Кто-то сокрушается, что больше нельзя сделать даме комплимент по поводу внешности или открыть перед ней дверь без того, чтобы не обидеть; в то же время реклама и соцсети представляют нас как никогда гиперсексуальными. Мужчины теперь знают, что свистеть, пожалуй, не стоит, и уж точно не следует кричать вслед пошлости. В то же время они скучают по старомодному «светскому этикету», облегчавшему социальное взаимодействие в двадцатом веке и сформировавшему их представление о романтике в золотой век Голливуда.
Женщины постарше рассказывают, что в их времена девушкам приходилось «отращивать толстую кожу» и учиться давать отпор любителям ущипнуть за попу и разным высокомерно-снисходительным типам. Подобные навыки были весьма полезны, ведь движению феминисток только предстояло развернуться в полную силу. Когда Энн Робинсон назвала поколение «MeToo» слабачками и заявила, что отвратительное поведение современников-мужчин послужило лишним поводом еще более усердной работы, многие женщины солидного возраста молча подняли кулаки в знак солидарности с ее словами, опубликованными в газете.[4]
«Концепт мужественности переживает кризис», – то и дело слышим мы вот уже сто лет. В последний раз эта мысль зазвучала особенно громко в конце девятнадцатого века, когда поколение мальчиков, одетых в кружевные ночные сорочки и воспитанных женщинами, было объявлено чересчур женоподобным. Так появились на свет бойскауты и асоциальные приключенческие романы, чьей целью было напомнить мальчикам о том, что их место – на грязных улицах, среди пыли и страха. Разумеется, обеспокоенность мужчины Викторианской эпохи половой жизнью своего отпрыска была лишь отражением внутренней тревоги, вызванной неспособностью контролировать собственную природу. А всему виной распущенные волосы, ткань в цветочек и глупые стихи о нарциссах и ангелах. Так что в страхе перед феминизацией мужчин нет ничего нового; однако заразные словечки «токсичная маскулинность» и «Metoo» в наше время – своего рода сигнал нового шторма в спокойных водах мужских привилегий.
Как это отражается на повседневной жизни? Я задала этот вопрос нескольким белым знакомым, и знаете, какой ответ? Они полностью солидарны со всем, что говорят на этот счет женщины! Мы во всем правы (все, что бы ни думали), и – да, пора бы мужчинам начать во всем нас слушаться. Можно я пойду?..
Благодаря врожденной интуиции мне не составило труда уловить в их словах некоторую тревогу.
Итак, начала с простого – спросила женатых приятелей, думают ли они о себе с точки зрения пола. «Вовсе нет!» – заявил самый мужественный из всех мужчин, которых я когда-либо встречала, волосатый, мускулистый бюргер с престижной работой, целыми днями меряющий шагами офис и рычащий в телефонную трубку. Потом он приходит домой, достает несколько бутылок пива, срывает стильный итальянский костюм и садится в спортивных штанах к телевизору, чтобы посмотреть матч. На диване поглощает одно за другим острые куриные крылышки, прерываясь только, чтобы прочитать сыну лекцию, как быть честным и добрым человеком, и показать дочери, как боксировать и забрасывать мяч в кольцо. Потом погружается в короткий сон, шумно храпит, а проснувшись, вдохновляется интеллектуально агрессивной новой идеей о корпоративном управлении в постсоветской Средней Азии, тут же бежит к Твиттеру, затем ныряет в холодное озеро, чтобы немного поплавать перед работой. И так каждый день, даже когда болит спина, когда отравился едой и когда в одиночку воспитывает двоих детей.
Не спрашивайте, откуда я все это знаю, потому что мой муж не хочет, чтобы я упоминала его в этой книге. Как бы то ни было, смысл в том, что он никогда не задумывается, что такое быть мужчиной, и не стремится найти других мужчин, чтобы вместе делать мужскую работу в мужской среде. Однажды он даже неосмотрительно сказал, что никакого «пола» нет, «есть только хорошие люди и козлы». У него поровну друзей среди мужчин и женщин, и, поднимая тяжести и не моргнув глазом выпивая шесть бокалов виски, он не чувствует себя более мужественным, чем заворачивая подарки или вдыхая аромат прекрасной розы. На мой вопрос, «почему», он ответил, что все дело в воспитании и образовании. Он не ощущает давления со стороны внешних атрибутов, потому что родился красивым и здоровым в семье состоятельных и просвещенных родителей, которые отправили его учиться в хорошую школу и не били. Вот почему ему не нужно никому ничего доказывать. И его мужское естество не переживает никакого кризиса. А жене повезло, потому что он вряд ли убьется на мотоцикле в свой пятидесятый день рождения.
Все это подтверждается словами академика Тристана Бриджеса, профессора социологии Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, о современном гендерном кризисе: чтобы переживать его, некое явление должно прежде пройти период застоя, после чего какая-либо группа должна почувствовать некую перемену, ущемление своих прав.
По мнению Томаса Пейдж Макби, американского специалиста по гендеру (и первого мужчины в своей немногочисленной категории, который выступал в «Мэдисон-сквер-гарден»), «этот кризис, каким бы он ни был болезненным, также представляет собой возможность переосмыслить функцию гендера… о мужественности говорить нелегко, потому что это не принято. Это первое правило – как в «Бойцовском клубе» (и он не первый, кто проводит аналогию с «Бойцовским клубом», когда признается, что среди мужчин не принято обсуждать вопросы гендера)».
Томас признается, что после перехода, когда он внезапно стал выглядеть точь-в-точь как настоящий мужчина (будучи из тех транссексуалов, кому переход дался легко), вдруг потрясенно осознал, что мужские привилегии в самом деле значат в повседневной жизни. В редакции, где он работал журналистом, теперь внезапно становилось тихо, когда он громко вмешивался в оживленную дискуссию. Раньше с ним такого не случалось: его вечно перебивали и перекрикивали. Мужчины на улице стали провоцировать его на драку. Женщины начали бояться, когда темной ночью он внезапно оказывался за спиной. После смерти матери никто не обнимал и не утешал его. Он считает, что об этом необходимо говорить: «Когда обсуждаешь подобные вещи, оказываешься в зоне риска как с личной, так и с профессиональной точки зрения. Если мужчины не говорят сразу «да, совершенно верно», – это газлайтинг».[5]
Вне всякого сомнения, споры на темы, связанные с гендером, затрагивают все аспекты нашей жизни, как частной, так и общественной. И что же происходит с брачными обязательствами, концепцией, основанной на принципе неравенства мужчин и женщин? Юношам и девушкам, желающим связать себя брачной клятвой, придется хорошенько подумать, как оптимально адаптировать правила к гендерным ролям двадцать первого века. Для более старшего поколения, возможно, уже слишком поздно.
Я спросила группу женатых мужчин солидного возраста, считают ли они, что концепт мужественности переживает кризис. Они согласились, что «определенный вид – да», подразумевая не тот, что есть у них. В конце концов, им удавалось на протяжении нескольких десятков лет обеспечивать женам счастливую жизнь и в то же время не терять работу за домогательства к официантке. Но в то же время отчетливо прослеживалось нежелание углубляться в закостенелые стереотипы, на которых основаны их роли в семье. Ответ на вопрос, кто выносит мусор, – вот максимально откровенная информация, которую они готовы были сообщить, чтобы признать некоторую старомодность.
Один из них – лет под сорок – признался, что борьба с сексизмом после пришествия «MeToo» помогла ему раскрыть собственную мужественность: «Я чувствую, как включается мужской инстинкт борьбы с мизогинией. Например, когда решаюсь не отмалчиваться, а сказать очередному идиоту, что его шутки о месте женщины на кухне не смешны. Обычно это сопровождается изрядным волнением (не очень по-мужски), поскольку знаю, что на меня ополчится вся стая, иногда включая женщин. Но в глубине души уверен, что для сказанного нужно больше смелости, чем для тупого следования «норме», и оттого испытываю гордость и чувствую себя настоящим мужчиной».[6]
