Если летом бочка с водой нагревалась под солнцем и, открывая кран, можно было мыться теплой и даже горячей водой, то зимой душа, естественно, не было. Ну, и походы в туалет напоминали экспедицию Амундсена на Северный полюс. Особенно, когда снега наметало по пояс. Поэтому зимой посещение туалета по ночам упрощалось до минимума: у порога стояло ведро, и если кому надо было, как говорится, справить малую нужду – то он мог не ходить далеко. Главное – утром спросонья надо было не споткнуться об это ведро и вынести его за порог. Ну и, если уже кого-то мучило расстройство желудка, и наступала не только малая, но и большая нужда, то спать семье из трех человек приходилось, вдыхая совсем не освежающие ароматы. Впрочем, это бывало не часто.

Но все когда-то заканчивается. Закончилось и временное проживание во времянке.

Не успел Никита прозаниматься в новой школе даже первую четверть, как его родители – мама и новый папа – получили квартиру. И пришлось переводиться совсем в другую школу.

Глава восьмая, в которой автор издевается над словосочетанием «заводить друзей»

Новый папа Никиты, а точнее, новый муж его мамы был младше ее на год и ниже ее ростом. И как-то не было в нем заметно особой любви к детям. А может, в нем не было особой любви к пасынку, ведь чужое – не свое. Всех детей новый папа не любил или только одного конкретного ребенка – было неясно, но по шее Никита стал получать чаще, чем обычно. Вернее, не по шее, а… как бы это сказать – за шею. Новый папа, если пасынок позволял себе слишком вольное поведение, больно хватал его сзади за шею и сжимал.

Его мама кротким нравом тоже не отличалась и, появляясь в перерывах между театром, а потом институтом, работой и личной жизнью, воспитывала своего сына довольно активно. А именно – заставляла переписывать целые страницы написанного коряво текста, учить наизусть стихи. И даже шматовала его тетради с домашними заданиями, в которых мальчик ставил кляксы. То есть, рвала на части, или, как говорят украинцы, на «шматкы». В те времена писали еще чернильными ручками, и качество их было далеким от совершенства. А еще мама ставила Никиту пару раз в угол… на колени. И не просто на колени, а коленями на гречку или горох. Это когда сын небрежно, по ее мнению, решал математические уравнения.

Ну и, конечно же, мама всегда «стояла над душой» во время домашних диктантов. А когда выходила из себя, то хватала под руку, что попадется, и лупила Никиту по рукам или ногам. Чаще всего попадался соединительный шнур от магнитофона «Маяк-202». И на руках и ногах мальчишки оставались полосы от этого шнура. Именно поэтому он иногда приносил домой «двойки» по физкультуре. Потому что стеснялся переодеваться в шорты и майку – тогда весь класс увидел бы его позор. А за «двойку» он «получал» снова по полной программе. И еще за другие дела. Но хотя эти экзекуции были нечастыми, хорошего все равно в них было мало.

Такие методы «воспитания» плодов не приносили, скорее, наоборот – Никита писал все неряшливее, а математику просто возненавидел. Разве что русский устный как-то освоил. И, скорее, потому что у него была врожденная грамотность и чутье на слова. Он не знал правил, но писал без ошибок, интуитивно зная, точнее, угадывая, как правильно написать то или иное предложение. Может быть потому, что много читал?

Наконец его мама, устроив свою личную жизнь, к педагогике охладела и в дальнейшем долгое время его воспитанием полностью занималась его бабушка, то есть, мамина мама. Правда, и та часто тоже хваталась за лозину или ремень дедушки. Но Никита уже мог крепко сжать ее руки, не давая ударить, что бабушку только злило. Только поделать она уже ничего не могла, поэтому махнула на поведение внука и его учебу рукой. Тем более что проверить его домашние задания по причине неграмотности просто не могла. Удивительно, но как только домашний прессинг исчез, Никита сразу стал учиться лучше и даже стал «хорошистом».

Друзей у него не было – частые переезды с места на место не давали возможности их заводить.

Второе лирическое отступление на тему того, как приобретать и заводить друзей, а не домашних животных или автомобили

Вот абсолютно дурацкое слово – «заводить», как будто заводят машину или щенка, вот так в русском языке и слово «заводить друзей» звучит нелепо и даже кощунственно. Заводить можно хомячков, собаку, кошку, ну, попугая. В конце концов, «заводить» можно приятеля – «заводить», «подначивать», «провоцировать» – вот в таком смысле. Или, завести свои «Жигули» – прогреть мотор, проехаться с ветерком. А если кто скажет – я вот завел себе друга? Глупо ведь, правда? И никто так не скажет – завел друга, приобрел друга. Но во множественном числе и в неопределенной форме глагола говорят именно так – искусство заводить (или приобретать) друзей. Приобретать – это пойти в магазин и приобрести себе что-то. А если приобретаем друзей, то почему удивляемся, что они нас потом продают?

А как еще сказать? Находить друзей? Где – на помойке? Или встречать друзей? То есть, только встретил – и уже сразу друг?

В общем, русский язык порой такой идиотский, право слово…

Хотя, наверное, в каждом языке хватает своих идиотских слов и выражений.

Глава девятая, в которой у Никиты кроме первого страха появляется второй

Итак, Никита не имел друзей. И не сильно стремился их иметь, предпочитая еще в детстве часами самостоятельно копаться в песке, строя замки и дороги для своих машинок. Правда, их у него не было, но он с успехом заменял машинки пустыми спичечными коробками. Впрочем, несмотря на то что мама могла купить ему различные игрушки, он никогда не играл в солдатики. Однако разрисовал деревянные прищепки, «одев» их в различные униформы, преимущественно «красных» и «белых».

«Красные» и «белые», если кто не знает – это бойцы Красной Армии и Белой Армии. Белые или беляки – это была армия бывшей царской России. Она пыталась победить устроивших революцию рабочих, крестьян, матросов и солдат – то есть, тех же рабочих и крестьян, которых царь призвал на военную службу. Таким образом, рабочие сражались с рабочими, а крестьяне – с крестьянами, только одеты они были в разную форму. Это называлось – гражданская война. Хотя, конечно, до сих пор непонятно – и что хотели поменять? Рабочие в своем большинстве так и остались рабочими, а крестьяне – крестьянами. Кроме тех, конечно, кто стал военным. Или политиком. Или тех, кто стал руководить другими рабочими и крестьянами. Но эти вопросы Никиту еще не волновали, он тогда не разбирался в политике и не знал, что такое идеология.

Однажды Никита увидел фильм про «Неуловимых мстителей»: лихих красноармейцев – бойцов Первой Конной армии Семена Буденного. И, соответственно, лихие красноармейцы скакали на лихих лошадях. Бойцы были в буденовской форме – островерхих шлемах-буденновках, а на груди их гимнастёрок – красные полосы-«разговоры». И фильм, и форма мальчика очень впечатлили. С тех пор весь мир у него стал делиться на «красных» и «белых», плохих и хороших. К сожалению, плохих вокруг было больше. Наверное, поэтому Никита предпочитал одиночество.

Когда он пошел в школу, новый этап в его жизни ничего в этой самой жизни не изменил. Просто одни игрушки сменили другие, и вместо машинок и разрисованных прищепок он стал играть палочками для счета и карандашами. А потом научился читать, и с тех пор книги стали лучшими его друзьями. С каждым годом, начиная с первого класса, Никита все больше времени проводил в библиотеках. Прочитав все более-менее интересные книги в школьной библиотеке, он записался в библиотеку районную, которой ему хватило на полгода – книги он читал запоем: несмотря на то, что учился всего во втором классе, мальчик уже читал и Жюль Верна, и Майн Рида, и даже Джека Лондона, не говоря уже о Луи Буссенаре.