—А его дочь, Юдифь Эйдельман? —спросил Новак, и его голос задрожал.

– Она здесь, – тихо ответил Пассенштейн, опустив взгляд, но спустя несколько секунд он поднял глаза и внимательно посмотрев на Новака, спросил. —Ты разве с ней знаком?

– Ну как же, пан адвокат, —усмехнулся Новак. —Вы же сами знакомили меня с ней в вашей конторе на Банковой площади. Я ведь приходил к вам, не помните?

– Честно, не помню, – улыбнулся Пассенштейн.

– В августе тридцать восьмого, спустя две недели после суда, ну вспоминайте.

– Ну может быть, – задумчиво произнес Пассенштейн, пожав плечами.

– Ну не помните и ладно. Вы лучше расскажите, как пани Юдифь поживает?

– Не знаю, – холодно отрезал Пассенштейн. —В последний раз я видел ее зимой, когда пропал ее отец.

– Вы разве не общаетесь? —удивленно спросил Новак, вытащив папиросу из кармана пиджака.

– Почти не общаемся, – не глядя на Новака, ответил Пассенштейн.

– А живет она где? —спросил Новак.

– Должно быть там же, на Сенной.

– Ну ясно, – произнес Новак, заметив, что про пани Юдифь Эйдельман, пан адвокат не шибко хочет говорить. Они молча прошлись еще немного.

– Я кое, о чем хотел поговорить с тобой, – не уверенно начал Пассенштейн, когда Новак пульнул окурок в сторону. – Точнее попросить.

– Знаете, пан адвокат, —остановился Новак, —я этого момента ждал несколько лет. Просите, о чем угодно, сделаю.

– Да ну брось, – сконфузился Пассенштейн.

– Нет я серьезно, чтобы со мной стало, если б не вы и не пан Эйдельман.

– У меня есть дочка, Рахель, —начал было говорить Пассенштейн, но навстречу им шла сгорбленная старая женщина, волоча за собой какой —то мешок. Пассенштейн и Новак остановились, расступились и пропустили ее. Старуха прошли между ними, не поднимая головы, бормоча себе под нос. Проводив ее взглядом, пан адвокат подошел поближе к Новаку и тихо спросил. —В общем, ты мог бы вывезти мою дочь из гетто?

– Вашу дочку? —переспросил Новак.

– Да, —твердо произнес Пассенштейн. Новак несколько секунд с удивлением смотрел на Пассенштейна.

– Пан адвокат, давайте – ка все по порядку.

Пассенштейн тихо кивнул головой и показал рукой идти дальше. С полминуты он собирался с мыслями.

– Я хочу вывезти свою Рахель на арийскую сторону. У меня есть там близкие друзья, они помогут мне, возьмут девочку к себе, – тихо сказал Пассенштейн.

– А зачем вам это? —спросил Новак, почему —то вспомнив разговор с немецким офицериком из санитарной службы. Пассенштейн остановился и взглянул на Новака.

– Рано или поздно немцы нас всех прикончат, – сказал он.

– Но разве полицейских…– начал было говорить Новак, но Пассенштейн его перебил:

– Думаешь нас не тронут, – ухмыльнулся он.

– Послушайте пан адвокат, —встрепенулся Новак, —вы просите переправить вашу дочь на арийскую строну, но про себя ничего не сказали.

– Я здесь остаюсь, – сразу ответил полицейский, опять зашагав по тротуару.

– А супруга ваша? – осторожно спросил Новак.

– Мы с ней останемся, —ответил Пассенштейн. – Я думал об этом. Если все вместе сбежим на арийскую сторону, нам не выжить. Посмотри на меня, —Пассенштейн остановился, повернулся к Новаку лицом, приподняв подбородок. – Внимательно посмотри, с таким лицом там не выжить. За километр видно, кто я такой.

– Да я понял теперь.

– Мне не повезло, как тебе, —ухмыльнулся Пассенштейн, внимательно смерив взглядом Новака. – Думаю ты сможешь провернуть это, ты же в этих делах должен быть как рыба в воде, —добавил Пассенштейн. Новак остановился, медленно вытащил папироску из кармана пиджака, помял ее в руке, смяв кончик и вставив папиросу в рот, поджег спичку и долго прикуривал.

– Пан адвокат, я людей ни разу не провозил, – сказал он, выпустив дым. —Только товар, понимаете.

– Но ты ведь можешь, я знаю.

– Пане адвокат, я должен провести вашу дочь на арийскую сторону и там передать вашим друзьям?

– Да, все верно.

– Знаете, я тут вспомнил, – Новак заметил шаг и почесал затылок. —Рассказывали, что одного ребенка провезли через блокпост. Мальчик кажется. Его усыпили и спрятали, и он тихо проспал всю дорогу.

– Провести спящего ребенка через блокпост, – Пассенштейн задумчиво посмотрел на Новака. – Надо подумать.

– Пан адвокат, я все сделаю. Мне только время нужно. День, может два все обдумать, переговорить кое с кем.

Хорошо, спасибо тебе, – Пассенштейн остановился и с признательностью в глазах посмотрел на него.

– Да будет вам.

– У меня еще одна к тебе просьба, – Пассенштейн опустил глаза. – Сам понимаешь, на арийской стороне моей дочери понадобятся новые документы.

–Ну это проще простого, —подмигнув, улыбнулся Новак. —девочке сколько лет?

– Четыре, скоро пять будет.

– Свидетельство о рождении значит, —сказал Новак и на секунду задумался, глядя перед собой. – Данные родителей, что там еще надо. Ну вы лучше меня знаете, пан адвокат.

– Я понял. Я все подготовлю и напишу тебе.

–Десять дней и документу готовы.

– А сколько они будут стоить?

– Я все сам сделаю, пан адвокат, я же говорил, —твердо ответил Новак.

– Спасибо тебе, —еще раз поблагодарил Пассенштейн.

– Не беспокойтесь, я уже прикинул по—быстрому, как можно провернуть дельце, – хитро улыбнулся Новак.

– Будем надеется, что все пройдет удачно, —не уверено произнес Пассенштейн, а затем спросил. —У тебя есть немного времени?

– Да, вроде есть, —ответил Новак.

– Хотел показать тебя, где я живу. Здесь недалеко, минут десять —пятнадцать.

Оставшуюся часть пути Пассенштейн вспоминал суд в тридцать седьмом году, а Новак расспрашивал про пана Эйдельмана.

– У пана Эйдельмана еще дети есть? – спросил Новак, когда они вышли на улицу Островская.

–Нет, Юдифь единственная дочка.

– А супруга пана Эйдельмана?

– Она умерла еще до войны, в тридцать шестом.

– А родственники есть?

– Не припоминаю, вроде нет, а что?

– Нет, я просто спрашиваю. Получается пани Юдифь Эйдельман совсем одна.

– Да, совсем одна, – произнес Пассенштейн, опустив взгляд.

– Вы говорили, что не видели ее с зимы.

– Я бы рад ее навестить, но у нас с ней не очень, – вздохнул Пассенштейн. —Скажу тебе честно, она не хочет меня видеть. Кстати, вот мой дом, —Пассенштейн показал рукой на четырехэтажный, серый дом. —Второй подъезд, второй этаж, квартира слева.

– Понял, – сказал Новак, внимательно оглядев дом.

– Может зайдешь? —спросил Пассенштейн.

– Нет, пан адвокат, мне уже пора.

– С женой и дочкой познакомлю.

– Спасибо пан адвокат, но давайте в другой раз.

– Ну в другой, так в другой, —улыбнулся Пассенштейн, а затем спросил. – Когда мне ждать тебе?

– Дайте мне пару дней, – ответил Новак и протянул руку на прощание.

– Я буду ждать, – сказал Пассенштейн, не решаясь отпустить руку Новака.

– Я понял, – улыбнулся Новак.

Новак проводил взглядом Пассенштейна, и посмотрел на часы. До комендантского часа оставалось минут сорок. Впереди была улица Смоча, по которой можно было бы вернуться на улицу Генся и по ней выйти через блокпост у Еврейского кладбища, либо уйти из гетто через главные ворота на улице Дзикая, до которых было рукой подать. Незаметно дать на лапу жандарму десять злотых на папиросы, наплести чего—нибудь и спокойно уйти. Но Новак даже не думал о том, как выйти из гетто, хотя вчера твердо решил, что сегодня он в последний раз заходит в гетто, а потом зароется на арийской стороне так, что никто не найдет его. Сейчас, когда он стоял на улице Островская и смотрел на часы, его магнитом тянуло на улицу Сенная, к дому номер восемь. Он не знал, что будет делать, зайдет ли он в подъезд и постучит ли в дверь, что он скажет.

Он не думал об этом, а думал о том, ка ему добраться до улицы Сенная и успеет ли он уйти в малое гетто до наступления комендантского часа. Если нарваться на патруль можно схлопотать пулю в лоб. У жандармов разговор короткий. Однако Новака это не пугало. Не пугало его и то, что дойти за сорок минут до Хлодной было невозможно. Он быстрым шагом вышел на опустевшую улицу Смоча и повернув налево, зашагал по тротуару и не успел пройти и полквартала, как позади себя услышал скрип педалей. Новак обернулся и не поверил своему счастью. Мальчишка —рикша лет пятнадцати устало крутил педали, таща перед собой пустую, двухместную коляску.