожего. С Центром все в порядке, — Сифоров помолчал, затем продолжил с плохо скрываемой злостью. — Некий капитан Андронников, коллега, сами судите, которому поручили взять Заварзина, решил наконец доложить о мучающих его сомнениях. В момент, когда его команда должна была Заварзина повязать, рядом остановилось такси. Водитель такси за минуту до этого отказал в услуге случайному прохожему. Андронникову показалось странным поведение таксиста, но о своих подозрениях он рассказал только сейчас.

— Третья сила? — догадался я.

— А может быть, случайное совпадение. Но если все-таки не случайное, то получается, что третья сила контролирует нас с самого начала. Каждый наш ход им известен, и не успели они только один раз при аресте Заварзина.

— Знаете, что я вам скажу, Кирилл. Сейчас мне вспомнилось то наше майское приключение и вот в каком аспекте. Тогда в мае мы: вы и я — были пешками, фигурами на чужой доске. Нам ничего не полагалось знать; нами управляли все, кому не лень. А мы послушно следовали приказам… Как вы думаете, Кирилл, почему я об этом вспомнил? Не повторяется ли ситуация сегодня? Не являемся ли мы пешками в новой игре, а все эти разговоры о том, что мы самостоятельны и чуть ли не возглавляем охоту на Герострата, предназначены лишь для успокоения нашего честолюбия, чтобы мы не рыпались, а следовали установленному плану.

— Этого не может быть, — не захотел меня слушать Сифоров, — потому что этого не может быть никогда.

— Замечательная цитата, но попробуйте мне и, прежде всего, себе объяснить, почему этого не может быть никогда.

— В этом нет никакого смысла. При современном положении дел.

— Это ваши самоуговоры лишены смысла, они как раз в духе пешки. Вполне в духе того, чего от нас ждут.

— Допустим, мы — пешки. Допустим, нами играют. Но что дальше? Какие такие глубокомысленные выводы я должен, по-вашему, из этого положения сделать?

— Элементарные, — ответил я. — Самые элементарные. Нет никакой третьей силы в природе. Не было никогда и нет.

— Еще скажите Герострата нет, — поддел меня Сифоров.

— Герострата я немного знаю, — не купился я. — Герострат, вырвись он из вашего Центра, и, скорее всего, были у него на то причины, вряд ли захочет возвращаться назад. Сейчас он играет за себя и только за себя, благо генералы спасовали. А вот на чьей стороне выступаем мы? Не используют ли нас в качестве прикрытия, отвлекающего маневра? И все наши задумки, вроде Центра-два, заранее обречены на провал? Скажите, капитан, вам нравится, когда вас бесцеремонно используют? Навроде презерватива, нравится? Мне лично не нравится! Не выношу я, когда ко мне относятся, будто к контрацептивному средству. Слишком дорого мне обошлись майские «любовные» игры.

— Даже если дела обстоят именно так, как вы говорите, нашего с вами положения не изменить. И в конце концов, Борис Анатольевич, вы же служили в армии, вы должны понимать, что такое субординация! Если нас используют втемную, как вы утверждаете, значит, на то есть свои причины. Мы должны делать наше дело на своем уровне компетенции; кто-то пусть делает на своем. А если каждый начнет требовать, чтобы его непрерывно информировали о том, что происходит на других уровнях, тогда это не дело будет, а бардак.