Сразу же, как только она произнесла эти слова, ее милые карие глаза стали наполняться слезами, и хрупкая девушка, в отчаянном стремлении удержать их и сохранить хладнокровие, вдруг закрыла лицо руками и принялась всхлипывать. Если бы рядом с ней в этот момент оказалась женщина, она постаралась бы ее успокоить; но для меня это было очень неудобно. Я не был уверен, стоит ли мне удалиться из комнаты и на некоторое время оставить ее в одиночестве. Тем не менее, я остался, со смешанным чувством жалости и любопытства, не зная, что такого ужасного произошло. Девушка время от времени взирала на меня как на окаменевшего сердцем мужлана, поскольку я никак не выразил своего возмущения по поводу положения, в котором она оказалась. Я, конечно, так и сделал бы, если бы знал причину. Наконец, выплакавшись, и получив от этого некоторое облегчение, - просто удивительно, насколько женщину может утешить простое пролитие слез и вытирание глаз, - Бесси рассказала нам свою историю.

   - Сегодня отец зашел ко мне, - начала она, - и сказал, что услышал о Роберте ужасные вещи; и еще он сказал, что не может дать свое согласие на мой брак с таким человеком и что наша помолвка должна быть разорвана.

   - Что за вещи? - возмущенно спросила миссис Аделер, чья гордость за семью была уязвлена. - Что такое он слышал?

   - Ужасные вещи! - воскликнула Бесси, и на глазах у нее снова появились слезы.

   - Он сказал, что Роберт много пьет, и часто напивается до совершенного опьянения.

   - Какая наглая ложь! - воскликнула теперь уже миссис Аделер.

   - Я сказала отцу то же самое, - сказала Бесси. - Но он утверждает, что это правда, а кроме того, что он связался с плохой компанией, и еще, что он атеист, и посещал церковь только для того, чтобы нас обмануть.

   Если бы покойный мистер Фаренгейт попытался измерить накал негодования миссис Аделер в этот момент, он наверняка получил бы цифру в 215®.

   - Заявляю со всей ответственностью, - сказала она, - что это самая наглая ложь, какую я когда-либо слышала. Я навещу завтра утром миссис Магрудер и скажу ей об этом.

   - Отец настоял, - продолжала Бесси, - что я должна написать официальное письмо Роберту, в котором сообщить, что никакие дальнейшие отношения между нами невозможны и ему следует прекратить наносить визиты в наш дом. Я так и сделала, но не могла допустить, чтобы он подумал, будто я такая бессердечная; я решила, что должна прийти сюда и все ему рассказать до того, как письмо попадет к нему. Пожалуйста, не судите меня строго за мой визит, и не рассказывайте о нем никому.

   После чего снова принялась всхлипывать.

   - Не беспокойтесь, Бесси, - ответил я. - Вы поступили совершенно правильно. Ваш отец поступил несправедливо и в отношении вас, и в отношении Боба. Роберт должен повидаться с ним и потребовать объяснений. Но кто, как вы думаете, мог сказать вашему отцу такие вещи?

   - Понятия не имею. Должно быть, кто-то, кто не желает нашего брака и ненавидит Роберта. Я не могу поверить, чтобы кто-то рассказал такие вещи просто так, не имея злого намерения.

   - Ладно, Бесси, единственное, что мы можем сейчас сделать разумного, это отдохнуть, пока нет возможности опровергнуть эти клеветнические измышления. Позвольте мне проводить вас домой. Когда Боб вернется, я все ему расскажу. Переговорим с вашим отцом. Завтра же я сам это сделаю. С Бобом обошлись несправедливо. Он ведет себя вполне благопристойно, подобно большинству молодых людей в нашей стране, и, вне всякого сомнения, достоин вашей любви.

   Я проводил Бесси домой, а на обратном пути встретил Боба, спешившего мне навстречу. Он вернулся сразу после того, как мы ушли; несколько слов, сказанных миссис Аделер, коротко обрисовали ему ситуацию, и он поспешил за нами, в надежде догнать и объясниться с Бесси. Он задыхался, и пылал гневом. Поначалу он настаивал на том, чтобы штурмом взять замок Магрудеров и повергнуть дракона, охранявшего его прекрасную Маргарет. Но я сказал ему, что такой поступок, возможно, травмирует Бесси, поскольку такое его поведение может вызвать подозрения, что она ходила к нему в столь поздний час; и что было бы смешно штурмовать и повергать старого Магрудера посреди ночи, да еще в таком возбужденном состоянии. В итоге было решено дождаться утра, после чего я отправлюсь к мистеру Магрудеру с целью получения разъяснений, после чего туда может отправиться Боб, чтобы оправдаться в том, чего не совершал.

   - Держу пари, - сказал Боб, когда мы шли домой. - Я знаю, чьих это рук дело. Это Кули. Он не любит ни вас, ни кого-либо из вашей семьи, и постарался таким образом вам навредить. Если это он, то я подвергну его оскорблению действием в виде рукоприкладства. Да так, что за жизнь его никто не даст ломаного пенса.

   - Не думаю, чтобы это был мистер Кули, - возразил я. - Это не то дело, которым бы он стал себя утруждать. Это кто-то, у кого есть определенный интерес в отношении вас и Бесси.

   - Не знаю, кто бы это мог быть, - сказал Боб.

   - Возможно, это Смайли.

   - Возможно, - согласился Боб. - Он совершенно беспринципный, но мне не кажется, что в нем столько злобы. Кроме того, он прекрасно знает, что Бесси не ответила бы ему взаимностью ни при каких обстоятельствах.

   - В таком случае, давайте терпеливо ожидать дальнейшего развития событий. Не стоит осуждать кого-либо понапрасну, если мы не можем достоверно выяснить, кто именно является преступником.

   Боб задержался в городе у своих родителей, которые отправились на север на неделю-другую, а ему оставили на попечение его младшего брата, которого он привез к нам в дом на время отсутствия отца и матери.

   Мальчик был дома, когда мы вернулись; настало время укладывать его спать, и было решено, что он будет спать с Бобом. Последствия оказались непредсказуемы. Парень, по всей видимости, имел привычку ходить во сне, и он так боялся что это случится с ним ночью, в чужом доме, что Боб обвязал его куском шпагата вокруг талии, а другой конец прикрепил к себе, так, чтобы почувствовать, если ночью его братом овладеет тяга к путешествиям. Оказалось, однако, что Боб беспокоился напрасно. Точнее, по его словам, ему надлежало больше беспокоиться о себе. Ему приснилось, что он сошелся в страшной схватке, грудь в грудь, с мистером Магрудером, и что любезный старый джентльмен преследует его с обнаженным кинжалом и твердым намерением заколоть. Не желая быть заколотым, Боб постоянно толкал Генри, а поскольку Магрудер продолжал преследование, в слепой жажде крови, он перелез через брата, шмякнулся на пол и забился под кровать. Когда кровожадный призрак отца Бесси исчез, Боб, все еще не проснувшись, выбрался из своего потайного убежища под кроватью со стороны, противоположной той, с которой под нее забирался. Таким образом, теперь связывавший их шнур проходил под кроватью. Рано утром, поднявшись, но еще до конца не проснувшись, Боб намеревался посмотреть, как там брат, и был чрезвычайно поражен, увидев, как тот, при его приближении, свалился на пол. Боб прыгнул за ним и был удивлен еще более, поскольку тот стремительно исчез под кроватью. Он последовал за ним; однако, по мере его приближения, Генри поначалу поднялся с пола, затем было слышно, как он перемещается по матрасу, после чего снова свалился на пол, стоило Бобу подняться на ноги. К этому времени оба настолько проснулись, что оказались в состоянии понять причину происходящего. Такова была версия мистера Паркера. Вероятно, несколько преувеличенная. На мой взгляд, дело обстояло гораздо проще: Генри упал с кровати и закатился под нее. Сам Генри не помнил подробностей, чтобы считать его надежным свидетелем. Но одно, по крайней мере, он понял совершенно отчетливо: что он больше никогда не ляжет спать с Бобом на одной кровати.