- На малой высоте мы подошли к аэродрому Роман; местонахождение аэродрома и расположение стоянок самолетов хорошо помнили по утреннему вылету. Обошли город стороной и выскочили на западную окраину аэродрома.
- Перед этим Атрашкевич перестроил меня вправо, - уточнил Макаров, мы хотели бомбить южную стоянку - там скучилось много самолетов.
- Но зенитки уже были наготове, - дьяченковский кадык еще сильнее заострился на жилистой шее и при каждом его слове подскакивал вверх. - С первого залпа... прямо в капитана. Его самолет рухнул тут же, за леском.
Командир молчал. Начальник штаба смотрел отчужденно, все еще не веря в то, что произошло.
- Аэродром проскочили на "бреющем", бомбы сбросили наугад. Стреляли в нас жутко, - виновато оправдывался Макаров.
- Нужно было мстить за командира, а не бросать бомбы куда попало, назидательно заметил Чупаков.
- Нужно было не посылать второй раз на штурмовку.
Иванов встал.
- Вы сделали все, что можно. Идите. Вам надо отдохнуть. А за командира вашего будем мстить все. Александр Никандрыч, - обратился он к начальнику штаба, - быстро посылайте за Соколовым.
Матвеев стряхнул оцепенение:
- Речкалов, карту захватил? Видишь аэродром вдоль железной дороги? Бери "У-2" и немедленно за Соколовым. Он там на "миге" переучивается.
Я кивнул и направился к выходу. Матвеев остановил меня:
- Передай Соколову - сегодня к вечеру вернуться. Ясно?- Он быстро окинул меня взглядом.- Сбросил бы свой комбинезон, грязноват уж очень, как-никак, летишь в тыл.
Я покраснел. Мне очень не хотелось ехать из-за этого в поселок, да и времени не было.
Через полчаса мой "У-2", мягко рокоча мотором, скользил двукрылой тенью над полями Прибужья. Упругий ветерок шуршал в обшивке, мягко ударяя в лицо, забирался под комбинезон.
Под крыльями - знакомый вид: живописные изгибы речушек, белые сельские хаты с бархатистыми садами, извилистые ленты дорог между ними. Сейчас все это казалось притихшим, обезлюдевшим.
С каждым оборотом винта самолет все дальше и дальше уносился оттуда, где, казалось, горела сама земля.
Но мысли мои были там, с товарищами.
Многого мы еще не понимали. Были первые крупицы дорого купленного боевого опыта, летчики по-прежнему горели неукротимым желанием драться и побеждать, но все это не компенсировало пробелов в организации и руководстве. Наш полк растащили по частям на разные аэродромы. Взаимодействия с другими видами авиации, с постами ВНОС не было. Не далее, как утром по ложному сигналу - "налет на Котовск" - подняли в воздух шестнадцать самолетов.
Почти каждый день приносил необоснованные потери самолетов, людей.
А гибель Атрашкевича? Командир полка убеждал штаб дивизии, что штурмовка не нужна, можно ограничиться повторной разведкой.
Капитан Атрашкевич... Он прибыл к нам в полк из авиационного училища. Опытнейший летчик, он сразу же завоевал у всех уважение. С одной стороны, Атрашкевич радовался, что вырвался, наконец, в строевую часть. С другой он остался на прежней должности командира звена. Недовольства капитан не проявлял, но... Командир полка, чуткий и внимательный человек, понимал его состояние и при первой же возможности, за несколько месяцев до войны, добился того, что Атрашкевича назначили командиром эскадрильи.
Большой опыт, организаторские способности капитана сразу же дали себя знать: его летчики первыми в полку освоили "миги", и эскадрилья Атрашкевича, подготовленная лучше других, сразу приняла на себя вражеские удары.
Имена его летчиков - темпераментного Дьяченко, ершистого Фигичева, тихих по натуре Семенова и Макарова, маленького, ноги колесом, Коськи Миронова, флегматичного Комлева - были в эти дни у всех на устах. ...Самолет слегка побалтывало. Впереди показался Южный Буг. Его воды отливали на солнце холодным блеском. А дальше, на горизонте, косой стеной встала грозовая облачность. Обойти грозу стороной? Но один ее край начинался где-то в море, а второй уходил далеко на север и накрыл темневший на холмах Вознесенск. Оставалось одно - пробиваться напрямик, под стрелами молний, полосовавших дождь. Сразу за Бугом порывы ветра стали швырять легкий самолет и трясти его, как на ухабах.
Я снизился на малую высоту, решив упрямо пробиваться вперед. Внезапно все вокруг потемнело. Тучи поднятой пыли, низкие рваные облака смешались в урагане. Стихия яростно обрушилась на самолет, швырнула его вверх, вбок и закружила. Сердце сжалось как от непоправимого несчастья.
Я дал полный газ, обеими руками схватил ручку управления и с трудом развернул самолет назад. Короткие минуты полета в беспорядочном круговороте вихрей показались вечностью. Наконец, болтанка ослабла; я почувствовал, что машиной можно немного управлять.
О дальнейших попытках пробиться вперед нечего было и думать. При одной мысли об этом дух захватывало. Оторвавшись немного от урагана, я решил переждать его на земле. Вскоре попалась мало-мальски пригодная площадка. Неподалеку от нее, по обеим сторонам оврага, была разбросана деревня. Чтобы привлечь внимание жителей, я сделал над селом круг, еще раз осмотрел свою площадку с воздуха и спланировал. Подпрыгивая и переваливаясь с крыла на крыло, машина покатилась по земле.
Навстречу мне наперегонки неслись мальчишки. За ними бежал быстрый табунок девушек, позади всех торопились пожилые колхозники. С их помощью я прочно закрепил самолет веревками на земле с подветренной стороны рощицы, для гарантии расставил людей у крыльев и хвоста, а двух крепышей-мальчишек посадил в кабину и наказал крепко-накрепко держать ручку управления и педали. И не напрасно. Под шквальными порывами молодая рощица заскрипела. Тучи пыли, соломы, травы, листьев пронеслись у нас над головами. Самолет, точно в ознобе, вздрагивал крупной дрожью; "сторожа" повисли на нем, не давая опрокинуться. По обшивке ударили редкие крупные капли, потом забарабанили дробью и, наконец, обрушились ливнем. Ветер сменился дождем, и люди с шумом, гомоном, прибаутками втиснулись под широкие крылья. Мальчишки же не замечали ни ветра, ни дождя; надо было посмотреть, с какими счастливыми и серьезными лицами они выполняли порученное им дело: держались за настоящие рычаги управления! Какой восторг был на их загорелых веснушчатых физиономиях, когда после дождя мы покатили самолет от рощицы для взлета! В мыслях они, видно, бесстрашно "сражались" с фашистами.
Гроза уже ворчала далеко в стороне. Мы подкатили самолет к самому концу площадки и развернули его против ветра,
Нужно было запускать мотор. Без помощника не обойтись. Вызвался сам председатель колхоза - высокий, не старый еще человек в поношенном пиджаке.
Пока я обучал его, как проворачивать пропеллер, как "контачить" срывать с компрессии поршень, - любопытные, старые и малые, по очереди заглядывали в кабину, удивлялись обилию хитрых приборов.
И когда вновь испеченный механик постиг нехитрую премудрость обращения с пропеллером, а я собрался садиться в кабину, к нам подошла полногрудая черноволосая женщина.
- Откуда у тебя, летчик, кровь в кабине? - подозрительно спросила она.
- Какая кровь? - удивленно спросил я.
Все подошли поближе, насторожились, притихли.
- Мишка, - крикнула женщина сидевшему в задней кабине вихрастому "летчику",- побачь, есть на полу кровь?
- Есть, тетка Мотря, - помедлив, ответил тот. - И на боках, и вот впереди.
Должно быть, механик не успел хорошо вычистить кабину после гибели Шелоховича. Я объяснил это Мотре. И тут же страшно пожалел, что перед вылетом не прислушался к замечанию начальника штаба, когда тот критиковал мой "грязноватый" вид.
Заношенный комбинезон без воинских знаков отличия, покрытые рыжей щетиной щеки, кровь в кабине - все это навело тетку Мотрю на основательные подозрения.
- Документики-то, гражданин, или как там тебя величать, имеются? - уже совсем агрессивно спросила она.
Такое обращение меня взорвало:
- Есть, да не про вашу честь.
