Верити лежит в постели с закрытыми глазами, руки прижаты к бокам поверх одеяла.

Я тихо вздыхаю с облегчением, а затем чувствую ещё большее облегчение, когда открываю дверь немного шире, открывая колеблющийся вентилятор, двигающийся взад и вперёд от кровати Верити к окну, выходящему на задний двор. Каждый раз, когда вентилятор указывает на окно, занавес движется.

На этот раз я вздыхаю громче. Это был чёртов вентилятор. Возьми себя в руки, Лоуэн.

Я выключаю вентилятор, потому что здесь слишком холодно для этого. Я удивлена, что Эйприл вообще оставила его включённым. Я снова смотрю на Верити, но она всё ещё спит. Подойдя к двери, я останавливаюсь. Я смотрю на комод — на пульт, лежащий на нём. Я смотрю на телевизор, висящий на стене.

Он не включён.

Эйприл сказала, что она включила телевизор перед уходом, но телевизор не включён.

Я даже не оглядываюсь на Верити. Я закрываю дверь и бегу вниз по лестнице.

Я больше туда не вернусь. Я сама себя пугаю. Самый беспомощный человек в этом доме-тот, кого я больше всего боюсь. Это даже не имеет смысла. Она не смотрела на меня через окно кабинета. Она не стояла у окна, глядя на Крю, и она не выключила свой собственный телевизор. Вероятно, это таймер, или Эйприл случайно нажала кнопку питания дважды и предположила, что она включила его.

Несмотря на то, что я знаю, что всё это происходит в моей голове, я всё равно возвращаюсь в офис Верити, закрываю дверь и беру ещё одну главу её автобиографии. Может быть, чтение с её точки зрения успокоит меня, что она не опасна, и мне нужно просто прийти в себя.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Я знала, что беременна, потому что моя грудь выглядела лучше, чем когда-либо.

Я очень хорошо знаю своё тело, что в него входит, как его питать, как поддерживать его в тонусе. Когда я росла, наблюдала, как талия моей матери расширялась от её лени, поэтому я тренируюсь ежедневно, иногда два раза в день.

Я очень рано поняла, что человек состоит не только из одной вещи. Мы две части, которые составляют целое.

У нас есть наше сознание, которое включает в себя наш ум, нашу душу и все нематериальные части.

И у нас есть наше физическое существо, которое является машиной, на которую наше сознание полагается для выживания.

Если вы будете заниматься сексом с машиной, вы умрёте. Если вы пренебрегаете машиной — тот же исход. Если вы предполагаете, что ваше сознание может пережить машину, вы умрёте вскоре после того, как узнаете, что были неправы.

На самом деле всё очень просто. Позаботьтесь о своём физическом существе. Кормите его тем, что ему нужно, а не тем, что совесть говорит вам, что она хочет. Поддаваться страстным желаниям ума, которые в конечном счёте причиняют боль телу, подобно слабому родителю, уступающему своему ребёнку. О, у тебя был плохой день? Хочешь целую коробку печенья? Хорошо, милая, кушай и пей эту газировку.

Забота о своём теле ничем не отличается от заботы о ребёнке. Иногда это трудно, иногда это ужасно, иногда вы просто хотите сдаться, но, если вы это сделаете, вы заплатите за последствия через восемнадцать лет.

Это уместно, когда речь заходит о моей матери. Она заботилась обо мне, как о своём теле. Очень мало. Иногда я думаю, что она всё ещё толстая, если она всё ещё пренебрегает этой машиной. Я не знаю. Я не разговаривала с ней много лет.

Но мне неинтересно говорить о женщине, которая решила никогда больше не говорить обо мне. Я здесь, чтобы обсудить первое, что мой ребёнок украл у меня.

Джереми.

Сначала я не заметила кражи.

Сначала, после того, как мы узнали, что ночь нашей помолвки стала ночью нашего зачатия, я была по-настоящему счастлива. Я была счастлива, потому что Джереми был счастлив. И в тот момент, кроме того, что моя грудь выглядела лучше, чем когда-либо, я не понимала, насколько вредной будет беременность для машины, которую я так усердно поддерживала.

Примерно на третьем месяце, через несколько недель после того, как я узнала, что беременна, я начала замечать разницу. Это был маленький намёк, но он был.

Я только что вышла из душа, и стояла перед зеркалом, глядя на себя. Моя рука лежала на животе, и я почувствовала что-то чужое, и мой живот слегка выпирал.

Я ощутила отвращение. Я поклялась начать тренироваться три раза в день. Я видела, что беременность может сделать с женщинами, но я также знала, что большая часть ущерба была нанесена в том последнем триместре. Если бы я могла как-то выяснить, как рожать раньше…может быть, около тридцати трёх или тридцати четырёх недель, я могла бы избежать самой вредной части беременности. Там было так много достижений в области медицинского обслуживания, и, если дети рождаются рано, то это неплохо.

— Ваууууу.

Я опустила руку и посмотрел на дверь. Джереми прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. Он улыбался мне.

— Ты начинаешь меняться.

— Вовсе нет. — Я втянула воздух.

Он засмеялся и сократил расстояние между нами, обнимая меня сзади. Он положил обе руки мне на живот и посмотрел на меня в зеркало. Он поцеловал меня в плечо.

— Ты никогда не выглядела так красиво.

Это была ложь, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше, но я была благодарна. Даже его ложь что-то значила для меня. Я сжала его руки, и он развернул меня лицом к себе, а затем поцеловал и повёл назад, пока я не дошла до стойки в ванной. Он поднял меня на неё и встал между моих ног.

Он был полностью одет, только что вернулся с работы. Я была совершенно голая, только что из душа. Единственное, что нас разделяло, были его штаны и дружок, которого я попыталась сосать.

Он начал овладевать мной на стойке, но мы закончили в постели.

Его голова лежала у меня на груди, и он водил кругами по моему животу, когда тот громко заурчал. Я попыталась прочистить горло, чтобы скрыть шум, но он рассмеялся.

— Кто-то проголодался.

Я начала качать головой, но он оторвался от моей груди, чтобы посмотреть на меня.

— Чего она жаждет?

— Ничего. Я не голодна. Он снова рассмеялся.

— Не ты. Она, — сказал он, похлопывая меня по животу. — Разве беременные женщины не должны испытывать странную тягу и постоянно есть из-за детей? Ты почти ничего не ешь. И твой желудок урчит. — Он садится на кровать. — Мне нужно покормить моих девочек.

Его девочка.

— Ты даже не знаешь, девочка ли это. Он улыбнулся мне.

— Это девочка. У меня есть предчувствие.

Я хотела закатить глаза, потому что технически, было непонятно, мальчик это или девочка. Это был пузырик. Я ещё не так всё хорошо понимаю, поэтому могу предположить, что существо, растущее внутри меня, на самом деле голодный или жаждет какой-то определённой пищи, было абсурдным, но мне сложно было объяснить, потому что Джереми был в таком восторге от ребёнка, что мне было всё равно, если он относился к нему так, как будто это было больше, чем было.

Иногда его восторг заставлял меня испытывать те же самые ощущения.

В течение следующих нескольких недель его волнение помогало мне справляться, чем больше рос мой живот, тем внимательнее он становился. Тем больше он целовал его, когда мы были в постели ночью.

По утрам он держал меня за волосы, пока меня рвало. Когда он был на работе, он писал мне имена потенциальных детей. Он стал так же одержим моей беременностью, как и я им. Он пошёл со мной на мой первый визит к врачу.

Я благодарна, что он был на втором визите доктора, потому что в тот день мой мир изменился.

Близнецы.

Их было двое.

В тот день, когда мы вышли из кабинета доктора, я молчала. Я уже боялась стать матерью одного ребёнка. Я вынуждена любить то, что Джереми любил больше меня, но, когда я узнала, что их было двое, и что они были девочками, мне вдруг стало не по себе от того, что я была третьей самой важной вещью в жизни Джереми.