Чернота вокруг стала исчезать, сменяясь бледно-желтым пятном. Это был рассвет.

  Прогнившая насквозь плоть не ощущала холода от сырой земли под ней, неподвижная уже много дней. В теле человека, лежавшего в полуразрушенном доме посреди леса, уже проглядывались пожелтевшие кости, его воняющую кожу пожирали полчища белых червей и рой мух, облепивших его, словно толпа нищих, набросившихся на рассыпанные по мостовой монеты. Его нижняя челюсть была откинута, а язык, не чувствовавший насекомых на нем, лишь изредка слегка подергивался. На желтом месиве вдруг появилось черное пятно. Как понял лежачий, это муха села на неподвижный темно-серый глаз. Тому человеку было полностью наплевать на свое состояние, в его голове не оставалось никаких мыслей, он самому себе напоминал безжизненный камень, и ничто не беспокоило его в этом мире. Он не знал, сколько прошло времени с момента, когда он, уставши, улегся и решил больше не двигаться. Желтое пятно света становилось все ярче, солнце успело войти в зенит, потом вновь уйти к горизонту, а лежачему телу было все так же все равно. Голод давно оставил его, погибнув со множеством прочих жизненных привычек, как страх, мечты, дыхание, боль. Он продолжал лежать много дней, до тех пор, пока его глаза наконец не сожрали окончательно и он не ослеп, погрузившись в непрестанную тьму, и лишь в тот миг, когда свет совсем пропал, в его мыслях пронеслось воспоминание об усмешке на краткий миг, после чего он снова перестал думать. Его словно больше не существовало, он обратился кусочком бесконечного ничего, и ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Ему сложно было назвать самого себя живым, хотя в мир мертвых он и не попал, но в нем от живого не осталось ничего, кроме памяти, а от нее он отказался.

  Но в какой-то момент зрение и слух вернулись. От неожиданности он поморгал и пошевелил головой. Прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что кто-то вернул ему глаза, уши и рот, хотя мухи все равно пытались вновь туда проникнуть. Но тогда уже сам лежачий человек убил их всех вместе, после чего наконец заметил тень на себе и посмотрел наверх. Над ним склонился человек в походном плаще с глубоким капюшоном, чья тень скрывала лицо владельца. Незнакомец долго смотрел на него выжидающе, но разлагавшийся мужчина никак не реагировал, потому тот сам заговорил:

  - Приветствую Вас.

  Он лишь моргнул в ответ.

  - Вам, должно быть, очень плохо сейчас.

  - Мне никак, - прохрипел он.

  - Что ж, разумно. Вряд ли у Вашего тела осталось что-то, что может чувствовать, потому вполне нормально, что понятия плохо и хорошо для Вас ныне довольно размыты.

  - Мне просто никак. Полностью.

  - В самом ли деле? Вы, похоже, очень устали от особенностей Вашей жизни, потому так говорите?

  - Нет. Просто мне никак.

  - Но что Вы имеете в виду под словом "никак"?

  - Никак. Это как как-то, но только никак.

  - Невозможно.

  - Возможно.

  - Но ведь человек не животное. А Вы все равно человек. И Вы можете, кроме как оценивать текущие ощущения, сравнить свою жизнь сейчас с той, что была прежде, и с той, что Вы боитесь или ждете. Возможно, я слишком наивен, и в действительности все не так просто, но все же у вас из трех составляющих все еще остаются два. Так прислушайтесь к ним.

  - Мне никак. Ни хорошо, ни плохо, ни нормально. Просто никак.

  - Позвольте, это же абсурд. Так не бывает, чтобы было просто никак!

  - Бывает.

  Незнакомец всем видом выражал непонимание, с каждым его словом начиная все больше постукивать носком ступни по земле, и решился сменить тему:

  - Хорошо, как бы то ни было, я так понимаю, Вам вряд ли нравится это, не так ли?

  - Нет. Мне все равно.

  - Как это? Вам больше нравится лежать и гнить, чем получать удовольствие от жизни? - после этой фразы незнакомец чуть отклонился и заговорил после резкого вздоха: - Или просто Вас мучает боль, от которой проще сбежать? Извините, если я не так понял.

  Лежачий понял, что его так просто не оставят, и ответил с нескрываемой иронией:

  - Нет. Вы, живые, не можете этого понять. Вы полагаете, что мертвая плоть жжется и болит, что мы страдаем от тяжелых воспоминаний о службе некроманту, что уродство угнетает и вынуждает прятать глаза, но все не так. Смерть и умирание - это разные вещи. Ты думаешь о втором, и да, я припоминаю, каково это, и не спорю, что это так себе и бла-бла-бла. Но в смерти ничего нет. Я не скрываю свои желания и страхи, их просто не осталось. Мне не больно, мне никак. В тебе бурлит жизнь, я вижу ее. Во мне же ее не осталось. Потому и жить-то мне и не надо. Ты живи, а меня оставь.

  Человек в капюшоне выглядел немного растерянным.

  - Но может, если Вы вдохнете немного жизни, то все поменяется, и Вам станет хорошо, а не никак? Вы сравните себя с мальчишкой, которого друзья уговаривают впервые проникнуть в женскую баню. Он же тоже понимает, что ему и так неплохо, но ведь когда он все же решается, то его жизнь начинает играть новыми красками, страх быть пойманным и таинственный шанс на новые наслаждения, о которых он успел прослышать, разжигают в нем страсть. Подумайте, снова чувствовать запах леса, пьянствовать, веселиться, наслаждаться женщинами - все возможно перед тем, кто не ушел на Тропы Мертвых.

  - А зачем мне это? И зачем тебе? - прищурился он.

  - В смысле мне зачем? Это нужно Вам!

  - Ты приперся на другой материк и нашел меня посреди непонятно где и подлечил ради одного лишь меня? Вот ты серьезно?

  - И так бывает.

  - Что-то ты не договариваешь.

  Человек в капюшоне грустно усмехнулся и шагнул к выходу. Бывший слуга некроманта же отвернул голову и закрыл глаза.