В сочинённой самим Гапоном петиции о рабочих нуждах, текст которой был расклеен по всему городу, выражались самые злободневные, выношенные столетиями российской истории просьбы к самодержцу – даровать народу неприкосновенность личности, свободу слова, печати, собраний, обеспечить всеобщее равенство перед законом, наказать зарвавшихся царедворцев, ввести бесплатное народное образование, созвать учредительное собрание. Смысл воззвания – хотим жить свободно в свободной стране! – был понятен каждому.

«Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе… Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой, и славной, а имя твоё запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовёшься на нашу мольбу, – мы умрём здесь, на этой площади, перед твоим дворцом… Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России».

Георгий Аполлонович имел стальную волю, бешеный темперамент, но и безумное, неистовое честолюбие. Он свято и искренне верил, что его идея прямого разговора с монархом будет воплощена в жизнь. Николай II непременно сделает шаг навстречу народу, и он, Гапон, войдёт в анналы как лидер, повернувший вспять ход истории Отечества.

Главное в таком тонком деле, как диалог с Зимним дворцом, – это проявить добрый настрой, низко поклониться и передать обращение прямиком, из рук в руки, исключив любое посредничество. Ибо, как издавна повелось на Руси, скрывают от престола безмозглые бояре-гниды всю неприглядную правду. Отгородили государя от простого народа. Не в курсе он, насколько мучительна жизнь в стране. Окружение околоцарское, особливо то, что за охрану порядка отвечает, злонамеренно затушёвывает истинную картину, подсовывает божьему помазаннику не ту цифирь, затыкает рот обличителям, вот откуда все беды. Великий поэт Аполлон Майков ещё в середине прошлого века предупреждал:

Не услышали, не захотели услышать ни Майкова, ни Некрасова, ни Лермонтова. Годы, десятилетия, века приходят и уходят, а ничего не меняется. И всё из-за того, что нет прямой линии связи между государём и его верноподданными. Возвели все эти министры и губернаторы, обогащающиеся из государственной казны, непреодолимые преграды на пути к трону, не дают открыть самодержцу глаза на творящиеся в империи безобразия.

– Мешают чиновники, а с царём народ завсегда сговорится, – любил повторять великий проповедник. – Только не силой оружия, не железом и кровью надобно своего добиваться, а по-старинному – просьбой, поклоном, коленопреклонением, любовью в конце концов, как русскому люду свойственно.

Поэтому надлежало придать шествию максимально праздничный характер, вывести на улицы жён и детей, нарядно приодеться, взять в руки знамёна, иконы и хоругви. Демонстрация воскресная должна быть исключительно мирной, сродни народным гуляньям по питерским прошпектам. Никакого насилия! Всем, кто решит выйти на свидание с царём, запрещалось прикасаться к спиртным напиткам, иметь при себе любое оружие, даже нож перочинный, в случае столкновений с полицией и гвардейскими частями, которые зачем-то неожиданно заполонили столицу, ни в коем случае не дозволялось сопротивляться.

Все властные структуры оповещались, что на главную площадь страны двинется по нескольким маршрутам смиренный, незлобивый, влюблённый в царя-батюшку и абсолютно безоружный народ.

Вечером 8 января положение в Петербурге было наэлектризовано до предела. К шествию готовились обе стороны. У министра внутренних дел Святополка-Мирского прошло совещание с участием высших должностных лиц. Несанкционированные воскресные прогулки по столичным магистралям с финальным собранием на Дворцовой площади единодушно истолковали как провокацию врагов государства, скрытых террористов, вознамерившихся затруднить передвижение по городу, устроить массовые беспорядки и раскачать политическую ситуацию в империи. Подонки те ещё бабами и ребятишками прикрываться намерены! Вот прямое доказательство законспирированного антигосударственного заговора! Безобразие, господа! Как допустили? Куда охранка смотрела? Кто виноват? Что делать? Его Величество недовольны будут.

Надо было заблаговременно принять меры: в противовес смутьянам организовать контрдемонстрацию – прославления и благодарности. А в качестве лозунга взять хотя бы вечно молодое изречение великого нашего предшественника – графа Бенкендорфа: «Прошлое России – удивительно, настоящее – более чем великолепно, а будущее – выше всего, что может нарисовать самое смелое воображение!» Но, к сожалению, поздно спохватились. Учесть следует предложение сие умное на перспективу. А пока… Пока запретить надо бы по меньшей мере участие – под угрозой увольнения и отчисления – всем чиновникам, преподавателям, студентам, гимназистам.

Идею передачи народного послания царю напрочь отвергли. Негоже государю встречаться с возомнившими о себе холопами. Подстрекатели те не о процветании империи нашей великой, а о собственном имени пекутся да очки политические заработать пытаются. Они, эти неблагодарные твари, баррикады, что ли, как в Париже хотят? Не дадим! Не позволим бунтовщикам народ бередить, против государственных законов шествовать, стабильность в стране подпиливать! Вредный создали бы прецедент. Этак, поди, дай волю, и всякое быдло без рода и племени пожелает завтра государством управлять.

Да и не ровён час эти «миролюбивые» бандиты на штурм Зимнего ринутся! Одной полиции маловато, надо гвардию привлекать! Не либеральничать! Идея либеральная, нерусского происхождения, из моды в России, слава Богу, давно вышла, ещё в прошлом столетии дух испустила. Да и не сдаётся ли вам, господа, что от всей затеи прогулки по столице иностранным запашком разит? Опять Запад козни строит, в жизнь нашу российскую умиротворённую вмешивается! Пошурстить на этом направлении надобно, извлечь хоть из-под земли причинно-следственную связь.

По итогам бурного обсуждения приняли решение попытаться уже на выходе из квартиры арестовать бунтаря-закопёрщика Гапона («большой руки мерзавец!», «не еврей ли?», «даже имя его вслух произносить не следу-

ет»). На подступах к центру выставить усиленные заставы войск и демонстрантов ко дворцу не допускать ни под каким предлогом. А если не послушаются, не захотят расходиться, применить силу, не исключая и оружие. Пресечь на корню! Выжечь калёным железом! Иначе распространится эта мерзкая зараза демонстраций и митингов со столицы на всю империю.

Ближе к полуночи министр направился в Царское Село для доклада самому государю.

В свою очередь в редакции популярного «Эха Петербурга» совещалась элита русской интеллигенции во главе с великим Горьким. Алексей Максимович ощущал свою непосредственную причастность к назревающим событиям. Ведь не кто иной, как он сам, несколько лет назад одним из первых бросил в народ пламенный революционный клич «Пусть сильнее грянет буря!». Призыв тот многие коллеги по перу вроде Чехова решительно отвергли, не поняли, повторения бунта пугачёвского испугались, а зря. И вот теперь в этот напряжённый момент, когда буря, яростная буря собиралась грянуть не в стихотворной форме, а в суровой российской действительности, появлялся реальный шанс доказать свою правоту всем этим гнилым русским интеллектуалам.

Он, великий пролетарский писатель, буревестник революции, не мог самоустраниться, уподобиться «глупым пингвинам» – либералам, «робко прячущим тело жирное в утёсах». Наступает великий час. Мы обязаны быть со своим народом. Необходимо убедить власть, что вся акция – в её интересах. Не допустить насилия против мирных демонстрантов! Эй, господа там наверху! Не будите лихо, пока оно тихо! Правящий класс обязан вступить в реальный диалог с обществом! Система правления без обратной связи с народом, без учёта его мнения неизбежно приведёт к углублению кризисных явлений. Они, тупые властители, баррикады, что ли, как в Париже хотят? А те и появятся при такой-то издевательской плутократии!