– Ты, как всегда, права, радость моя.
Фергюс вытер остатки подливки корочкой хлебца и сунул корочку в рот.
– Ты ее слушай, Марк, она знает, что говорит. Мы строим новый мир, великолепный, прекрасный новый мир.
Он громко отрыгнул, отодвинул тарелку и поставил оба локтя на стол.
– Но сначала надо сломать и уничтожить это прогнившее, несправедливое и порочное общество. Нам предстоит трудная битва, и нам понадобятся добрые, крепкие бойцы. – Он громко засмеялся и хлопнул Марка по плечу. – Макдональд и Андерс еще пригодятся, это я тебе говорю.
– Нам нечего терять, Марк, – сказала Хелена; щеки ее пылали. – Кроме своих цепей. А приобретем мы весь мир. Это сказал Карл Маркс, и это величайшая истина в истории человечества.
– Хелена, а вы, случайно… – Марк заколебался, стоит ли употреблять это слово. – Вы с Фергюсом… как бы это сказать… вы, случайно, не большевики?
– Да, так зовут нас хозяева жизни, их подпевалы и полиция, – презрительно засмеялась она. – Они пытаются сделать из нас преступников, они уже боятся нас. И не без причины, Марк, мы дадим им такой повод.
– Ну нет, парень, не называй нас большевиками. Мы – члены коммунистической партии, преданные идее всемирного коммунизма. Я секретарь местного отделения партии и член профсоюзного комитета шахтеров котлоремонтного цеха.
– Вы читали Карла Маркса? – задала вопрос Хелена.
– Нет, – покачал Марк головой.
Его ошеломило, потрясло услышанное, а к этому прибавилось до боли острое эротическое возбуждение, вызванное ею. Фергюс – большевик? Но ведь большевики – чудовища, бомбисты. Нет, тут что-то не так. Фергюс – его старый и надежный товарищ.
– Я дам вам почитать.
– Погоди, любовь моя, – усмехнулся Фергюс, покачав головой. – Не надо так торопиться. Посмотри на него, он совсем обалдел от наших речей.
Он нежно положил руку Марку на плечи и придвинул его к себе:
– У тебя есть где остановиться? Работа есть? Есть где голову приклонить?
– Нет, – ответил Марк и покраснел. – Ничего этого нет.
– Уже есть! – быстро вставила Хелена. – Я поставила кровать в другой комнате – ты остаешься у нас, Марк.
– Но как, не могу же я…
– Все, вопрос закрыт, – просто сказала она.
– В общем, остаешься у нас, парень, – подытожил Фергюс и сжал ему плечо. – А завтра посмотрим, что тебе подыскать насчет работы… ты у нас парень начитанный. Читать-писать умеешь, считать тоже, тебя устроить будет легко. Я знаю, в отделе зарплаты нужен грамотный человек. И главный кассир там свой, член нашей партии.
– Я заплачу вам за жилье, – сказал Марк.
– Конечно заплатишь, – снова усмехнулся Фергюс и до краев наполнил свой стакан пивом. – Как здорово все-таки снова встретиться с тобой, сынок! – он поднял свой стакан. – Передайте всем: Макдональд и Андерс снова вместе, пусть знают эти ублюдки, что мы идем!
Он припал к стакану и большими глотками принялся поглощать пиво, острый кадык на горле так и ходил вверх и вниз. Выпив до дна, тыльной стороной ладони вытер с верхней губы пену.
Полковой капеллан называл это «грех Онана», но у нижних чинов на этот счет имелись другие словечки: «дрючить бревно» или «навестить миссис Хэнд с ее пятью дочерьми». Капеллан предостерегал их от страшных последствий этого греха: грешнику грозили потеря зрения, облысение, трясущиеся или вовсе парализованные руки и, наконец, сумасшедший дом. Марк лежал в крохотной комнатушке на узенькой железной кровати и невидящим взглядом смотрел на полинявшие обои с розочками. Здесь стоял затхлый воздух, пахло плесенью, как и в любом давно не открывавшемся помещении; у дальней стенки на железной стойке висел умывальник с эмалированной раковиной. С потолка на плетеном проводе свисала единственная электрическая лампочка без абажура, и белая штукатурка вокруг нее была засижена мухами. Даже сейчас три вялые мухи оцепенело сидели на проводе. Марк стал смотреть на них, пытаясь избавиться от изводящего искушения.
В коридоре послышались легкие шаги и замерли как раз напротив его двери. Послышался тихий стук.
– Марк…
Он быстро сел на кровати, и единственное тоненькое одеяло сползло до пояса.
– Можно войти? – снова раздался голос.
– Да, – прохрипел он, и дверь отворилась.
К кровати подошла Хелена. На ней была легкая, спереди застегнутая на пуговицы ночная рубашка из розовой лоснящейся материи. При каждом шаге подол откидывался, и в щели мелькала белая и гладкая кожа ног выше колена.
В руке Хелена держала тоненькую книжицу.
– Я обещала дать тебе почитать, – сказала она, протягивая книгу. – Держи, Марк.
На обложке стояло название: «Коммунистический манифест». Марк открыл книжку на первой попавшейся странице. И склонил голову к тексту, чтобы скрыть смущение, в которое повергло его столь близкое присутствие женщины.
– Спасибо, Хелена, – промямлил он.
Марку хотелось, чтобы она поскорее ушла, и в то же самое время он надеялся, что она останется. Хелена слегка наклонилась к нему, как бы заглядывая в книгу, и лиф ее рубашки немного приоткрылся – всего-то на дюйм. Марк поднял голову и в вырезе ночной рубашки с окантовывающей его тесемкой увидел начало белоснежной, с невероятно шелковистым отливом груди. Он быстро опустил глаза; молчание длилось до тех пор, пока Марк не выдержал и снова не посмотрел на нее.
– Хелена… – начал он и опять замолчал.
По ее освещенным резким электрическим светом влажным, слегка раскрытым губам пробежала легкая, загадочная, невыносимо женственная улыбка. Темные полуприкрытые глаза снова сияли неистовым, фанатическим светом, от частого бесшумного дыхания вздымалась и опадала грудь под розовым сатином рубахи.
Кровь бросилась Марку в лицо, загорелые щеки его еще больше потемнели; он резко повернулся на бок и подтянул коленки к груди.
Продолжая улыбаться, Хелена медленно выпрямилась.
– Доброй ночи, Марк, – сказала она, коснувшись его плеча.
От кончиков ее пальцев по его телу опять пробежал огонь, но она уже повернулась и не торопясь направилась к двери. Гладкий материал ночной рубашки тихо скользил по ее округлым ягодицам.
– Свет я не буду выключать, – сказала она, оглянувшись; улыбка ее говорила, что она все поняла. – Вдруг тебе захочется почитать.
Отдел заработной платы компании «Краун дип майнс лимитед» представлял собой длинную, простенько обставленную комнату, где за высокими столами, поставленными вдоль одной из стенок, трудились еще пять клерков. Это были мужчины весьма пожилого возраста, причем двое чахоточных; чахотка – ужасный недуг шахтеров, в легких которых оседает, постепенно накапливаясь, каменная пыль, пока сами легкие не превратятся в камень, а человек – в инвалида. Для них работа в конторах шахты – своего рода пенсия. Остальные трое – седые, унылые старики, сгорбившиеся от вечного сидения над бумагами. Атмосфера здесь царила тихая и безрадостная, как в монастырской келье.
Марку выдали пачку папок с личными делами работников с фамилиями на буквы от R до Z; работа оказалась скучной и монотонной, и вскоре он уже почти автоматически подсчитывал плату за сверхурочную работу, за отпуск, удержания за квартиру и профсоюзные взносы, а потом подводил итог. Словом, не работа, а нудная каторга – не такая нужна молодому, полному сил человеку с ясным умом; к тому же так называемый офис казался ему настоящей клеткой. Его душа изнывала в этой тесноте. После того как он побывал на полях сражений во Франции и познал чувство, когда, казалось, рушится весь мир вокруг, душе его теперь требовалось бескрайнее небо и просторы африканского вельда.
По выходным он бежал подальше от своей клетки: садился на старенький велосипед и уезжал на несколько миль в открытые африканские степи. Там он колесил по пыльным тропинкам, что бежали у подножий скалистых холмов, заросших царственными канделябрами гигантских алоэ: их яркие алые соцветия пылали на фоне чистого синего неба горного вельда. Он искал уединения на лоне девственной природы, в потаенных ее местах, где, казалось, не встретишь людей… Но увы, всегда и везде натыкался на ограждения из колючей проволоки, ограничивающие пространство его прогулок; прежние тучные пастбища лежали распаханными, и бледные пыльные смерчи носились и плясали над красной землей, с которой уже убран урожай, и оставалась только редкая сухая стерня кукурузных стеблей.
