В прихожей перед вешалкой топталась Рита, увидела Дану, улыбнулась.

– И ты дома?

– Я уже давно дома, – буркнула та.

Рябинина поскорее повесила пальто на крючок, развернулась.

– То есть, – вывела она, – после того, как мы ушли, с Пашей вы вот прям сразу и распрощались? – а когда Дана утвердительно кивнула, заключила: – Ну-у, это ожидаемо.

– Что ожидаемо?

Подруга на вопрос отвечать не стала. Точнее, ответила, но своеобразно, тоже вопросом и совсем про другое:

– Хочешь, я у Серёжи для тебя про Илью узнаю? – и уже за телефоном потянулась, готовая тут же исполнить обещание и уверенная, что Дана именно об этом и попросит, но та отрезала твёрдо:

– Не надо.

Она уже знает – спасибо Паше. Хотя, пожалуй, он правильно сделал, что рассказал. Такие вещи действительно лучше знать с самого начала, чтобы потом когда-нибудь не всплыли в качестве шокирующего сюрприза, чтобы разочарование оказалось не столь болезненным.

Конечно, Паша с расстройства мог и поднаврать, но судя по довольному, почти торжествующему выражению на лице, когда все свои познания на Дану вываливал, он не врал.

Рита замерла удивлённо.

– А…

– Я спать, – перебила её Дана и смылась от чужого любопытства теперь уже в комнату.

Видимо, действительно настолько очевидно, даже для малознакомых, что она на парня запала, если все разговоры только к тому и сводятся? Сначала Паша, теперь Рита. И ведь ни грамма сомнений. Подруга даже уточнять не стала, правильно ли догадалась, сразу – «про Илью… для тебя…» Тогда, выходит, что и сам он не мог не заметить.

Никогда раньше подобного не случалось, чтобы Данины чувства окружающим настолько легко открылись. Обычно спрашивали, сгорая от любопытства, но не в состоянии определить самостоятельно: «А тебе кто нравится?» Но честного ответа редко дожидались. А тут и говорить ничего не пришлось. И как же это раздражает, когда все всё понимают, только посмотрев на тебя. Ощущение, будто ходишь перед ними голая, и не просто стыдно – жутко некомфортно и почти больно.

Положение во всех отношениях дурацкое. И не только потому, что все в курсе. Потому что и для тебя самой всё слишком явственно, не за что спрятаться – нет никаких туманных ощущений и смутных томлений, которые можно списать на настроение, гормональный сбой или временный бзик.

Ну, что сказать? Это она всегда запросто: лохануться – так по полной и прямо на глазах изумлённой публики.

Молодец Даночка! Втрескалась в мальчика по вызову. Ну или жиголо. Она в подобных тонкостях не сильна. Но… но… даже ведь предположить не могла. Совсем же не похоже.

Хотя откуда ей знать, как те выглядят. Может, как раз так, цепляюще с первого взгляда. Только посмотришь и попадёшь. Или пропадёшь. Как точнее? Вот она и повелась на отработанное обаяние. Правда, зачем она ему? Ни возрастом не вышла, ни материальным положением.

В кровати точно так же, как и ванной, только в первые секунды Дана чувствовала себя расслабленно, надеялась, что вот сейчас закроет глаза и сразу уснёт, а действительность отступит хотя бы до утра, перестанет донимать.

Ну да, как же! А стоит закрыть глаза, действительность и правда отступает, но зато приходят мысли, абсолютно глупые бесполезные мысли, и само выговаривается, пусть и беззвучно. Имя. Его имя. «Илья».

Оно такое мягкое и лёгкое, словно пушинки одуванчика, щекочет губы. И сразу возникает перед внутренним взором – лицо. Подбородок, упирающийся в скрещённые пальцы, пепельно-русые волосы, тёмные брови, остро очерченные скулы и глаза, зелёно-карие, одновременно тёплые и холодные. И представляется, а что бы могло быть, если бы он не ушёл раньше времени, если бы тоже отправился провожать, если бы не Паша, если бы он. «А мы?» – спросил бы, когда Рита с Серёгой отвалили. Мы – всё, что угодно. И плевать, о чём там Паша плёл. А, может, как раз из-за этого.

Вздох вырвался сам, судорожный, чуть ли не со всхлипом. Дана стиснула зубы, насупилась. Прямо жаркая эротическая фантазия неискушённой дурочки – порочный мальчик.

Она перевернулась на живот, обхватила подушку. Нет, не лежится. Какой там сон?

Дана села в кровати, спустила ноги на пол. Не стала нашаривать тапочки, прямо босиком прошлёпала к двери.

Какое лучшее лекарство от переживаний и тревог? Правильно – пожрать!

Она неслышно выскользнула в прихожую. В квартире было тихо и темно, только из-под дверей родительской комнаты пробивалась узкая блёклая полоска света. Значит, Рябинина тоже бодрствует, наверное, переписывается со своим Серёженькой. Одной не спится от радости, другой – от глупости.

По такому случаю идеально подошли бы пироженка и большая чашка кофе с молоком, но для кофе поздновато, а пироженок в наличии нет. Даже печенья нет – всё стрескали. Но приличный бутерброд – тоже неплохо.

Дана достала кусок хлеба для тостов, на него выложила всё, что могло подойти: кружочки колбасы, квадратик сыра, ещё помидорку. Жаль, что салата нет. Потом она сидела за столом, откусывала маленькие кусочки, медленно жевала и любовалась на сочетание цветов – коричневого, розового, жёлтого и красного. Зелёного здесь явно не хватало. Переводила взгляд на окно, но видела по большей части не то, что находилось за ним, а отражение: кухонной обстановки, горящей люстры и себя с бутербродом. И вдруг мелькнуло ещё что-то. То ли за стеклом, то ли за спиной. Дана чуть не подавилась, резко развернулась.

– Ри-ит!

– А ты чего здесь? – удивлённо приподняв брови, поинтересовалась Рябинина. – Ты же спать хотела?

– Проголодалась, – пояснила Дана и в доказательство предъявила остатки бутерброда.

– А-а-а, – с пониманием протянула подруга, прошла, взяла чашку, налила в неё воды, отпила немного, а после с шумом выдохнула и произнесла: – Давай я всё-таки у Серёжи про Илью узнаю. Не сейчас, конечно. Завтра.

– Не вздумай, – не дожидаясь, пока она договорит, воскликнула Дана. – Я же сказала уже: не надо. Ни сейчас, ни завтра. – Она переглотнула и добавила, уже не столь твёрдо и жёстко: – Рит, вот честно. Я не придуриваюсь и не кокетничаю. Правда – не надо.

Подруга осуждающе качнула головой.

– Но почему?

Па-та-му-что!

Не будет Дана передавать ей то, что Паша наговорил. Недостойно это – сплетни разносить, даже если они никакое не вранье. Да ничего и не изменится, если она сумеет оправдать своё странное желание. Точнее, нежелание. И вообще – переживёт, не сдохнет. Ну, пострадает, потревожится несколько дней, сначала сильно, потом не очень, и перестанет. Так всегда бывает – сто раз проверено.

Надёжные средства работают, когда строго выполняются правила их применения, а если последние нарушаются, то и результат получается не тот. Вот и сейчас все Данины благие намерения «никогда больше не думать и не вспоминать» оказались под угрозой. Потому что трудно не вспомнить человека, когда неожиданно сталкиваешься с ним чуть ли не нос к носу да ещё там, где меньше всего предполагаешь встретить – прямо в родном универе, – и он в отличие от тебя не старается сделать вид, будто ничего и никого не знает, произносит как ни в чём не бывало:

– Привет!

Конечно, Дана растерялась. Ещё как растерялась. Когда только увидела и поняла, кого. Можно даже не перечислять все проявившиеся у неё разом симптомы полного замешательства, включая банальное «сердце пропустило удар». Ну и естественно, самое умное, на что её хватило, замереть на месте и удивлённо спросить:

– А ты почему здесь?

Илья приподнял брови, улыбнулся уголками рта и произнёс:

– Потому что учусь.

Какое-то внезапно обнаружившееся десятое чувство истошно завопило «Молчи, Дана! Молчи!», но всё равно вырвалось, и опять удивлённое:

– Ты?

– А что не так?

Он посмотрел сначала только озадаченно, потом во взгляде появилась насторожённость, едва заметная.

– Ничего, – поспешно пробормотала Дана. – Просто я думала… что ты… – Паузы возникали одна за другой и становились всё длиннее. – Где-то ещё… – И, кажется, всё более многозначительней. – Учишься.