«Вот последнее, что я помню – это как, высунувшись из окна свой комнаты на третьем этаже, я орал:

– Чтоб вы все провались!

Сегодня, как всегда, после вчерашнего, у меня жутко болела голова и, как всегда, во рту вместо языка был пук соломы, а рот как будто забит сухим песком пустыни Кара-Кум.

Но опыт не пропьёшь!

Не поднимаясь с кровати, я опустил правую руку вниз. Под кроватью стояла пластиковая бутылка из-под кефира с сырой водой. То, что надо.

Медленно отвинтив пробку, я сделал несколько глотков. Полегчало. По крайней мере – во рту. Язык уже мог шевелиться и песок во рту превратился в глину. Теперь нужно было сделать следующий шаг – подняться с кровати и дойти до холодильника.

«Подумаешь, какой подвиг», – скажет кто-нибудь, кто никогда не был в состоянии похмелья. А тот, кто там был, поймёт, что проделать это, преодолевая головокружение и расслабленность во всех членах, очень сложно.

Но опыт не пропьёшь.

Плохо, что я спал прямо в туфлях. Не люблю я этого – в кровать всякую гадость можно занести: окурки или того хуже – собачье дерьмо. К тому же вставать после бодуна легче босыми ногами, нежели в туфлях. Туфли придают ногам дополнительную тяжесть и меняют центр тяжести. Особенно это важно в начале пути.

С бодуна ты как маленький ребёнок, делающий первые шаги по жизни.

Но вставать надо было.

Я, медленно приняв вертикальное положение, встал с кровати и медленными шагами, держась сначала за спинку кровати, а затем за стенку, пошёл к холодильнику.

Кровать, на которой я спал, я выменял у коменданта рабочего общежития на кусок сала, который мне прислали родители из Тюмени. И хотя она была старой и потрёпанной, а её металлическая сетка ужасно прогнулась от множества тел, которые она принимала ещё в советские времена, я её сразу же после приобретения привёл в порядок – сетку обвил проволокой от электропроводки и она уже не свисала до пола, как раньше. А раньше я спал на полу на матрасе.

В холодильнике хранилось сокровище – трёхлитровая банка с остатками солёных огурцов и, самое главное, с огуречным рассолом. Поэтому я так стремился к нему.

Некоторые говорят, что опохмеляться надо водкой или кефиром. Нет, говорю я вам! И ещё раз: нет! Опохмеляться надо только огуречным рассолом – это жизненная вода.

Я достал трясущимися руками эту банку и, не отходя от холодильника, прильнул к её горлу и стал пить.

По мере выпивания холодного огуречного рассола, я почувствовал, как живительная жидкость проходит через пищевод и прямёхонько попадает в желудок. Как смазываются все внутренности моего отравленного организма, и как восстанавливается его работоспособность.

Теперь надо ещё немного посидеть – минут пятнадцать, пока огуречный рассол не начнёт своё действие.

Я сидел на кровати с закрытыми глазами и пытался припомнить – что было вчера. Но, кроме того, что я пожелал всему миру провалиться, я ничего не помнил. Поскольку я чувствовал себя хуже, чем обычно, то это означает, что принял я вчера чрезвычайно много и что-то очень некачественное. Но что именно я выпивал и с кем – не помню. От портвейна или спиртовой настойки боярышника такого быть не могло.

И вдруг я осознал, что сижу в абсолютной тишине. Окно во двор-колодец было, как всегда летом, у меня открыто, но никакого привычного городского шума из него я не слышал. Тишина.

Я пощёлкал пальцами – не оглох ли? Нет, не оглох. Щелчки слышу. А почему во дворе тихо?

Обычно во двор через арку врывались звуки проезжающих по Кадетской линии автомашин, и этот шум был мне столь же привычен, как морякам на корабле привычен шум волн. Под эти звуки я просыпался, под эти звуки я засыпал. А теперь океан городского транспорта застыл. Что-то произошло. Ледниковый период, что ли? А, может быть, это Путин едет, и все дороги перекрыли?

Ладно. Хрен с ним, с Путиным. Надо сходить в уборную и умыться.

А хорошо, что я вчера завалился спать в туфлях! А то с такой головной болью ещё наклоняться и одевать туфли, а потом их зашнуровывать…

Сходить в уборную! Для кого как, а для меня это – подвиг. Те, кто живут в коммунальной квартире как я, знают, что это такое. Надо пройти по общему коридору. При этом в случае встречи с соседями выслушать в свой адрес очередной поток всякой гадости, типа «алкаш», «пьянчуга», «конченная личность» и т.п. Вчера ведь я наверняка был никакой и наделал много всяких дел. И стошнить где-нибудь в коридоре меня тоже могло.

А при жуткой головной боли любой шум невыносим, а эти ублюдки, я соседей имею ввиду, обязательно начнут орать! Пронесло бы!

А ещё важно, пройдя по коридору и выслушав всё это в свой адрес, обнаружить уборную не занятой. А если там старуха Егоровна сидит и воздух портит? А она это любит делать. Почти как я люблю пить, так она любит сидеть в уборной и воздух портить. Хотя ей уже за восемьдесят и пора бы кончать.

«Алкаш, алкаш»! А какой я алкаш? Ну да, я выпиваю. Ну и что? Я не алкаш, потому что знаю, что в любой момент могу остановиться и перестать пить. Вот возьму и брошу и всё! Но не бросаю, потому что нравится мне пить и всё тут! Вот мой отец, между прочим, адмирал. А тоже любил выпить. У него был личный самолёт, на котором я ещё ребёнком часто летал за сладостями в Москву. Подойду так, десятилетним, на военный аэродром, а лётчики уже знают.

– Что, Лёха? За конфетками тебе слетать?

– Ага, – говорю…

Ладно, сейчас не об этом. Надо пробираться в уборную.

Я взял полотенце, зубную щётку и пасту, тихо приоткрыл дверь в коридор и огляделся. Никого. Если быстро пройти по коридору, держась за стенку, то можно избежать неприятных встреч и разговоров. Только бы Егоровна там не сидела. Но как пройти тихо и быстро, если голова ещё раскалывается, а ориентация в пространстве не восстановилась?

Я стал на цыпочки и, держась левой рукой за стенку коридора, стараясь не шуметь, прокрался к уборной комнате.

Опыт не пропьёшь!

Никто не встретился, и шуму я не наделал. Теперь – хоть бы уборная не была занята!

Есть! Удача: в уборной никого, даже Егоровны. Я быстро закрыл за собой дверь на щеколду и облегчённо вздохнул. А искупаюсь-ка я под душем! Могу себе позволить. И пусть соседи тарабанят по двери – я буду купаться!

Искупавшись под душем и почистив зубы, я побрился. Никто не стучал в дверь. Это хорошо. Может быть Егоровна «коньки отбросила»? Потому и не беспокоила меня. Хорошо бы…

Когда я направлялся в уборную комнату, я и не думал купаться, а потому не взял с собой чистую одежду и смену белья. Одену старую, вариантов нет. Я понюхал одежду. Пахнет плохо. Но делать нечего – не голым же по коридору идти!

Голова немного стабилизировалась, и ориентация в пространстве восстановилась. Теперь я готов встретить любого соседа и даже любую соседку. Пусть визжат. Гордо молча пройду мимо.

Я вышел в коридор. Тишина. Никого. Даже телевизоры молчат. Егоровна обожает две вещи: портить воздух и включать на полную мощность звук телевизора. Особенно, когда идут всякие ток-шоу про Украину. А сегодня – тишина.

Я прошёл на кухню. И тут никого. Ещё раз прислушался – вокруг тишина. И в нашей квартире и снаружи. Двери в комнаты открыты, а в комнатах никого нет.

Точно: Путин приехал и все побежали его встречать, а движение по Кадетской линии перекрыли.

Ну что ж! Славно!

Я вскипятил чайник и вернулся в свою комнату.

Да, у меня в комнате грязно, или, как говорит наша королева коммуналки Ленок: «срач». Но зато всё под рукой: стол аккуратно застелен газеткой…

Ну ладно. Пусть не очень аккуратно застелен, и газета пусть уже заляпана, чем не попадя, и порвана, но ведь застелена! А потому хлебные и иные крошки не пачкают стол. Снял газету, скомкал, выбросил в ведро, которое стоит рядом со столом, и порядок.

Ну и пусть, что в ведре куча всякого мусора и стоит оно, получается, в центре комнаты. Зато – под рукой, что особенно важно, когда я пьян… «а пьян всегда я!» – так, кажется, поётся в одном из старинных русских романсов? Не Пушкин ли написал?