А вместе с ним замерла и я, смотря на такого тонкого сейчас Учиху.

Замер и Итачи, и Шисуи за Ледяным Куполом, замер Забуза, замер даже ветер.

Слышен был лишь гулкий стук сердца. Тук-тук. Тук-тук. Тук...

Даже в эмоциях наступило затишье. Разум, все еще не осознавший произошедшее, не знал, как реагировать. Замерли даже Биджу. А затем... затем все вернулось на круги своя. И ветер, и мир, и закричавший Итачи... но не я. Не я. Я, все также, замерев, смотрела на безвольное тело, и никак не могла двинуться. И все вернулось также резко, как и исчезло. В глазах потемнело, и ветер усилился. Медленно, словно в тумане я поняла, что обернулась к Забузе. Тот отшатнулся, а я, все также в тумане, сделала шаг вперед. Разум топила ярость, ненависть, боль, отчаяние, жажда крови — все это накопилось также резко, неожиданно, как и лед Забузы. Точно зная, что нужно делать, я вытянула руку вперед, и лед поглотила черная воронка из чистейшей чакры Ян. Будто я сама стала Биджу, какими они были до сборки — сгустком ненависти, ярости, жажды убийства, таким сильным, что в глазах темнело. Забуза настороженно смотрел на меня, а я сделала еще шаг вперед. Шаг. Шаг. Шаг.

Убить.

Уничтожить.

Разорвать на куски.

Расчленить, сжечь, содрать кожу, загнать под ногти раскаленные иглы, облить кислотой, сожрать, порвать на куски, разрезать, вырвать глаза, уничтожить, уничтожить, уничтожить... Кровавая пелена застилала все вокруг. До сознания доносились лишь смутные, размытые разрозненные эпизоды.

Вот эта тварь посылает в меня ветряные лезвия.

Вот в меня летят Ледяные Шипы.

Вот я одним ударом разбиваю Ледяной Купол.

Вот этот мусор безуспешно пытается убежать, и я его валю на землю с удовлетворением отмечая животный ужас в его глазах.

Вот лицо расскажет глубокая царапина, задевшая глаз, и тот, истошно крича, закрывает его, пытается сбросить меня, но следующий удар вырвал ему половину щеки... сильнее, разорвать, уничтожить, содрать ко...

— Нару... то...

И все прояснилось.

Я осознала, что сижу на Забузе, скорее мертвом, чем живом. Все его лицо в крови, вытекший глаз стекает в рот через дыру в щеке, половина лица разъедена чакрой Кьюби, полруки оторвано и валяется в десятке метров от нас, его грудь расцарапана так, что видно раздробленные на осколки ребра, впивающиеся в легкие... Но не это привело меня в себя. Не это. Не этот кусок мяса, не способный даже дышать без боли. Не он. Мгновения хватило за глаза, чтобы я подлетела к полубессознательному Саске. Тот через силу открыл глаза, и, заметив меня, слабо улыбнулся. Слезы не давали видеть, ком в горле не позволял дышать, но я упрямо размазывала соленые капли по лицу окровавленными руками, не замечая, что теперь все лицо вымазано в этой смеси слез и крови того ублюдка. Саске через боль усмехнулся, поднимая дрожащую руку, и слабо провел по моей щеке, стряхивая с нее кусок плоти Забузы. — И что... ты устро... ла?.. — прохрипел он с трудом, закашлявшись кровью. — Не смей... плакать... Я улыбнулась дрожащими губами, вновь стирая проклятые слезы, и он усмехнулся. Из груди толчком вытолкнулся сгусток крови, и я тяжело сглотнула. Нет, нет, нет... только не он, только не сейчас... он же мой ручной Учиха... он же не может умереть... не раньше меня, нет... — Узумаки, блять!!! Ты ирьенин или за хлебушком вышла?!! — голос разума, то есть Курамы, дошел не сразу. Зато когда дошел... — Мне... не нравится этот... огонь в тво...их гла...зах... Когда ждать апо...калипсиса?..— просипел на грани слышимости Учиха, прикрывая глаза, и я ухмыльнулась, подавая в руки чистую, концентрированную чакру Биджу, отчего они засияли ярким синим огнем. — Завались, теме! Комментарий к Глава 16. Memento mori — помни о смерти. Кхм... я сама не знаю, что это. Стыдно. Если все совсем плохо, скажите, я перепишу...

Синий — это оттого, что чакра концентрированная и не только Кьюби, но и вообще всех Биджу. Почему синий? Потому что если тысяча съест кота будет синий.

====== Глава 17. И лишь ее ты слышал, лишь ее искал, лишь ее оберегал... ======

— Мне... не нравится этот... огонь в тво...их гла...зах... Когда ждать апо...калипсиса?..— просипел на грани слышимости Учиха, прикрывая глаза, и я ухмыльнулась, подавая в руки чистую, концентрированную чакру Биджу, отчего они засияли ярким синим огнем. — Завались, теме! Под моими руками дыра в животе, сквозь которую было даже видно пропитанную кровью землю, начала затягиваться. Было видно, как дыра, слабо сияющая моей голубой чакрой, начала изнутри затягивается. Было видно, как появлялись новые волокна, как восстанавливались нервы — и также видно было, как стремительно худел Саске. Откуда-то ведь организму нужно брать “стройматериал”? Итачи и Шисуи абсолютно круглыми глазами смотрели на это, — Купол пал практически в тот же миг, когда я пришла в себя. Видимо, Забуза подсознательно поддерживал его чакрой, а когда я ушла, опомнился и прекратил, экономя энергию. Сейчас он “незаметно” пытался уползти, но успехи были так себе. Сложно сбегать, когда у тебя неестественно вывернуты обе ноги и раздроблена рука, а в легкие при малейшем движении может попасть земля. Наверное. Я никогда не пробовала. Через несколько минут от удачной дыры не осталось и следа, зато я наконец окончательно пришла в себя. Всплеск энергии, на которой я почти убила тот кусок мяса, сошел на нет, и все тело пробила боль. Нет, не так. ЁБАНАЯ, ЧТОБ ЕЕ ХИРУЗЕН ДРЮЧИЛ, БОЛЬ. Неудивительно. У меня сейчас СЦЧ раздроблена не хуже, чем кости Забузы. В смысле, в крошку и при любом движении причиняет боль. Ну вот. Теперь три часа без чакры продлевается до суток. Зато Биджу укрепят каналы... вернее, создадут новые, так как я сейчас даже очага не имею. А создать заново проще, чем исправить то, что было. В глазах потемнело от болевого шока, и последним, что я увидела, прежде чем позорно свалиться в бессознанку, было неверяще-испуганное лицо моего ручного Учихи. Жив...

Саске сидел перед кроватью и почти не дышал, не желая тревожить ее сон. Вот уже третий день Наруто лежала на этой самой кровати, не просыпаясь, и Учиха бы начал волноваться...

...если бы не видел, что происходит в ее организме.

О том, что она жива, свидетельствовало лишь тихое дыхание и слабый, почти неощутимый пульс. И Саске, втайне даже от себя, постоянно прислушивался к этому неслышному дыханию, постоянно ожидая, что вот-вот оно прекратится, что пульс совсем затихнет, и она... Дверь с тихим скрипом открылась, и в комнату заглянул Итачи. Оглядел все также сидящего брата, задернутые шторы, поправленное покрывало, девочку... Сейчас Наруто казалась еще более хрупкой, чем обычно. Вот только если раньше Итачи знал, что за внешней беззащитностью скрывается настоящий монстр, и это сейчас не о Кьюби, то сейчас... Сейчас от нее не ощущалось чакры вообще. Будто она была мертва. Сейчас ее кроваво-алые пряди были разбросаны по белой подушке, и на фоне этих самых потускневших волос лицо ее казалось еще более тонким, неестественно-бледным, невыразительно-мертвым. — Саске, поешь. Ты не выходить отсюда уже третий день. — младший Учиха метнул в брата убийственный взгляд воспаленных от недосыпа глаз, тихо шикнув, и Итачи послушно заткнулся. — И оставить ее здесь одну? — на грани слышимости произнес Саске, настороженно глядя на Гения Клана. Тот безнадежно вздохнул, прикрывая дверь и уходя. Вот уже три дня, с самого момента прибытия сюда, его отото казался совсем не его отото. Саске будто стал параноиком. В каждой тени он видел что-то опасное, и если бы это касалось его жизни, Итачи бы одобрил, но... Саске даже двигался осторожнее, держа в руках эту девочку. Его отото стал еще жестче, еще холоднее, не доверял Узумаки-Намикадзе ни Итачи, ни Шисуи даже сторожить, будто ожидая, что кто-то из них тут же перережет ей горло. Такая ситуация даже пугала. Саске не спал четыре дня, не отвечал на вопросы, все предложения помочь пресекались на корню одним его ледяным, полным затаенной угрозы взглядом. И если семья Тадзуны странностей не заметила — подумаешь, волнуется о сокомандниках, лежащих в одним помещении — то Гении Клана просто не могли ничего не заметить. Его поведение было ненавязчиво, и прямо он ни разу не сказал, что против помощи — это было видно, это ощущали лишь Учихи. Только они и те, кому они верят, кто знает их достаточно хорошо. И Саске волновался точно не о лежащем на соседней постели Джуго, почти все кости которого были сломаны. Казалось, на Джуго Саске было вообще плевать. И Итачи это серьезно пугало. Что такого могло произойти между этими двумя, что одна выжигает себе СЦЧ, а другой без нее напоминает очень опасного психа?..