– «Наше будущее – наше прошлое» – тоже неплохой лозунг, – предложил Уин.

– Вы заметили, нынешняя эпоха и подлее, и гнуснее прежней! – воскликнула незнакомка. – Тогда хотя бы страх оправдывал бездействие. А сейчас что их заставляет славословить Любимого Брата? Ведь не страх? – и тут же ответила сама на свой же вопрос: – Не страх. Нет. Раньше люди пользовались двоемыслием, а теперь у нас одномыслие – одна мысль на всех, и мозг не способен воспринять альтернативу.

– Не хотите зайти перекусить и обогреться? – спросил он, уже ведя ее по улицам к намеченному для пирушки ресторану.

Она казалась ему желанной добычей, захваченной в бою, а та пена, что поднялась в душе и швырнула его камнем из пращи в драку, все никак не оседала, хотелось и дальше прихлебывать странное питье и ощущать на губах желанную горечь.

Девушка не стала жеманиться и охотно кивнула:

– Зайду. Но платить будете вы, я пока на мели.

«Как кстати оказалось вливание Майкла, – мелькнула мысль. – Я продал себя в рабство, и вот шикую». Но язвительная самоиздевка не смогла испортить настроение.

Здесь, сейчас – он победитель. Что будет завтра – плевать!

Внутри в ресторанчике оказалось не так шикарно, как полагал Уин, заглядывая в окна снаружи. Во-первых, не работал гардероб, пальто и куртку пришлось уместить на вешалке прямо в зале. Во-вторых, в помещении было прохладно, даже зябко. Они заняли столик в уголке – тут было вроде бы потеплее, и кожаные диванчики обещали уютное застолье.

– Ничего не оставляйте в карманах, – посоветовала девчонка, выуживая из куртки телефон и запихивая его в кармашек клетчатой жилеточки. – Вытащат, вы и заметить не успеете.

Эта жилеточка с мысиками и двумя черными лаковыми пуговками поверх ослепительно белой блузки (один манжетик чуть загрязнился в драке) очень ей шла. Вообще в ней проглядывал какой-то аристократизм, что-то неуловимое в осанке, манере держаться, будто в машине времени она прибыла из другой эпохи, огляделась и смело шагнула в битву. Присмотревшись, Уин решил, что зря называет ее девчонкой: лет ей, наверное, двадцать пять или двадцать шесть, но во всем облике сохранился юный дерзкий задор, потому она и кажется моложе.

Уин тряхнул головой, смущенно хмыкнул и последовал совету: переложил из пальто и бумажник, и пропуск (как показалось ему – недостаточно ловко, – спутница что-то приметила, сощурилась, потом глянула более внимательно). Эмблема Пи-Пи многим хорошо знакома. В Сети ее постоянно постят.

– У меня, кстати, повышение сегодня на работе, – похвастался он.

Явился официант, положил на стол две книжечки меню и исчез.

– Незнакомец, я даже не знаю, как вас зовут, – воскликнула девушка. – Я вот Юлия. Или проще – Ю, если вы экономите буквы и звуки, как ныне в моде.

– Уин. Только прошу: до У сокращать не надо.

– Договорились, не буду. А полное имя Уинстон?

Он кивнул, хотя на самом деле его полное имя звучало иначе.

– Вы меня просветите, почему этот тип набросился на вас?

– Он что-то кричал про величие Большого Брата, – пожала плечами девушка.

– Ему любовь досталась в наследство.

– Нет, ну почему они так его обожают? – вновь возмутилась она. – И это после того, как Министерство Любви в комнате сто один превращало людей в студень! Из людей выколачивали даже ненависть к палачам. Их пытали до тех пор, пока они не начинали любить своих мучителей. – Юлия говорила, и голос ее становился все громче и выше, и наконец оборвался, будто она попыталась взять какую-то недоступную ей ноту и не смогла.

– Не было никакой комнаты сто один, – сказал Уин.

– Чт-то? – она выдохнула вопрос беззвучно, буквально опешив на миг.

– В Министерстве Справедливости, которое находится теперь в здании Министерства Любви, вам скажут, что комнату сто один придумали враги нашей страны, а Министерство Любви на самом деле любило всех до самозабвения.

– И вы в это верите?

– Нет, конечно.

– Уф-ф! А то я решила, что вы один из поехавших. Откуда же вы взяли, что так говорят в ДС?

– Выяснил, когда был журналистом.

– И где же вы работали? В каком издании? «Лондонское эхо?»

Любители все сокращать сумели и это название ужать до многозначного «Лохо». «Лохо» было вроде бы либеральной газетой, и ему позволялось многое, хотя далеко не всё. В то время как другие издания, явившиеся в годы сразу же после Пробуждения, в итоге благополучно пошли ко дну под бременем финансовых тягот, «Лохо» продолжало держаться на плаву.

Уин заглянул как-то в «Лохо» в начале журналисткой карьеры. Это воспоминание он старался загнать в самый подвал памяти, но оно оттуда время от времени выползало, не желая умирать.

– «Весь мир и жратва», вот где я работал, – признался Уин.

– Помню, помню. Это такая желтушная газетенка из самых желтушных. Вампиры. НЛО, трупы. Бр-р… И что же вы там делали? Учились на вампира? – Она улыбнулась, как бы говоря; ну, подумаешь, вампир, зато симпатичный.

– Сочинял новости.

– Тогда причем здесь ДС?

– Министерство тут при том, что у меня было удостоверение прессы от этой самой «Жратвы», и я пользовался их ксивой, пытаясь раскапывать кое-какую правду для себя. Полагал, что наступит один прекрасный день, и я создам собственную газету. Настоящую. Где буду публиковать только проверенную информацию, подтвержденную независимыми источниками.

– И как, создали?

– Нет. Денег не нашел. В долг брать побоялся, а своих не накопил. И правильно сделал, что не рискнул – прогорел бы мгновенно. Чтобы твое издание выложили на прилавок, надо давать взятки. И чтобы распространители с тобой расплачивались за отгруженный товар, тоже надо платить, иначе просто возьмут пачки на продажу, и ни цента не вернут. Так со всеми начинающими газетками и журналами поступают. – Давняя горечь от нереализованного, заветного, прорвалась в голосе.

– Что заказывать будете? – возник рядом официант.

Тут Уин вспомнил, что не заглянул до сих пор в меню. Он взял плотную книжечку и, предвкушая, раскрыл игрушечные ворота в мир чревоугодия.

– Юлия?

– Сначала вы. – Она вдруг нахмурилась и посмотрела на него внимательно. Чересчур внимательно, подозрительно даже, отчего лицо ее сделалось совсем иным, незнакомым, строгим и по-новому красивым.

– Мне стейк, темное пиво, салат, – проговорил он, надеясь, что выбор блюд заставит ее вернуться к прежней легкой и непринужденной беседе.

Официант что-то черканул в блокноте и повернулся к Юлии.

– Семгу можно? – Смотрела она при этом не на официанта, а на Уина.

У того было сильнейшее желание скосить глаза и глянуть в меню, выяснить, во что этот вопрос обойдется. Но он мужественно выдержал искушение, лучезарно улыбнулся и сказал:

– Гуляем, детка!

– Тогда белое вино, семгу и салат.

– Кофе и десерт закажем потом. Любишь мороженое? – подмигнул Уин Юлии.

– Люблю. Но пирожные – еще больше.

Вновь вернулось прежнее настроение – легкий флирт с полунамеками. Официант принес напитки и салаты. На удивление, кухня оказалась здесь на высоте.

– И кто сказал, что чревоугодие грех? – вздохнула Юлия.

– Возрожденная церковь, – отозвался Уин.

– Для них и секс грех.

– И наука.

– И непокорность.

– И нелюбовь к власти.

– А что не грех?

– Любовь к власти.

Принесли горячие блюда. Несколько минут они ели молча, наслаждаясь. Стейк оказался восхитительным – кажется, никогда прежде Уин не ел ничего подобного.

«Если каждый день так обедать, то продавать совесть можно без всяких угрызений», – мысленно съязвил Уин.

– Кофе и пирожные? – предложил, улыбаясь.

– Вы что, в лотерею выиграли? Или кого-то ограбили?

– Может, я удачливый бизнесмен?

Юлия отрицательно покачала головой:

– Нетушки.

– Почему? Э…

– Ботинки. Я почти точно могу сказать, что вы получаете в месяц кредитов двести.

– Уже триста.

Она открыла рот, явно намереваясь спросить, чем же он занят, но вместо этого плотно сжала губы. Побоялась? Или догадалась? Все же заметила эмблему на пропуске?