С этого дня две дивизии, 139-я и 75-я, находились рядом, поддерживая и меняя друг друга. Причем доходило до полного абсурда: полки одной дивизии часто передавались в распоряжение другой и обратно. Так что в один день приходилось воевать под знаменем своей дивизии, а в другой – выполнять приказы командира 139-й. Все это вносило еще большую сумятицу и неразбериху.

А на следующий день батальон вместе со вторым батальоном 115-го полка их дивизии перешел в наступление. После небольшой артиллерийской подготовки пришлось идти вперед по глубокому снегу, немного утоптанному после предыдущих боев. На этот раз финны, лежа в снегу на опушке леса, обстреливали медленно продвигающиеся цепи красноармейцев, так хорошо выделяющиеся своими темными шинелями на белом снегу. Но, несмотря на это, им удалось пробиться к восточному берегу озера и заставить противника отойти на другую сторону. И уже здесь в роли мишеней были поспешно убегающие лыжники, часть которых так и остались лежать на льду. Однако потом произошло непредвиденное: соседи снова отступили, и в результате вырвавшиеся вперед батальоны попали в окружение. Пришлось занять круговую оборону и раз за разом, лежа в снегу, прячась за деревьями или камнями, отражать атаки финских солдат, стремящихся как можно скорее уничтожить попавших в их ловушку красноармейцев.

– Петька, стреляй, не давай им подойти, – крикнул командир отделения сержант Поцейко и тут же упал, сраженный прямо в сердце пулей снайпера.

И Петр стрелял в мелькающие среди деревьев фигурки в белых маскхалатах, не давая им подобраться поближе, в горячке боя совершенно не обращая внимания на шипящие раскаленные пули, плавящие снег вокруг него. Рядом падали убитые, стонали раненые. Пороховой дым клубился над полем боя, мешая нормально дышать, звуки выстрелов и разрывы гранат больно били по ушам, но сейчас было не до этого. Держаться и не отступить – иначе смерть!

Почти двое суток дрались батальоны, сдерживая атаки и днем и ночью. Финны лезли со всех сторон, пытались найти слабое место, чтобы ударить по нему и рассечь силы противника, ослабить и лишить его возможности совместных действий. Обороняющиеся из-за постоянной угрозы со стороны снайперов боялись лишний раз высунуть голову, лежа в снегу с утра и до позднего вечера, когда сумерки скрывали их от убийц, прячущихся, как казалось, везде. Потери были большие, помощи почему-то не поступало, вот и приходилось рассчитывать только на себя и свои штыки. Как оказалось потом, остальные батальоны полка были заняты выбиванием финнов из захваченных деревень, где по плану должны были разместиться главные силы дивизии. Поэтому выручать попавших в окружение оказалось просто некому.

Заканчивались патроны, продукты. Непрекращающийся пронизывающий холод снова был на стороне противника. Ноги, уши, руки, щеки словно закаменели на морозе. Но на этот раз такого страха, как в первом бою, Петр не испытывал. Осознав свое положение, он понял, что выжить можно только держась всем вместе, стараясь добросовестно выполнять свои задачи и не поддаваться панике, которая так и витала рядом, молчаливо указывая на коченеющие трупы убитых товарищей, испытывая через стоны раненых и умирающих. На второй день, почти полностью израсходовав боеприпасы, поддерживая друг друга и вынося с собой раненых, им удалось вырваться из окружения, проложив себе дорогу штыками и соединиться со своими. Батальон потерял тогда убитыми 114 человек, они так и остались лежать между невысоких елей и замерзших болот. Среди погибших было много командиров, за которыми финны особенно охотились. Раненых насчитали 130 человек.

И только 18 декабря 1939 года 75-я стрелковая дивизия полностью сосредоточилась в указанном районе. Петр запомнил эту дату хорошо, потому что днем появился сияющий старшина и выдал горсть гвоздей, которыми вечером он сам ремонтировал уже почти полностью отвалившуюся подошву на сапогах. Правда, один гвоздь забил не очень ровно, и еще несколько дней царапал об него палец до крови, так как вытащить было нечем. И еще в тот день финский снайпер убил его друга Семку Митрофанова. Вечером они втроем, вместе с Пашкой Тимохиным, отойдя подальше, соорудили небольшой костер, обложив его повыше снегом, чтобы приготовить себе суп из концентратов, так как горячей еды не видели уже несколько дней. Вместо воды использовали снег, благо вокруг его было немерено. Котелки висели рядом, на одной палке, перекинутой через огонь. Семка наклонился над ними, чтобы проверить, не закипает ли вода, как вдруг невидимая сила отбросила его назад. Через секунду множественным лесным эхом долетел звук выстрела. Пуля попала прямо в голову, и смерть была мгновенной. Петру потом еще несколько дней снилась красная кровь на белом снегу. После этого случая разводить костры строго запретили.

С 22 по 24 декабря, прикрываясь заслонами, ведя ожесточенные бои, дивизия отошла на восточный берег реки Айттакоски, сохранив за собой небольшой плацдарм на ее западной стороне. Потери были просто огромные. За десять дней боев дивизия потеряла убитыми почти тысячу человек, полторы тысячи было ранено. Более 1600 человек пропало без вести, большая часть которых позже оказались убитыми, и только немногие, как выяснилось, попали в плен, однако их судьба тоже была незавидна. Когда в январе 1940 года дивизия снова перешла в наступление и отбросила финнов на запад, Петр сам видел ямы, заполненные мерзлыми трупами погибших в плену красноармейцев.

Во время этого наступления, в одной из атак на хорошо укрепленные финские позиции, Петра ранило. Батальон широкой цепью атаковал засевшего противника, когда пуля пробила левое плечо и вышла наружу, по счастливой случайности не задев кость. Боль была жуткой – выронив винтовку, Петя опустился на колени, освободившейся правой рукой стараясь зажать рану. Он чувствовал, как наполняется кровью рукав шинели, и она, теплая, густая, но быстро остывающая на холоде, устремилась вниз, стекая тонкой струей между пальцами. Тотчас к нему подскочил Пашка Тимохин и, не говоря ни слова, присел рядом. Быстро вытащил перевязочный пакет, помог Петру стащить рукав шинели и принялся бинтовать рану прямо поверх гимнастерки. Затем набросил шинель обратно, застегнул пуговицы, чтобы другу не было холодно, и сунул поднятую винтовку в правую руку:

– Петька, дуй в санчасть, только пригнись, чтобы снова не задело.

А сам, схватив оружие, снова бросился в атаку, но не успел пробежать и десятка метров, как вскрикнул и упал, тяжело раненный в живот. На этот раз настал черед Петра спасать друга. Стащив с себя шинель и бросив ее на снег, он правой рукой затащил на нее скорчившегося от боли Пашку. Кое-как вытащил из своего кармана упаковку бинта, разорвал ее зубами и, стараясь громко не стонать от собственной боли, принялся перевязывать товарища.

– Держись, Пашка, потерпи немного, скоро выберемся, ты только не засыпай, – умолял он друга, чувствуя, как того быстро покидает жизнь.

Рана была серьезная. Пашка то и дело терял сознание, когда Петр что есть силы тащил его туда, откуда они всего несколько минут назад начали свою атаку. Навстречу уже спешил санитар, как Петя вдруг поскользнулся и, потеряв равновесие, упал на живот рядом с Павлом. В этот момент раздался легкий свист, и, подбрасывая вверх клочья мерзлой земли вперемешку с белым снегом, рядом разорвался снаряд. От громкого взрыва заложило уши, по спине словно кто-то ударил лопатой, а затем провел острыми граблями. Через несколько секунд, немного придя в себя, Петр почувствовал, как сзади все горит, словно его расцарапала дикая кошка. Приподнявшись, он взглянул на Пашку. Тот был мертв. Взрывом ему разворотило всю грудь. Сейчас он представлял собой огромное красное месиво из костей, мяса и внутренностей. Резкий запах теплой крови ударил в нос. К горлу подступил спазм, и Петю сильно вырвало. Внезапно кто-то сильный схватил его за шиворот и потащил. Это был санитар.

– Живой?! – громко крикнул он прямо в ухо, считая, что Петя контужен взрывом.

– Живой. Пашку только убило, – на глазах выступили слезы.