Потом была еще одна улица – пошире, древняя башня с совсем уже темной аркой, но там где должна была ожидать засада маячил аккуратный и вежливый до отвращения полицейский. Он доброжелательно улыбнулся пожилому солидному господину, его лицо буквально светилась заботой и предупредительностью.

А на Карловом мосту туман совсем сгустился, фигуры стоящие по бокам приобрели вид грозный и загадочный, и Липа невольно ускорил шаг, заметив, как одна из них пришла в движение и начала раздваиваться. Но очевидный запах пива и невнятное бормотание тотчас рассеяли иллюзию, превратив наемного убийцу в банального любителя выпить.

– Решительно ничего не может произойти в этом болоте! Ничего! – с совершеннейшей тоской в голосе пробормотал Липа, проводив взглядом пошатывающуюся фигуру.

А еще в голове мелькнула противная, но, увы, верная мысль о пришедшей старости – обеспеченной, спокойной и бессмысленной, и о бурно проведенной жизни которая окончательно осталась в прошлом и лишь воспоминания будут теперь ее гаснущим эхом.

Но как страшно, как чудовищно он ошибался! События уже накатывались, надвигались, близились, совсем чуть-чуть осталось и рухнет, разлетится на тысячи осколков вся эта скучная безмятежная жизнь, грянет гром среди ясного неба и история востребует своего забытого героя…

Глава 2

ЧК не дремлет

Просыпаться, как всегда, не хотелось. Николай Дмитриевич Исаев или (строго для своих!) Митрич, не открывая глаз, протянул руку и безошибочно щелкнул по кнопке трезвонящего будильника. Стало тихо, только в квартире наверху слышался надрывный свист забытого чайника, да за открытым окном радостно тренькала птичка неизвестной породы, предвосхищая близкий восход. Митрич сперва позволил себе полежать еще пару минут, но, тотчас устыдившись собственной слабости, открыл глаза и сел.

– И зачем вскакивать каждое утро в такую рань? – пробормотал Митрич. – Объект все равно раньше полудня из дома не выходит!

Но тут же сам себе одернул:

– Дисциплина есть дисциплина! Прошла команда «подъем!», значит подъем!

И, стараясь не прислушиваться к неизбежным в его возрасте ощущениям в разных органах, – как никак шестой десяток пошел, побрел в сторону ванной для проведения водных процедур…

Надо сказать (только очень тихо, чтоб враги не услышали!), что Митрич имел чин полковника, служил в ФСБ и был приставлен к Липовскому для контроля и наблюдения. Случилось это так…

Несколько лет назад, когда слегка разгромленный и немного затравленный Липовский метался по бескрайним российским просторам, всячески мутя воду и пытаясь повернуть время вспять, в узком кругу очень важных персон состоялось маленькое, но очень важное совещание сильно смахивающее на обсуждение судьбы Маугли на Скале Совета. Однако вместо безобидного и милого человеческого детеныша на повестке дня стоял Липа.

Большой белый волк Акела назначенный вести совещание положил на середину большого круглого стола фотографию Липовского в плавках и темных очках на фоне синего моря и белого паруса:

– Смотрите, о волки! Смотрите внимательно!

Все дружно посмотрели на фотографию, переглянулись и задумались. Только старый Балу продолжал с важным видом дремать в своем председательском кресле довольно явственно похрапывая.

– Закон вам известен! Стая должна решить судьбу этого, – Акела бросил брезгливый взгляд на практически голого Липу, – этого, я бы сказал, лягушонка лишенного шкуры.

– Он мой! Отдайте его мне! – зарычал тигр Шер-Хан, который хоть и был в штатском, но погоны и портупея так и выпирали из-под полосатой шкуры. – Зачем в стае земноводное не только без шкуры, но и без совести?

– Очень, очень тонко подмечено! – подал голос шакал Табаки, почтительно заглядывая в пасть Шер-Хану. – От него один вред и безобразие!

Тут ни с того ни с сего проснулся Балу. Он вообще обладал такой способностью просыпаться в самый нужный момент, когда все про него уже забыли.

– Я тут, понимаешь, подумал… – Балу сделал многозначительную паузу, чтобы присутствующие смогли по достоинству оценить случившееся. – Да, подумал… Надо бы его… Того…

Глаза Шер-Хана вспыхнули желтым хищным огнем, и он с вожделением поскреб когтями оставляя на полированной поверхности стола глубокие неровные борозды.

– А мне кажется, – вкрадчиво, но очень убедительно заметил удав Каа, который еще не был назначен главным в джунглях вместо старого Балу, но на деле уже считался таковым, – что имеет смысл ничего не предпринимать.

– Как прикажешь тебя понимать, Каа? – с трудом сдерживаясь, спросил Шер-Хан.

– Да, – поддержал вопрос Акела, – странно как-то получается. Вроде собрались меры принять…

– Подумайте, что может нам сделать голый лягушонок? – Каа свел и без того близко посаженые глаза к носу. – Абсолютно ничего. Тогда зачем нам портить имидж стаи какой-то бессмысленной расправой?

– А если он… – осторожно поинтересовался Табаки, поглядывая то на Шер-Хана, то на Каа: как бы не ошибиться в критический момент в выборе жизненной позиции.

– Если он попытается нам мешать, – Каа выразительно сделал из хвоста петлю похожую на фигу, – то мы его слегка придушим.

– Чего ждать-то? – возразил Шер-Хан еще не утративший надежды поужинать. – Сразу все и сделать. Как говорится, не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня!

– Не надо бояться попасть на завтрак к своему несъеденному вовремя ужину, – с глубокомысленным видом изрек Каа и вдруг резко повернулся к оппоненту, так что их взгляды скрестились. – Известный враг, тем более находящийся под контролем, куда лучше неизвестного. Он доступен и предсказуем, а значит безопасен.

Шер-Хан попытался отвести глаза, но не смог. Осталось послушно заворчать, поджать хвост и заткнуться. А Каа, который казалось не заметил произведенного эффекта, продолжал:

– На этом, полагаю, вопрос можно считать решенным. Если, разумеется, у Балу нет возражений… – и Каа посмотрел в его сторону своим гипнотическим взглядом.

– Я что… Я с народом… – Балу беспокойно заворочался и, не открывая глаз, потер лапой затылок. – А что касается лягушонка… Если кого мое мнение, понимаешь, интересует…

– Интересует! Обязательно интересует! – Табаки почтительно завертел хвостом и прижал уши. – Ваш огромный опыт, ваша интуиция, ваши смелые решения…

Но Балу в ответ только помотал головой, точно отгоняя докучливых насекомых, буркнул что-то невнятное и захрапел в полную силу…

Итак, судьба Липы была решена, решена вроде бы удачно для него, хотя и с некоторыми оговорками. Ну а дальше включилась бюрократическая машина превратившая рыхлый фарш сырых начальственных рассуждений в крепкую, хорошо прожаренную тефтелю приказа:

«Липовского Льва Борисовича от государственных органов изолировать. Распространить информацию о нежелательности сотрудничества с ним во властных структурах. Публичную активность в СМИ ограничить, по возможности в неявной форме. Препятствий для выезда за рубеж не чинить, но придать сотрудника для постоянного наблюдения. В случае попыток возврата в политику – нейтрализовать»

Однако особого вмешательства не понадобилось: государственные органы и СМИ, партнеры и союзники, друзья и знакомые, очень четко уловив чуть заметные дуновения политического ветерка, сами собой, безо всякого внешнего давления дружно повернулись к Липе спиной и тем, что является ее естественным продолжением. При встрече старались перейти на другую сторону, в смысле выехать на встречную полосу – пешком-то они ходить давно разучились. Его перестали приглашать на разные мероприятия и просто в гости. Даже к телефону не подходили, а если уж нарывались на Липу, то начинали бессовестно врать:

– Извините, Лев Борисович, но меня нет в кабинете!

– А когда будете?

– Совершенно невозможно представить! Столько дел, столько дел. Но я обязательно передам себе, что вы звонили…

Ну а что касается публичной активности, то тут и говорить нечего: Липовский покинул газетные полосы и телеэкраны со стремительностью человека упавшего с лестницы: только что мы видели, как он бодро стучал молотком, забивая гвоздь, а теперь только легкий дымок вьется над свежепробитой дыркой в полу…