—А его дочь, Юдифь Эйдельман? —спросил Новак, и его голос задрожал.
– Она здесь, – тихо ответил Пассенштейн, опустив взгляд, но спустя несколько секунд он поднял глаза и внимательно посмотрев на Новака, спросил. —Ты разве с ней знаком?
– Ну как же, пан адвокат, —усмехнулся Новак. —Вы же сами знакомили меня с ней в вашей конторе на Банковой площади. Я ведь приходил к вам, не помните?
– Честно, не помню, – улыбнулся Пассенштейн.
– В августе тридцать восьмого, спустя две недели после суда, ну вспоминайте.
– Ну может быть, – задумчиво произнес Пассенштейн, пожав плечами.
– Ну не помните и ладно. Вы лучше расскажите, как пани Юдифь поживает?
– Не знаю, – холодно отрезал Пассенштейн. —В последний раз я видел ее зимой, когда пропал ее отец.
– Вы разве не общаетесь? —удивленно спросил Новак, вытащив папиросу из кармана пиджака.
– Почти не общаемся, – не глядя на Новака, ответил Пассенштейн.
– А живет она где? —спросил Новак.
– Должно быть там же, на Сенной.
– Ну ясно, – произнес Новак, заметив, что про пани Юдифь Эйдельман, пан адвокат не шибко хочет говорить. Они молча прошлись еще немного.
– Я кое, о чем хотел поговорить с тобой, – не уверенно начал Пассенштейн, когда Новак пульнул окурок в сторону. – Точнее попросить.
– Знаете, пан адвокат, —остановился Новак, —я этого момента ждал несколько лет. Просите, о чем угодно, сделаю.
– Да ну брось, – сконфузился Пассенштейн.
– Нет я серьезно, чтобы со мной стало, если б не вы и не пан Эйдельман.
– У меня есть дочка, Рахель, —начал было говорить Пассенштейн, но навстречу им шла сгорбленная старая женщина, волоча за собой какой —то мешок. Пассенштейн и Новак остановились, расступились и пропустили ее. Старуха прошли между ними, не поднимая головы, бормоча себе под нос. Проводив ее взглядом, пан адвокат подошел поближе к Новаку и тихо спросил. —В общем, ты мог бы вывезти мою дочь из гетто?
– Вашу дочку? —переспросил Новак.
– Да, —твердо произнес Пассенштейн. Новак несколько секунд с удивлением смотрел на Пассенштейна.
– Пан адвокат, давайте – ка все по порядку.
Пассенштейн тихо кивнул головой и показал рукой идти дальше. С полминуты он собирался с мыслями.
– Я хочу вывезти свою Рахель на арийскую сторону. У меня есть там близкие друзья, они помогут мне, возьмут девочку к себе, – тихо сказал Пассенштейн.
– А зачем вам это? —спросил Новак, почему —то вспомнив разговор с немецким офицериком из санитарной службы. Пассенштейн остановился и взглянул на Новака.
– Рано или поздно немцы нас всех прикончат, – сказал он.
– Но разве полицейских…– начал было говорить Новак, но Пассенштейн его перебил:
– Думаешь нас не тронут, – ухмыльнулся он.
– Послушайте пан адвокат, —встрепенулся Новак, —вы просите переправить вашу дочь на арийскую строну, но про себя ничего не сказали.
– Я здесь остаюсь, – сразу ответил полицейский, опять зашагав по тротуару.
– А супруга ваша? – осторожно спросил Новак.
– Мы с ней останемся, —ответил Пассенштейн. – Я думал об этом. Если все вместе сбежим на арийскую сторону, нам не выжить. Посмотри на меня, —Пассенштейн остановился, повернулся к Новаку лицом, приподняв подбородок. – Внимательно посмотри, с таким лицом там не выжить. За километр видно, кто я такой.
– Да я понял теперь.
– Мне не повезло, как тебе, —ухмыльнулся Пассенштейн, внимательно смерив взглядом Новака. – Думаю ты сможешь провернуть это, ты же в этих делах должен быть как рыба в воде, —добавил Пассенштейн. Новак остановился, медленно вытащил папироску из кармана пиджака, помял ее в руке, смяв кончик и вставив папиросу в рот, поджег спичку и долго прикуривал.
– Пан адвокат, я людей ни разу не провозил, – сказал он, выпустив дым. —Только товар, понимаете.
– Но ты ведь можешь, я знаю.
– Пане адвокат, я должен провести вашу дочь на арийскую сторону и там передать вашим друзьям?
– Да, все верно.
– Знаете, я тут вспомнил, – Новак заметил шаг и почесал затылок. —Рассказывали, что одного ребенка провезли через блокпост. Мальчик кажется. Его усыпили и спрятали, и он тихо проспал всю дорогу.
– Провести спящего ребенка через блокпост, – Пассенштейн задумчиво посмотрел на Новака. – Надо подумать.
– Пан адвокат, я все сделаю. Мне только время нужно. День, может два все обдумать, переговорить кое с кем.
Хорошо, спасибо тебе, – Пассенштейн остановился и с признательностью в глазах посмотрел на него.
– Да будет вам.
– У меня еще одна к тебе просьба, – Пассенштейн опустил глаза. – Сам понимаешь, на арийской стороне моей дочери понадобятся новые документы.
–Ну это проще простого, —подмигнув, улыбнулся Новак. —девочке сколько лет?
– Четыре, скоро пять будет.
– Свидетельство о рождении значит, —сказал Новак и на секунду задумался, глядя перед собой. – Данные родителей, что там еще надо. Ну вы лучше меня знаете, пан адвокат.
– Я понял. Я все подготовлю и напишу тебе.
–Десять дней и документу готовы.
– А сколько они будут стоить?
– Я все сам сделаю, пан адвокат, я же говорил, —твердо ответил Новак.
– Спасибо тебе, —еще раз поблагодарил Пассенштейн.
– Не беспокойтесь, я уже прикинул по—быстрому, как можно провернуть дельце, – хитро улыбнулся Новак.
– Будем надеется, что все пройдет удачно, —не уверено произнес Пассенштейн, а затем спросил. —У тебя есть немного времени?
– Да, вроде есть, —ответил Новак.
– Хотел показать тебя, где я живу. Здесь недалеко, минут десять —пятнадцать.
Оставшуюся часть пути Пассенштейн вспоминал суд в тридцать седьмом году, а Новак расспрашивал про пана Эйдельмана.
– У пана Эйдельмана еще дети есть? – спросил Новак, когда они вышли на улицу Островская.
–Нет, Юдифь единственная дочка.
– А супруга пана Эйдельмана?
– Она умерла еще до войны, в тридцать шестом.
– А родственники есть?
– Не припоминаю, вроде нет, а что?
– Нет, я просто спрашиваю. Получается пани Юдифь Эйдельман совсем одна.
– Да, совсем одна, – произнес Пассенштейн, опустив взгляд.
– Вы говорили, что не видели ее с зимы.
– Я бы рад ее навестить, но у нас с ней не очень, – вздохнул Пассенштейн. —Скажу тебе честно, она не хочет меня видеть. Кстати, вот мой дом, —Пассенштейн показал рукой на четырехэтажный, серый дом. —Второй подъезд, второй этаж, квартира слева.
– Понял, – сказал Новак, внимательно оглядев дом.
– Может зайдешь? —спросил Пассенштейн.
– Нет, пан адвокат, мне уже пора.
– С женой и дочкой познакомлю.
– Спасибо пан адвокат, но давайте в другой раз.
– Ну в другой, так в другой, —улыбнулся Пассенштейн, а затем спросил. – Когда мне ждать тебе?
– Дайте мне пару дней, – ответил Новак и протянул руку на прощание.
– Я буду ждать, – сказал Пассенштейн, не решаясь отпустить руку Новака.
– Я понял, – улыбнулся Новак.
Новак проводил взглядом Пассенштейна, и посмотрел на часы. До комендантского часа оставалось минут сорок. Впереди была улица Смоча, по которой можно было бы вернуться на улицу Генся и по ней выйти через блокпост у Еврейского кладбища, либо уйти из гетто через главные ворота на улице Дзикая, до которых было рукой подать. Незаметно дать на лапу жандарму десять злотых на папиросы, наплести чего—нибудь и спокойно уйти. Но Новак даже не думал о том, как выйти из гетто, хотя вчера твердо решил, что сегодня он в последний раз заходит в гетто, а потом зароется на арийской стороне так, что никто не найдет его. Сейчас, когда он стоял на улице Островская и смотрел на часы, его магнитом тянуло на улицу Сенная, к дому номер восемь. Он не знал, что будет делать, зайдет ли он в подъезд и постучит ли в дверь, что он скажет.
Он не думал об этом, а думал о том, ка ему добраться до улицы Сенная и успеет ли он уйти в малое гетто до наступления комендантского часа. Если нарваться на патруль можно схлопотать пулю в лоб. У жандармов разговор короткий. Однако Новака это не пугало. Не пугало его и то, что дойти за сорок минут до Хлодной было невозможно. Он быстрым шагом вышел на опустевшую улицу Смоча и повернув налево, зашагал по тротуару и не успел пройти и полквартала, как позади себя услышал скрип педалей. Новак обернулся и не поверил своему счастью. Мальчишка —рикша лет пятнадцати устало крутил педали, таща перед собой пустую, двухместную коляску.
