– О, полковник, здравствуйте. Очень рада Вас видеть. Какая неожиданная встреча. Гуляете?

Ульрика помахала рукой, и полковник двинулся к ней, звонко цокнул каблуками и поцеловал руку.

– Да, вот вышел. Погода… хорошая, – заикаясь проговорил Иван Александрович.

– Вот и хорошо. Составьте мне компанию, сударь.

– С удовольствием.

Спектакль был разыгран великолепно, даже если за ними кто-то и наблюдал, точно не усомнился бы в неожиданности этой встречи.

Уже тише Ульрика сказала:

– У нас мало времени, полковник. Сразу к делу. А дела у Вас прямо скажем, неважные. Бежать Вам надо и быстрее.

– Но…

– Не перебивайте. Я слышала один интересный разговор. Гольдберг интересовался у моего отца, как можно незаметно лишить жизни человека, который будет бороться за нее до конца. Более того, это личность известная в определенных кругах и его смерть не должна вызывать подозрений. Отец был испуган, просил Гольдберга, чтобы тот не обращался к нему с такими вопросами, говорил, что он всегда имел репутацию благонамеренного и добропорядочного человека при дворе. И у меня есть все основания предполагать, что это они о Вас говорили, полковник.

– Но почему обо мне? Это может быть кто угодно.

– Нет, не может. Вы мне не верите, и это понятно, но поймите, я знаю, что говорю. Я давно знаю Гольдберга и его отношения с моим отцом. Я, можно сказать, выросла на руках барона. Он мне доверяет, точнее не видит во мне никакой опасности. Я часто присутствую при его разговорах с кем-либо, а тем более с моим отцом.

– Зачем Вы мне всё это рассказываете? Какое это отношение имеет ко мне?

– Не торопите меня, полковник. Я хочу, чтобы Вы поняли, что я не истеричная нервическая особа. Поверьте, я не стала бы рисковать, встречаться с Вами, если бы действительно не было опасности для Вас.

– Но почему Вы хотите мне помочь? Я чужой Вам человек. Вы готовы пойти даже против собственного отца, чтобы спасти мою жизнь.

– Хорошо, я попробую объяснить Вам. Мой отец сделал всё, чтобы воспитать меня достойно. Мне дали хорошее образование. Но мне никогда не нравились масонские секреты, которые окружали меня с детских лет. В четырнадцать лет я влюбилась. Это были взаимные чувства. Я стала мечтать о замужестве, но отец категорически запретил. Потом я узнала, что на этом настоял Гольдберг.

– ..?

– Я тоже терзалась догадками, зачем же ему это нужно. И только недавно нашла ответ. Но обо всём по порядку. Я не могла ослушаться отца. Но разлука с любимым стала для меня трагедией. Позже я узнала о судьбе моего «Ромео». Он женился по велению своей матери, у него родилась дочь, но, не прожив месяца, умерла. Потом умерла его мать, которую он очень любил. Вскоре он узнал об измене жены, дрался на дуэли с соперником, убил его, затем убил её, а сам сгнил на каторге. Я до сих пор прошу Господа о прощении его и его домочадцев, а себе не могу простить, что не смогла убедить отца и всё так получилось. Через два года после этого отец нашёл мне жениха, я полагаю, по рекомендации Гольдберга. Сначала было всё равно, думала, что уже никого больше не полюблю. А затем… Не порицайте меня, очень хотелось жить, быть счастливой, быть любимой. Жених – блестящий гусар, красив, шутка ли сказать, родственник самого Барклая-де-Толли, в родне все герои, полон любви и заботы, кругом все завидуют, показалось, что смогу полюбить… Через некоторое время меня отдали за него замуж. Так я стала баронессой фон Поссе. А потом… Ах, всё рассыпалось в прах… Не хочу говорить… Больно! Но когда я впервые увидела Вас, то подумала, что, возможно, жизнь для меня ещё не кончена. А Гольдберг после моей свадьбы стал делать мне разные намёки, грязные намёки. Вот Вам и ответ на вопрос: почему он расстроил первый возможный брак. Он прекрасно знал характер и темперамент моего любимого, а также то, что тот презирал его, и, конечно же, мог предположить свою участь в случае, если бы мой возлюбленный узнал о его поведении в отношении меня.

– Вот мерзавец! А что же Ваши отец и муж?

– Да ничего. Я рассказала, но они о нём такого высокого мнения, что пытаются меня убедить в том, что это «мои фантазии, мне показалось, я неправильно поняла, у него ко мне исключительно отцовские чувства».

– А Вы? Вы дали ему понять, что он наглец?

– Не просто дала понять, я даже посмела дать ему пощёчину.

– И что же он? Мне кажется, что этот человек такого не прощает.

– Вы правы, полковник. Не прощает. Он намекнул мне на то, что если я не изменю своего поведения, то он, используя свои связи, сделает так, что моего мужа отправят туда, где я не то, что развлечься, помыться-то смогу только летом в местном озерце, а зимой не выйду из дома, потому что замело дверь. Потом мой муж неожиданно погибнет, как герой, разумеется. А меня местная шантрапа пустит по кругу. Честь не в счет. Жизнь бы сохранить.

– Какая пакость! Я человек военный, много в этой жизни повидал, но такое я даже представить не могу. Как же это подло и низко: угрожать хрупкой женщине, тем более дочери своего друга.

– Гольдберг тоже думает, что я хрупкая, слабая несмышленая женщина, которая себе не представляет жизни без шикарных платьев, балов и пудры, но я не такая. Он очень ошибается на мой счёт. У меня есть план, и Вы мне в этом поможете. Я убегу вместе с Вами, полковник.

– ???!!!

– Я понимаю, Вы не ожидали. Не бойтесь, я не буду Вам обузой. И поймите, Вы мне симпатичны, я даже ловлю себя на мысли о том, что у нас могли бы получиться красивые дети, – с шутливой улыбкой сказала Ульрика, – Вы не против?

– Не против побега или не против детей? – лукаво в ответ улыбнулся Загряжский.

– Ха-ха! Вы ещё и шутник. И того, и другого.

– Вы знаете, какое совпадение, я тоже ловлю себя на той же мысли.

Парамон Синица, получив от полковника карт-бланш, решил действовать незамедлительно. Первое, что необходимо было сделать, это переодеться, его военный мундир был слишком заметен в небольшом городе Дерпте. На местной барахолке он подобрал штаны, похожую на крестьянскую свободную рубаху, картуз. Обувь решил не брать, так как его образ предполагал принадлежность к низам, а те летом обувь не носили. А образ был, собственно, близок подпоручику: это его прошлая жизнь в плену. Вдруг вспомнилось детство, лица родителей, любимые запахи… Комок подступил к горлу, предательски дёрнулись веки. Вспоминать не хотелось, но не вспоминать было невозможно. Только память, единственное, что объединяло его с семьей, что давало силы жить. Парамон выбрал путь военного, как отец, а это, значит, в память о нём надо служить честно и с полной отдачей, надо сделать то, что не успел отец. Ещё, не мешало бы жениться, годы идут, а он всё бобылем живет. Всё так, да не послал пока Господь половинку. Подпоручик еще минуту постоял, потом тряхнул головой, совсем как Фрегат, верный друг, верой и правдой служивший своему хозяину всю свою пёсью жизнь, и сам тепло улыбнулся этому сравнению.

Надо было действовать. Задание было непростое, так как дело надо было иметь с женщиной, а это всегда непредсказуемо и, зачастую, совершенно нелогично. У женщин, как известно, сильно развита интуиция, какое-то шестое чувство. Представительницу этого «слабого пола» невозможно просчитать, а она легко, на уровне чувств, может сначала заподозрить, а потом и разгадать собеседника. Парамон хотел было разработать сценарий действий, но потом решил, что это бесполезно. В конце концов, сначала надо добраться до означенной особы, а там видно будет.

Добраться было непросто. Необходимо было её разыскать. Город хоть и небольшой, но вариантов поиска было много. Ольга могла остановиться в апартаментах, тогда ему это было бы на руку, а могла, вероятнее всего, учитывая её связи, гостить в доме у кого-то из местной знати. Если она в апартаментах, то подобраться к ней будет проще, если же проживает у кого-то, сложнее. Но ничего невозможного нет.

Доходный дом с апартаментами принадлежал человеку, широко известному в городе, самому генерал-губернатору Овчинникову. Когда-то его построил немецкий купец Корф, наивно думая, что этот доходный дом будет приносить прибыль, но будучи иноземцем, Корф не учёл местных особенностей. Законопослушный немец отказался платить мзду лично генерал-губернатору. В результате дом был у него отнят, а суд, в который он обратился, по понятным причинам ничего решать не стал. Оскорбленный немец уехал домой и пообещал больше в эту варварскую страну не возвращаться. С тех пор доходный дом с красивым названием «Карл Великий» получил в городе прозвище «Корфова задница». Именно в «Корфову задницу» и отправился Парамон.