Марк громко застонал, ошеломленный тем, чему он позволил случиться в своей жизни. Он-то ведь не понаслышке знает, что такое настоящая война, он носил форму солдата королевской армии и был награжден медалью за отвагу.
Стыд жег его, ему было тошно думать об этом, и, чтобы не допустить подобной слабости в будущем, он пытался докопаться до причин: как могло произойти, что его втянули в это дело?
Марк понял, что это случилось, когда он оказался потерянным и одиноким, когда у него не осталось ни дома, ни семьи и Фергюс Макдональд стал для него единственным прибежищем в этом холодном мире. Фергюс был его старшим товарищем, с которым он прошел огонь и воду и которому безоговорочно доверял. Фергюс являлся для него непререкаемым авторитетом, он заменил ему отца, и Марк пошел за ним, благодарный ему за то, что тот взял на себя роль руководителя, и не очень-то спрашивал, куда Фергюс его ведет.
Свою роль тут, конечно, сыграла и Хелена; она тоже имела над ним власть, и ее влияние на него было настолько мощным, что редко кто мог бы похвастаться чем-то подобным относительно другого человека. Мысли о ней постоянно преследовали его. Она пробудила в нем слишком долго подавляемую и жестко контролируемую чувственность. Стена, которую он выстроил, чтобы сдерживать этот инстинкт, вот-вот готова была разрушиться; когда это случится, держать в узде свое влечение он окажется не в состоянии – одна мысль об этом приводила его в настоящий ужас.
Теперь он пытался оторвать образ этой женщины как человека от ее женственных чар, пытался увидеть в ней личность, порвать в клочки губительные сети, которыми она опутала все его чувства. И ему это удалось настолько, что он понял: восхищаться ее личностью он не способен, а тем более сделать ее матерью своих детей. К тому же она ведь является женой его старого товарища, который полностью доверял ему в этом смысле.
Теперь он чувствовал, что готов принять решение уехать и твердо его исполнить.
Он немедленно покинет Фордсбург, оставит Фергюса Макдональда с его темными, разрушительными интригами и заговорами. При этой мысли на душе у Марка сразу стало легче. Он не станет скучать по своему другу, он не станет скучать и по этому серому, как монастырская келья, отделу зарплаты с его ежедневной епитимьей скуки и тягомотной работы. В груди у него снова запылал огонь, и ему показалось, что он стоит на пороге новой жизни.
Да, он уедет из Фордсбурга следующим же поездом… но как же Хелена?
Пламя в груди замигало и сникло, и настроение сразу упало. Представив себе такую перспективу, он ощутил почти физическую боль. Под мощным напором страсти стена дала трещину.
Уже стемнело, когда он поставил велосипед под навесом; в доме слышались веселые голоса и громкий смех. За кухонными занавесками горел свет. Войдя на кухню, Марк обнаружил, что за столом сидели четверо. Хелена быстро подбежала к нему и, смеясь, порывисто обняла; щеки ее горели. Взяв его за руку, она подвела юношу к столу.
– Проходи, товарищ, садись с нами, – сказал Гарри Фишер, глядя на Марка тяжелым взглядом, и качнул копной спадающих на лоб жестких как проволока темных волос. – Как раз вовремя; у нас праздник, присоединяйся.
– Хелена, тащи парню стакан! – рассмеялся Фергюс.
Выпустив его руку, она поспешила к шкафу, чтобы принести стакан и наполнить крепким портером.
Гарри Фишер, глядя на Фергюса, поднял стакан:
– Итак, товарищи, позвольте представить вам нового члена Центрального комитета Фергюса Макдональда.
– Замечательно, правда, Марк? – Хелена пожала его руку.
– Человек он правильный, – рокотал Гарри Фишер. – Так что назначение пришло как раз вовремя. Нам нужны такие стойкие и принципиальные люди, как товарищ Макдональд.
Остальные двое, члены местного комитета партии, согласно закивали со стаканами в руках; Марк хорошо их знал, часто встречая на собраниях.
– Давай к нам, дружок, – пригласил Фергюс и подвинулся, давая ему место за столом, и Марк втиснулся рядом с ним, чем сразу привлек всеобщее внимание.
– И такие, как ты, наш юный друг, нам тоже нужны, – сказал Гарри Фишер, кладя ему волосатую руку на плечо. – Скоро и тебе выдадим партийный билет…
– Ну, что скажешь, дружок, а? – подмигнул ему Фергюс и ткнул локтем в ребра. – Обычно на это требуется года два, а то и больше; кого попало мы в партию не принимаем, но в Центральном комитете у тебя теперь есть друзья…
Марк хотел что-то ответить, отказаться от предложенной ему чести. Его мнением никто не интересовался, все считали, что он выдвиженец Фергюса, что он свой. Марк хотел было опровергнуть это, сообщить о своем решении, но вовремя спохватился; то самое чувство опасности подсказало не делать этого. Он ведь видел в подвале оружие, и если он им не друг – значит враг, которому стали известны их секреты, а это для него смертельно опасно. Им нельзя так рисковать. Насчет этих людей у него теперь не осталось никаких сомнений. Если они сочтут его врагом, то обязательно позаботятся, чтобы он не передал их секреты кому-нибудь еще. Раньше надо было думать, а теперь уже поздно.
– Товарищ Макдональд, у меня для тебя есть важное задание. Это срочно и жизненно необходимо. Ты не мог бы взять на работе отпуск недельки на две?
– Скажу, мать заболела, – усмехнулся Фергюс. – Когда ехать и что надо делать?
– Отправишься, скажем, в среду; мне нужно время, чтобы подготовить инструкции, да и тебе следует подготовиться.
Гарри Фишер сделал глоток пива, и на верхней губе у него осталась пена.
– Ты должен побывать во всех местных комитетах… Кейптаун, Блумфонтейн, Порт-Элизабет… надо поточнее скоординировать наши действия.
У Марка словно камень с души свалился, хотя оставалось и чувство вины: с Фергюсом теперь разбираться не придется. Друг отправится выполнять задание, а он просто потихоньку ускользнет. Он поднял голову и вздрогнул: Хелена сверлила его пристальным взглядом. Она буквально пожирала его жадными глазами – так леопард смотрит на жертву из своего укрытия в последние мгновения перед прыжком.
Но, встретившись с ним взглядом, она снова улыбнулась своей потаенной, всепонимающей улыбкой, и кончик ее розового языка коснулся приоткрытых губ.
Сердце Марка болезненно застучало, и он торопливо перевел взгляд на стакан с пивом. Они останутся с Хеленой одни – от этой перспективы ему стало страшно, а в груди поднялась горячая волна страсти.
Провожая Фергюса на вокзал, Марк нес его дешевенький, видавший виды чемодан; и когда они решили срезать дорогу через открытый вельд, под ногами у них захрустел густой и белый как сахар иней, сверкающий мириадами бриллиантовых искр в первых лучах восходящего солнца.
На вокзал явились еще четверо провожающих, все члены партии; почтовый поезд, идущий на юг, тяжело дыша и пуская в морозный воздух густые клубы пара, наконец-то прибыл, опоздав на тридцать пять минут.
– Для наших железных дорог тридцать пять минут – сущий пустяк, – смеялся Фергюс.
Он по очереди пожал товарищам руки, похлопал каждого по плечу и поднялся по железным ступенькам в вагон. Через открытое окно Марк передал ему чемодан.
– Ты там присматривай за Хеленой… да и сам тоже – смотри у меня, – сказал на прощание Фергюс.
Марк стоял на платформе, провожая взглядом убегающий на юг поезд; состав стремительно уменьшался, пока совсем не исчез из виду, и стук его колес вначале превратился в шепот, а вскоре и вовсе затих. Марк повернулся и пошел вверх по склону холма в сторону шахты. Как раз в это время скорбно завыли гудки; эхо их воплей отражалось от высоких желтых склонов отвалов, призывая нестройные колонны людей поспешить и поскорее приняться за работу. Марк шагал вместе с ними, один из тысяч, ничем не отличаясь от остальных – ни внешностью, ни достижениями. И снова, уже в который раз, в груди его закипело острое чувство досады, сопровождаемое смутным, но все растущим пониманием, что настоящая жизнь – это нечто другое, что он способен на нечто большее со своей молодостью и энергией. Он с любопытством смотрел на спешащих вместе с ним к железным воротам шахты людей, подгоняемых властными завываниями гудка.
