– А буфет? – улыбнулась я.

– Буфет – это другое дело! – согласился Паша.

Мы зашли в обитый синим бархатом зрительный зал. На первом ряду сидела красивая высокая женщина с двумя маленькими девочками-близняшками, ровесницами Ксюши.

– Слушай, может она одна посмотрит спектакль? – словно прочитал мои мысли Паша. – А то мне детский как-то совсем не хочется смотреть!

– Давай попробуем!

Мы попросили женщину посмотреть за Ксюшей, и она сразу же согласилась. Пашина сестра сначала захныкала, но уже через три минуты увлеченно беседовала со своими соседками. Мы спокойно вышли из зала и поднялись в буфет на втором этаже. Здесь, через огромное панорамное окно, открывался красивый вид на город – на Загородный проспект и Гороховую улицу.

– У меня мама здесь жила! – вдруг сказал Паша, протянув мне стаканчик мороженого.

– Где?

– Вот там, за Витебским вокзалом. В коммуналке. Папа тогда только начал служить в полиции, ну тогда еще в милиции. Так они и познакомились – у нее сумку вырвали, он нашел… Потом, когда они поженились, ему квартиру дали в нашем районе.

– А ты мне никогда не рассказывал об этом! – с легким укором сказала я.

– Да, почему-то не рассказывал. Просто ты про театр спросила, вот я и вспомнил, как мы с мамой в этот театр ходили. Я был совсем маленький, плохо помню. Это было под Новый год, по-моему. Помню только, что после спектакля мы пошли в ту коммуналку, где мама раньше жила, к ее бабушке. Маму воспитывала бабушка, у нее тоже родителей не было!

– Пашка, ну что ты говоришь! – тихо произнесла я. – У тебя же есть папа, и такой хороший!

– Да, я что-то сморозил не то! – спохватился он. – Хотя ты знаешь, из-за его работы я отца иногда неделями не вижу!

Паша замолчал. Вновь пошел снег, но уже легкий, пушистый. Значит, ветер закончился. А вот мы с дедушкой, вспомнила я, никогда в театр не ходили. Мне кажется, что он вообще не бывал в театре.

Паша говорит, что уже забывает лицо своей мамы. А я как вспоминаю дедушку, так сразу вижу его лицо. Хотя больше я его помню по каким-то звукам, запахам, ассоциациям. Нежное летнее солнце – мы идем в лес за малиной. Запах сырого дерева (так часто пахнет в старых петербургских домах) – мы в деревне, холодно, он топит печку. Поют птицы – весна, мы с дедушкой стоим задрав голову, он показывает гнездо, которое свили ласточки под крышей нашего дома.

– Катя, что с тобой?

– Ничего, задумалась. День сегодня хороший, светлый. Солнце наконец-то вышло!

– Да уже пора – конец марта! – заметил Паша. – А у меня соревнования через два дня, пойдешь?

– Конечно!

Паша много лет занимается карате. Не могу сказать, что очень люблю бывать на его соревнованиях. Обычно они длятся долго – участников много, возрастных категорий много, суета, крики. Когда на татами появится Паша точно неизвестно, так что порой приходится проводить там почти весь день. Но в последний раз со мной пошла Таня, поэтому было повеселей.

Пока мы с Пашей обсуждали нашу новую русичку (она нам жутко не нравилась, нормально объяснить правило не могла, зато кричала как привидение), спектакль закончился. Мы спустились вниз, но Ксюша в фойе не выходила. Мы даже перепугались, но вскоре нашли ее в зале, упоенно игравшую в куклы со своими новыми подружками прямо на сцене.

– Никак не расстанутся! – растерянно смеялась их мама, которую, как выяснилось, звали Ульяной.

Только после тщательного (под присмотром Ксюши) обмена контактами и клятвенного обещания Паши и Ульяны, что они обязательно созвонятся и пригласят друг друга в гости, Ксюша согласилась пойти домой.

Мы вышли из театра и поняли – наступила весна. Вот как-то сразу и внезапно: снег серебрился и таял, солнце слепило, а воздух стал совершенно другим – чистым, с чуть сладковатым привкусом. Весенним, одним словом.

– Пошли в кафе зайдем? – предложил Паша. – Я голодный, как волк!

– Булочку хочу! – запрыгала между нами Ксюша. – С кремом!

– Будет тебе булочка! – сказал Паша и вопросительно посмотрел на меня.

– Будет, будет! Пошли! – улыбнулась я. – Мама сегодня решила отсыпаться после работы, так что я свободна!

Наши планы прервал звонок Тани Заболоцкой. Не успели мы сделать и пару шагов в сторону Звенигородской улицы, как в телефоне раздался ее взволнованный голос:

– Катя, ты дома? Можешь прийти ко мне?

– А что случилось?

– У нас полиция! – тихо прошептала она. – Ромку опять в чем-то подозревают!

– Что? – опешила я. – Что случилось?

– Не знаю, они разговаривают с ним на кухне! Катя, приходи!

– Хорошо, только я с Пашей и Ксюшей – мы ее в театр водили. С ней сможет кто-то посидеть?

– Конечно! Приходи!

Паша схватил сестру на руки. Почти бегом мы кинулись к метро, так что у дома Тани были уже через двадцать минут. В этот момент двое полицейских как раз выходили из ее парадной.

– Знаешь кого-то из них? – тихо спросила я Пашу.

– Вот того высокого парня видел в отделении! – показал он. – А вообще, отец говорит, что сейчас в нашем районе много новых сотрудников!

Нас встретила заплаканная Валентина Сергеевна и совершенно белая Таня.

– Что случилось? – с порога спросила я.

– Мамочка, напоишь Ксюшу чаем? – попросила Таня. – Я пока ребятам все расскажу!

– Пошли, маленькая! Я блинчиков испекла! – ласково сказала Валентина Сергеевна и увела девочку на кухню.

А Таня, схватив меня за руку, почти втолкнула в свою комнату. Там, на диване у окна, сидели взявшись за руки Надя и Рома.

– Привет! Я-то думал, что снаряд два раза в одну воронку не падает! – грустно усмехнулся парень. – Но, очевидно, эта народная мудрость ко мне не относится!

– Роме завтра нужно к следователю! – объяснила Таня.

– В чем подозревают? – деловито спросил Паша, сев напротив ребят.

– В отравлении моей мамы! – дрогнувшим голосом ответила Надя.

– Что? – опешила я.

– Врачи в их крови нашли какой-то яд, – вздохнув, начал рассказ Рома. – Какой-то очень необычный по составу. Его то ли сложно было сразу в крови определить, то ли после первого отравления его особо и не искали… В общем, как яд обнаружили, сразу же пришли к Наде с обыском, изъяли все эти апельсины…

– Но ты-то тут причем? – недоумевала я.