— Тебе больно? — спросил Джереми.

— Не совсем.

Он положил руку мне на голову и откинул назад волосы.

— Ты выглядишь так, будто тебе больно.

Но не от боли. Просто отвращение.

Я наблюдала, как Честин продолжала питаться из груди. Мой желудок сжался, когда я изо всех сил старалась не показать ему, как мне противно. Я уверена, что некоторые матери находили в этом что-то прекрасное. Меня это беспокоило.

— Я не могу этого сделать, — прошептала я, откидывая голову на подушку.

Джереми наклонился и убрал Честинот моей груди. Освободившись от неё, я вздохнула с облегчением.

— Всё в порядке, — успокаивающе сказал Джереми. — Мы воспользуемся смесью.

— Вы уверены? — спросила его медсестра. — Похоже, ей это нравилось.

— Всё хорошо. Мы будем использовать смесь.

Медсестра уступила и сказала, что возьмёт банку Симилака*, когда выйдет из комнаты.

Я улыбнулась, потому что мой муж всё ещё поддерживал меня. Он прикрывал мне спину. Он поставил меня на первое место в тот момент, и я упивалась этим.

— Спасибо, — сказала я ему.

Он поцеловал Честин в лоб и присел с ней на край моей кровати. Он уставился на неё и недоверчиво покачал головой.

— Как я могу уже чувствовать, что хочу защитить, если я знаю их всего пару часов?

Я хотела напомнить ему, что он всегда защищал меня, но это не было подходящим моментом. Я почти чувствовала, что вторгаюсь в то, к чему не принадлежу. Эта связь между отцом и дочерью, в которую я никогда не войду. Он уже любил их больше, чем когда-либо любил меня. В конце концов он встанет на их сторону, даже, если я не ошибаюсь. Всё оказалось гораздо хуже, чем я себе представляла.

Он поднёс руку к лицу и вытер слезу.

— Ты что, плачешь?

Джереми резко повернул голову в мою сторону, шокированный моими словами. Я запаниковала.

— Странно получилось, — сказала я. — Я имела в виду это в хорошем смысле. Мне нравится, как сильно ты их любишь.

Его внезапное напряжение исчезло вместе с моим быстрым выздоровлением. Он снова посмотрел на Честин и сказал:

— Я никогда ничего так не любил. Неужели ты думала, что способна так сильно любить кого-то?

Я закатила глаза и подумала про себя: «Я так сильно любила кого-то, Джереми.

Тебя. Четыре года. Спасибо, что заметил».

X ГЛАВА

Не знаю, почему я удивляюсь, когда кладу рукопись обратно в ящик. Содержимое ящика дребезжит, когда я сердито захлопываю его. Почему я злюсь? Это не моя жизнь и не моя семья. Прежде чем прийти сюда, я проверила отзывы о Верити, и в девяти из десяти рецензентов упоминалось, что они хотят бросить электронные книги через всю комнату.

Я, вроде как, хочу сделать то же самое с её автобиографией. Я надеялась, что она увидит свет с рождением девочек, но этого не произошло, она заметила только ещё больше тьмы.

Верити кажется такой холодной и жестокой, но я не мать. Многие ли матери поначалу так относятся к своим детям? Если это так, то они не честны с собой. Это, вероятно, похоже на то, когда мать утверждает, что у неё нет любимого ребёнка, хотя всё наоборот. Это невысказанная вещь между матерями. Я полагаю, что вы не осознаёте этого, пока не станете одной из них.

А может быть, Верити просто не заслуживала быть матерью. Иногда я думаю о том, чтобы завести детей. Скоро мне исполнится тридцать два, и я бы солгала, если бы сказала, что не боюсь, если мне никогда не представится такая возможность, но, если я когда- нибудь окажусь в отношениях с мужчиной, которого я хотела бы видеть отцом своего ребёнка, это будет кто-то вроде Джереми. Вместо того, чтобы ценить такого замечательного отца, каким Джереми казался, Верити обижалась на него.

Любовь Джереми к своим девочкам казалась искренней с самого начала. Это всё ещё кажется подлинным, и прошло не так уж много времени с тех пор, как он их потерял. Я всё время теряю это из виду. Джереми всё ещё, вероятно, проходит через стадии горя, имея дело с Верити и Крю, при этом обеспечивая их, поэтому он не останавливается. Только часть того, что он пережил, было бы слишком много для некоторых людей, но он справляется со всем этим сразу.

На этой неделе я нашла коробки с фотографиями в шкафу офиса Верити, когда рылась в её вещах. Я вытащила коробку, но ещё не просмотрела их. Это похоже на очередное вторжение в частную жизнь с моей стороны. Эта семья, по крайней мере Джереми, доверила мне закончить эту серию, и я продолжаю отвлекаться на свою одержимость Верити.

Но, если Верити вкладывает так много себя в свою серию, мне действительно нужно узнать её, как можно лучше. Это действительно не слежка. Это исследование. Обоснование завершено.

Я ставлю коробку на кухонный стол, открываю крышку, а затем вытаскиваю несколько фотографий, задаваясь вопросом, кто их сделал. Люди действительно не имеют много фотографий в настоящее время, благодаря изобретению смартфонов, но здесь так много фотографий детей. Кто-то взял на себя труд убедиться, что каждый снимок, который они сделали, был оформлен таким способом. Я думаю, что это Джереми.

Я беру фотографию Честин. Крупным планом. Мгновение я смотрю на её шрам. Я не могла перестать думать об этом вчера, поэтому погуглила, чтобы узнать, действительно ли попытки абортов могут привести к повреждению матки.

Это то, что я никогда не буду гуглить снова. К сожалению, многие дети переживают именно такие попытки и рождаются изуродованными гораздо хуже, чем просто маленький шрам. Честин действительно повезло. И она, и Харпер были такими же.

Пока их не стало….

Шаги Джереми приближаются к лестнице. Я не пытаюсь спрятать фотографии, потому что не уверена будет ли он возражать, что смотрю на них.

Когда он заходит на кухню, я улыбаюсь ему и продолжаю перебирать их. Он колеблется на пути к холодильнику, его взгляд падает на коробку, стоящую на столе.

— Я чувствую, что знакомство с ней помогает мне проникнуть в её мысли, — объясняю я. — Помогает с написанием. — Я отвожу от него взгляд и смотрю на фотографию Харпер, которая редко улыбается на фотографиях.

Джереми садится рядом со мной и берёт одну из фотографий Честин.

— Почему Харпер никогда не улыбалась?

Джереми наклоняется, забирая фотографию Харпер из моей руки. — Ей поставили диагноз синдром Аспергера*, когда ей было три года. Она была не очень выразительна.

Он проводит пальцем по её фотографии, а затем откладывает её в сторону, вытаскивая другую из коробки. На этой фотографии Верити и девочки. Он протягивает её мне. Все трое одеты одинаково, в одинаковые пижамы. Если Верити и не любила девочек, то на этой фотографии видно, что она точно хорошо умела притворяться.

— Наше последнее Рождество, — говорит он, объясняя фотографию. Он вытаскивает пригоршню и начинает листать их. Время от времени он останавливается на фотографиях девочек, и пролистывает фотографии Верити.

— Вот, — говорит он, вытаскивая одну из стопки. — Это моя любимая их фотография, редкая улыбка от Харпер. Она была одержима животными, поэтому мы устроили зоопарк и, сделали его на заднем дворе на их пятый день рождения.

Я улыбаюсь, глядя на фотографию. Но главным образом потому, что Джереми на фотографии с редким выражением радости на лице.

— А какими они были?

— Честин была защитницей, немного вспыльчивой, даже, когда они были маленькими, она чувствовала, что Харпер отличается от неё. Она заботилась о ней, пыталась научить меня и Верити быть родителями, и Боже, когда появился Крю, мы думали, что нам придётся передать его ей. Она была одержима. — Он кладёт фотографию Честин в стопку остальных, которые уже просмотрел. — Когда-нибудь из неё бы вышла отличная мать.

Он берёт фотографию Харпер.

— Харпер была особенной для меня. Иногда я не уверен, что Верити понимала её так, как я, но мне кажется, что я мог чувствовать её потребности, понимаешь? Ей было трудно выразить свои эмоции, но я знал, что заставляло её двигаться, что делало её счастливой, что заставляло её грустить, даже, когда она не знала, как открыться этому миру. В основном она была счастлива. Однако у неё не было непосредственного интереса к Крю. Пока ему не исполнилось три или четыре года, и он не смог играть с ней. До этого он с таким же успехом мог быть ещё одним предметом мебели. — Он берёт фотографию этих троих. — Он не спрашивал о них. Ни разу. Даже не упомянул их имена.