- Подлецы! Хватит издеваться над несчастными женщинами! Ту, у которой нет мужчины, готового за нее заступиться, защищу я!

Молчание! Несколько индианок подошло ко мне. В бараке послышался смех; находившиеся там каучеро, разжигая свою похоть, непристойно шутили по моему адресу; они поглядывали на меня, продолжая свою работу, освещенные колеблющимся пламенем очага, в дыму которого они поворачивали, словно вертел, палку с комом каучука, поливая его из черпака млечным соком.

- Слушай, если это так расстраивает тебя, давай поменяемся: дай нам на пробу мадонну, - обратился ко мне один из них.

Сораиду привело в ярость, что я не наказал нахала.

- Ты слышишь это и стоишь сложив руки! Никто не уважает меня! Он говорит, что у меня нет заступника-мужчины! Аллах!

- Все мужчины - твои!

- Тогда исполни свой долг!

- Я ничего тебе не должен!

Утром, когда я по совету друзей пошел извиниться перед мадонной и признать, что я действительно ее должник, я застал ее взбешенной и всю в слезах, но нарядно одетой.

- Бессовестный, он еще смеет говорить, что не выполнит своих обещаний!

Я сжал ее щеки, выбирая место, куда бы поцеловать, но внезапно попятился и, побледнев от волнения, ринулся к двери:

- Франко, Франко, скорее сюда, ради бога! На мадонне - серьги твоей жены! Изумруды ниньи Грисельды!

Трудно описать выражение лица Франко, когда он услышал мой крик. Он сидел на койке с Рамиро Эстебанесом и учился у Рыжего Месы плести корзины из пальмовых листьев. Фидель, едва я произнес имя его жены, инстинктивно сжал кулаки и оглянулся, точно готовясь защитить ее. Потом, вспомнив о своей оскорбленной чести, он покраснел от стыда и опустил голову.

- Какое мне дело до этой женщины? - сердито произнес он.

И, продолжая плести корзинку, Фидель притворялся спокойным, но вдруг он крикнул, и его крик, как ножом, прорезал тишину.

- Я хочу увидеть серьги, я хочу убедиться! Где эта воровка турчанка?

- Молчи, ты погубишь нас, - умоляли мы его: Сораида подходила к нам с незажженной сигарой в зубах.

Франко протянул ей спичку, и, когда мадонна наклонялась к огню, я заметил, что он изо всех сил сдерживает себя, чтобы не схватить ее за уши. "Это они, это они!" - повторил он, обращаясь к нам, и затем, не проронив больше ни слова, бросился в свой гамак. С этой минуты душевный мир окончательно покинул меня. Убить Барреру - это моя программа, мой долг!

Я ощущаю на спине холодное дыхание приближающейся бури, но как не вовремя наступает такой желанный, такой давно обдуманный час! То, что я просил у будущего, стало настоящим. Пока я жаждал мщения, завершающая схватка казалась мне пустяковым делом; но теперь, когда развязка близка, а я лишен здоровья и сил, чтобы, гордо подняв голову, броситься в бой, задача кажется мне непосильной.

Но никто не увидит меня убегающим от опасности. Я встречу ее лицом к лицу, не рассуждая, оставаясь глухим к тайному голосу, который поднимается из глубины моего сознания: "Он умрет, он умрет!"

Моя решимость поддерживает единодушие товарищей разрубить узел. "Что мне делать, если Баррера появится здесь?" - "Убить его! Убить его!"

И даже ты, Рамиро Эстебанес, поддерживаешь роковой совет, тогда как я, быть может, из трусости, ждал от тебя благоразумного, примирительного решения. Я буду неумолим, если вы хотите этого. Трагедия произойдет благодаря вам!

Пусть!

Нинья Грисельда, нинья Грисельда!

Франко и Меса видели ее прошлой ночью на сходнях баржи, ставшей на якорь в ближней заводи для погрузки краденого каучука. Грисельда светила контрабандистам, и если она не заметила моих товарищей, то во всяком случае знает, что мы ее ищем; Мартель и Доллар бросились лизать ей руки, и она увезла их с собою на барже.

О том, что индейцы в темноте переносят каучук со склада к потайной гавани, первым узнал Рамиро Эстебанес. Об этом сообщила ему спасенная мной молодая индианка, которой Рамиро перевязывал ночью сломанную руку. Девушка указала нам место, откуда мы смогли бы увидеть вереницу людей с тюками на плечах, пробиравшихся через заросли тростника. Десять, пятнадцать, двадцать индейцев, понимающих только наречие йераль, тихо проходили с ношей, словно они ступали по ковру. И каково же было наше удивление, когда мы увидели, что шествие замыкала мадонна Сораида Айрам!

"Схватить ее! Задержать! Не дать ей уехать!" Так шептались мы, следя за тем, как она исчезает во тьме. Не имея времени достать ружья, спрятанные со дня нашего прихода, мы бросились к бараку мадонны.

Огонек лампы, зажженной, чтобы отвлекать летучих мышей, трепетал, как живое сердце. Все оставалось на своем месте. Гамак был полон одеял и подушек, сложенных под пологом в виде спящей фигуры. На полу валялись туфли из ягуаровой шкуры, дымящийся окурок сигареты... При виде всего этого мы облегченно вздохнули. Мадонна не собиралась бежать этой ночью. Но надо было следить за ней.

На следующую ночь мы приступили к осуществлению своих планов. Франко и Эли, с повязками на бедрах и тюками на плечах, заняли место в веренице носильщиков, чтобы узнать дорогу к неведомой гавани. Рамиро тем временем спаивал Кабана в его бараке, а я провел ночь с Сораидой. Но случилось непредвиденное обстоятельство, пагубное или благоприятное для нас: собаки, оставшись одни, побежали по следу моих товарищей и нашли свою прежнюю хозяйку, а она, никому не сказав ни слова, заманила их к себе.

- Если бы не собаки, - объяснял мне Франко на следующее утро, - я не узнал бы ее. Бледная, точно призрак, изможденная! Мы сделали большую ошибку, когда, увидев огни на судне, отстали от индейцев. Оставшись одни в темноте, мы наблюдали за носильщиками на близком расстоянии. Если бы они заметили наше присутствие, нас убили бы. Бедная Грисельда, поднимая фонарь, тревожно смотрела во все стороны; но вскоре баржа отчалила и уплыла.

- Какая неудача! Ведь Грисельда может больше не возвратиться.

Рыжий объявил:

- Мы откопаем ружья и, сделав вид, что идем на добычу каучука, будем патрулировать лагуну. Найти баржу будет нетрудно. Если собаки с Грисельдой, достаточно будет свистнуть их.

Вот уже пять дней, как нет Грисельды, и я схожу с ума от неизвестности!