* * *
И на этот раз «соней» оказываюсь я. Когда открываю глаза, мужчина уже сидит рядом. В темноте не сразу его заметив, я на миг пугаюсь и даже подскакиваю, но тут же слышу знакомый голос:
– Горазд же ты спать. Я уже начал опасаться, что завязнем тут надолго.
Не зная, как выразить недоумение от таких предположений, требовательно скребу короткими ноготками его руку.
– Если намерен есть, то немного, а то вновь потянет в сон, на этот раз вечный.
Ощутив в словах неведомую, но явную угрозу, я невольно сжимаю его руку сильнее, а идарианец продолжает просвещать всполошившегося подопечного – меня.
– Дармовое лакомство только в ловушках бывает, запомни! Вот и тут так же. Вкус и сладостная свежесть мякоти толба не отпускают. Всякому захочется побыть здесь подольше, покорённому мыслью о беззаботном отдыхе. Но за прохладой и умопомрачительным вкусом скрываются неприметные пары, выделяемые растением. Они одурманивают, погружая в плен забытья. А толб тем временем начнёт переваривать тебя, растворяя в этой сладости. Ему тоже необходимо питание – животные, проникшие сюда, часто здесь же и остаются. Но мы-то с тобой достаточно разумны, чтобы не погибнуть так нелепо, верно?
Сглотнув, я давлюсь шматом сочной мякоти. Даже потребности личинки отступают перед угрозой гибели. Охотник же коротко хмыкает, отреагировав на исчезновение характерного хруста пищи на моих зубах.
– Немного можно. Сомневаюсь, что такое везение повторится, теперь пищи и воды не увидим до «Последнего Приюта». Но не увлекайся. А я пока прорублю нам путь наружу.
Он не шутит. Не представляю, как долго мы спали, но на месте вчерашнего прорыва сегодня глухая пробка – идарианец отодрал шкуру местного хищника, а света я не вижу. Растение замуровало свою добычу, и моему спутнику приходится приложить немало усилий, чтобы пробиться на свободу.
Кошмарный мир!
Сглотнув такую желанную ещё миг назад освежающую сладость, я явственно чувствую тошнотворный привкус смерти. Конечно, это сказались испуг и разбушевавшаяся фантазия, но я в какой уже раз мысленно благодарю судьбу: закинув меня в такие дали, она хотя бы дала мне шанс на спасение в лице этого охотника.
Первым из «нарыва» выпрыгивает мой спутник. Помогает выбраться мне и сразу нахлобучивает поверх пропитавшейся сладковатой влагой личиночной, когда-то белёсой, накидки всенепременную шкуру стеклянного монстра.
Пусть моё тело тут же окутывается облаком пара, а слепящий дневной свет вынуждает щуриться, но я нисколько не жалею о расставании с обманчиво идеальным толбом. Б-р-р… А ещё с особым рвением посылаю охотнику волну восторженного облегчения. И чуток перебарщиваю – бедняга, пошатнувшись и ошалев от необъяснимым образом накативших чувств, спешно кидается меня утешать:
– Не отчаивайся и не бойся. Я понесу тебя очень осторожно и так быстро, как смогу. Мы доберёмся до приюта.
Отрицательно мотаю головой. Сейчас не думаю даже о том, что шкура съехала на плечи, открывая лицо и голову безжалостным лучам. Меня снова трясёт – начался новый этап трансформации. Но как разъяснить это охотнику?..
– Испугался? Натерпелся? – по-своему истолковывает он мой жест. – Ну теперь поймёшь, что из меня выйдет хороший хозяин. В обиду не дам и голодным не оставлю. – Охотник глухо смеётся, поблёскивая из-под капюшона лукавым и немного грустным взглядом. – Вот бы наши глупые и избалованные женщины так ластились. Им-то узнать меня таким шанса не представится. Эх, спасти б кого из них… Тогда, может, оценили. А так – урод да неумеха… Да и от кого их спасать? Все женщины живут в комфортной и безопасной части Идариана… Ну хоть ты-то меня будешь ценить?
Последнее точно шутка. И он сам смеётся над ней, одновременно поднимая меня на ноги. И тут же замирает, с удивлением осматривая. Прислушавшись к эмоциям, распознаю вспыхнувшую в душе насторожённость. Что на этот раз?!
– Ты стал выше! Точно выше… – Мужчина подступает вплотную. – Почти по плечо мне, а был ниже груди! Как же быстро… И до каких размеров вырастешь?.. Ох, намучаюсь я ещё с тобой – чувствую.
Пока охотник, обернув меня шкурой, подхватывает на руки, стараюсь развеять его эмоциональное напряжение. Уж лучше внушу ему незыблемую уверенность в своих силах, которые ему сегодня понадобятся. А до ответов на вопросы осталось совсем недолго…
Снова проваливаюсь в сон. Моему организму требуется полная концентрация сил, и я вынужденно оставляю того, на кого настроено моё восприятие, без контроля. Остаётся надеяться, что он не бросит меня сейчас, раз уж не сделал этого прежде.
– Вожусь с каким-то зверёнышем как с дитём родным… Оттого и тащу этого немощного с собой, что уже сам понимаю – нет шанса воспитать кого-то ещё. О собственных детях планов уже не строю – понятно, что и после третьего испытания Долиной смерти меня никто не выберет. Привлекательнее для женщин я от этого не стану. Одни слова про доказательства доблести через преодоление испытаний. Другие, что красивее и разговорчивее, проходят их формально, не отдаляясь серьёзно от «Последнего приюта». Я же трижды был в самой долине, смог выжить там и даже освоиться. Но кого это волнует? Точно не разодетых в воздушные одежды и дни проводящих в окружении своих гаремов женщин. А такого, как я, любая побоится приблизить к себе.
Унылое бормотание постепенно возвращает меня в реальность. Ещё не полностью очнувшись от забытья, я начинаю прислушиваться к словам уставшего идарианца, осознавая, что тот продолжает тяжело шагать. Он всё ещё идёт? Неужели так далеко?
– Выхожу его – хоть какое-то живое существо рядом будет. Понятливый, обучить попробую. Наверное, и пользу приносить сможет, к примеру, нежданных визитеров спровадить или по хозяйству что сделать… – продолжает он рассуждать вслух. Впрочем, голос звучит так тихо, что я едва могу разобрать слова. А уж что творится в его душе в этот миг! Смесь тоски, грусти и безнадежности. – Женщины? Мне пора перестать думать о них. Их меньше, значит, кому-то из мужчин предначертано остаться в одиночестве. Раз я родился таким увальнем, к чему мечтать о несбыточном? Представлять себе её – тёплую, живую, покорную – рядом. Изводить себя фантазиями о прикосновениях к нежной коже, длинных шелковистых волосах, пряди которых пропускаешь сквозь пальцы, искать во снах взгляд зеленовато-голубых, как воды солёных озёр, глаз, представлять сладость пухлых губ. Зачем убеждать себя, что достоин счастья касаться мягких изгибов её тела, ночами искать вожделенного забвения в тесном плену её объятий. Семьи, детей…
Идарианец даже шипит, так сильно задевают его эти мысли.
– И для полного идеализма ещё и размечтаться о женщине рядом, что ценила бы не за пустые льстивые речи, а за поступки. Уж я бы доказал, что достоин стать избранником… Да где ж найти такую?! Скорее этот песок под ногами превратится в плодородную равнину, чем наши женщины доверятся истинным предпочтениям и чувствам. Не так их воспитывают, слишком балуют и нежат. Но неужели я недостоин доверия, права дарить его самому и заботиться? Или, может быть, я должен был родиться на другой планете? Оттого и не могу смириться с отвратительным ощущением лживости принятых канонов и двойственности общественных суждений?
Испугавшись пучины отчаяния, в которую с каждым словом всё больше проваливается мой спутник, я спешно посылаю ему эмоциональные волны поддержки – надежды на лучшее, веру в чудо, в свои силы. Ведь шанс на перемены есть всегда и у всех, мне ли не знать? А сейчас этому мужчине необходима надежда. И мне отчаянно хочется подарить её ему. Он достоин! Их женщины могут не знать этого, но совсем скоро я смогу рассказать им…
* * *
– Или это усталость, или ты толстеешь прямо на глазах! А, заморыш? Твоя прожорливость выйдет нам боком. Придётся придумывать тебе кличку посолиднее. Что думаешь насчёт Обжоры, Толстячка или Неподъёмного?
После моего вмешательства эмоциональный фон идарианца изменился: тоска и обречённость рассеялись, им на смену пришла весёлость. Мне показалось, что именно она, как ничто другое, поддержит охотника в последние часы пути. Однако он прав – моё тело растет. Сейчас, в период «сна», особенно интенсивно. Совсем скоро моё тело изменится, приобретя окончательный облик, и факт перемен станет очевиден.