* Заголовок для книги: "Блохи наших великих людей".

* Не воображай, что есть непризнанные великие люди.

26 мая. ...Торговля. В лавках Корбиньи ни души, за исключением ярмарочных дней. Есть там только колокольчик, но и он спит. Если его разбудить - он взвизгнет. Из задней комнаты, где дверь открывается в садик, выглядывает чья-то физиономия с разинутым ртом и удивленными глазами. И владелец - мужчина или женщина - не решается выйти. Да кто я такой? Кому это пришло в голову являться беспокоить людей среди недели?

Выйдя замуж, женщина блекнет. Исчезает былая миловидность, кокетство. Она уже не следит за своей наружностью. Одевается именно так, как нужно, чтобы сидеть в комнате за лавкой. Иной раз еще у них сохраняется самое лучшее - зубы, блестящие белые зубы. Одна из них, очень хорошенькая, за четыре года растеряла всю свою привлекательность. Остались лишь волосы, которые упорно продолжают виться.

И товар суют в руки, не заворачивая в бумагу.

- Я не умею заворачивать, - призналась мне хозяйка посудной лавки.

А что вы умеете делать, уважаемая?

* Жизнь коротка, но как это длинно - от рождения до смерти.

* На огромном гвозде висят крошечные вещички.

* Даже выходя из вагона, она была совсем свежая. Она путешествовала, как цветок в корзинке.

* Папе Лев Толстой известен как социалист, а Лоран Тайад - как анархист с бомбой.

* Утром, по моем возвращении в деревню, меня приветствовали своей песней жаворонки, которые искрились в воздухе, как огоньки высоких свечей.

* Совершенно ясно, я ничего не умею делать по вдохновению, силою чистого таланта. Чтобы добиться результата, мне приходится крепко работать, держать себя в руках и быть упорным. Я расплачиваюсь за самую невинную слабость. Нужно запретить себе всякую порывистость, экспромты и шик.

* И эти долгие дни, когда можно успеть написать всю книгу от начала до конца.

Июнь. Эгоист? Безусловно, моя собственная жизнь интересует меня больше, чем жизнь Юлия Цезаря, и соприкасается она со множеством других жизней, как поле, окруженное полями.

* Подбавь себе в кровь воды.

* Очевидно, я старею. Встретил вчера Раймона. Когда-то мы с ним вместе играли. Это же развалина! Тощий, сгорбленный, руки у него покрыты какой-то корой, зубы черные, взгляд потухший. Просто старик...

Конечно, говорить легко! Но ведь это изматывает: работать с пяти утра до семи вечера и не есть, чего хотелось бы. Очень мило каждый день есть салат и творог. Сии блюда плюс воздух, здоровый деревенский воздух, - все это и убивает человека в тридцатилетнем возрасте.

А я каждую неделю ищу перед зеркалом седые волосы!

* Иголка в руках портнихи клюет хлопотливо, как курица.

* В моей натуре есть запас грубости, что позволяет мне понимать крестьян и глубоко проникать в их жизнь.

6 июня. Почему я чувствую себя здесь как в ссылке? Что я здесь делаю?

9 июня. Ветер невидимой рукой проводит по листьям.

11 июня. Какое зрелище - старик крестьянин нагишом.

* Я чувствую себя ужасно печальным, как деревенский Верлен.

16 июня. Утверждаю, что описание длиннее десяти строк не дает зримого образа.

* О, разбудить все эти погруженные в сон деревни!

Июль. В тени 25 градусов жары, и Филипп, который на самом солнцепеке возит на тачке песок, говорит мне:

- Ей-богу, славненько, тепло!

У него есть, конечно, соломенная шляпа, но так как он встает до зари, он из-за утренней свежести вечно забывает ее надевать.

9 июля. Я хотел бы сделать хоть шажок к живой литературе, к жизни в литературе.

* Рыжий стиль. Если бы литературные произведения могли иметь цвет, я представляю себе: мой был бы рыжий.

* Тучи, тучи, куда вы бежите? Здесь так хорошо!

* Рот немного наискось, словно вишня, свисающая с уха.

* Я не совсем точно знаю, где родился, и это мне немножко мешает. У меня вечно такой вид, как будто я ищу свои корни.

14 июля. ...Я создан лишь для того, чтобы слушать и смотреть, как живет земля.

* Утка - это домашний пингвин.

* Подбавь немножко луны к твоим писаниям.

* Соломенная шляпа - от луны.

* Мне хотелось бы быть одним из тех великих людей, которым было почти нечего сказать и которые высказали это малое в немногих словах.

18 июля. Умер Гонкур. Жалею, что не ходил к нему чаще: был всего только два раза за всю свою жизнь. Думал, что он мог иметь в виду меня, поскольку считал талантливым. Спрашивал себя, отказался бы я или нет, говорил себе, что отказался бы, ибо, по здравому размышлению, не смел надеяться. Радовался, узнав, что завещание может быть опротестовано, что его, быть может, и вовсе нет. И я жду депеши от какого-то друга, жду известия, что я упомянут в завещании. То и дело спрашиваю себя, кто еще. Тот слишком богат, этот, ей-богу, слишком уж неталантлив. Щажу одного лишь Рони. Потом говорю себе, что если мне, неисправимому лентяю, свалится на голову четыре тысячи франков ренты, - это будет просто несправедливо. Постепенно возвращаюсь к более высоким материям. Очень великий и очень бедный - вот идеал.

* Вопреки тому, что сказано в Нагорной проповеди: если тебя мучит жажда справедливости, тебе никогда не утолить ее.

* Меня не хватает надолго, - я читаю урывками, урывками пишу. Но уверен, что такова участь истинного художника.

Я замечаю смешное в своих поступках лишь много времени спустя. Мои наблюдения не одновременны с течением моей жизни. Возвращаюсь мыслью к подробностям лишь впоследствии.

* Слава стала чем-то вроде колониального товара.

Август. Нет! Не то. Я все еще излишне остроумен.

* Два петуха дерутся насмерть из-за того, что одновременно закукарекали.

* Маргаритка: круглый ротик, в котором со всех сторон торчат зубы.

* Каждый день пиши по странице; но если ты почувствуешь, что она плоха, - остановись. Конечно, жаль, день будет потерян, но лучше вообще ничего не делать, чем делать плохо.

* Я люблю театр, - не профессиональных драматургов, а любителей, таких, как Мюссе, Банвиль, Готье. Театру профессионалов - Сарду, Ожье, Дюма предпочитаю собственную постель.

* О Верлене... Мы пришли в кафе Сен-Мишель. Хозяйка, которая хорошо знала Верлена, наблюдала за нами насмешливым взглядом. Он много говорил о Расине и ни слова не сказал о Мореасе. Все лицо его собиралось в мелкие складочки.