Мудрей с Его подмогой чтобы быть. Отваги не доказывали звери, Хранили зримой трезвостью себя. А мы себя казним, её губя. 21 Позора не боится страшный зверь, А ты боишься речи фарисея, Но встарь ему подобные, поверь, Отправили на крест и Назорея. Понятия шального петуха Подводят искони того-другого, Где храбрость – от зачинщика греха, А здравый смысл – от Господа благого. Монарх у Повелителя светил Испрашивал ума, а не отваги — И тем Его к себе расположил. Иное безо всякой передряги Волшебно Соломону в руки шло, Безмолвно славя мудрое чело. 22 Затем и возлюбили предки тьму, Что князя тьмы сначала возлюбили, Что княжеское слово, ко всему, Красой непогрешимой объявили. Но как же стали милыми рога? Запутывался всякий непомерно, Поскольку начертания врага По-доброму рекли подчас и верно. Благим узрели псевдобожество, Любви к нему по праву не гасили, Любя же, легче слушались его. Сиял он, если все его любили: Казаться только злым ему нельзя, Хорошей речью лгать – его стезя. 23 Крупицы безусловной правоты, Знакомые по Книге величавой, Ценить умеют очи суеты — Не ценит их единственно лукавый. Нельзя творить убийства, по нему, Но сам он их и требует извечно В объёмах, изменяющих уму, Во злобе, всеразящей бессердечно. Потрудимся в сознание войти, Что прочие все заповеди тоже По сей подсказке строго не блюсти. Субботняя других едва ли строже, Тем более что внемлющим она Не самой первой в перечне дана. 24 Сказал учёный в древности глухой, Что верные слова дороже друга. Перечить этой фразе неплохой Веками не бралась и вскользь округа. Познание добавило поздней, С уверенностью, впрочем, еле зримой, Что наши крохи истины – ценней Не только друга – может, и любимой. Но всё перевернули времена: Наука, не смывающая грязи, Былого пиетета лишена. Признание нашли святые связи. Способны сомневаться в них умы, Но с ними лучше делаемся мы. 25 Что не роняло Высшего лица, Во грех Адаму с Евой то вменилось. А худо ли блюсти пример Отца? Не свято ли, что с Ним укоренилось? Абсурдно воздаяние прошло, Но скорби никого не посещали, Благим обозначаться всё могло, Двойные же стандарты не смущали. Но что вредит их истинной красе? Возможно разве жить едино, цельно, Глася, что одинаковы мы все? На деле мы различны беспредельно. Границы, разделения нужны, Чтоб избегать объятий сатаны. 26 Внушает, очевидно, правота, Что самой сутью Нового Завета Даётся начертание креста На переплёте сумрачного цвета. Что ношей вменено твоей судьбе, Неси не без Отеческой подмоги — И вечный рай представится тебе. Но что такое крестные тревоги? Как я самостоятельно пойму, Так и посмею строки ведать эти, Не внемля мало-мальски никому. Крест – это, мне сдаётся, наши дети, Родители, супруги и страна. Бросать их – однозначная вина. 27 Неистово открещивался чтец От этой Книги ложно-безобразной. Отец их и Спасителев Отец Отчётливо владели сутью разной. Один искал у смертного любви, Другой – боязни самой беспредельной; Зиждителем – единого зови, Другого – князем яви подземельной. Всех отчески любило Божество. Лукавому любимцы подпевали, Бытуя в истребителях его. Соседи с ними плохо вековали. Но звали чтоб объятия лгуна, Назвался Богом ярый сатана. 28 То счастье, что не знать ему тюрьмы Глухое лишь укрытие судило, К нему расположило князя тьмы, Главой народа сделать убедило. Оправдывать убийцу ни к чему, Но можно без морального банкротства: Хвала за преступление ему, Что радует окраской благородства. Для родственного он эгидой стал, Однако безупречности лишился, Вперёд о высшей доле не мечтал. И княжий выбор ясно совершился, Злодея дал Израилю злодей, Святого же – Святейший, но поздней. |
