Его слова они никак не прокомментировали, зато заговорили между собой.

— Что это за ненормальный?

— Не поверишь, это учитель рукопашного боя из моей академии в Рувире.

— Что? Но как? Если он был твоим учителем в Рувире, то он никак не может жить здесь!

— Я знаю. Или, может, не знаю. Он всегда был каким-то странным, но если сейчас сопоставить его замашки с повадками и нравами местных жителей, то становится вероятным тот факт, что он родом из здешних мест.

— Обо мне беседуете?

Они вновь не отреагировали на его слова.

— Как думаешь, чего он хочет?

— Не знаю, но от него можно ожидать всего, что угодно. Мне всегда казалось, что он всех нас ненавидит, все ученики его боялись, и никто не жаловался на него, даже благополучные дети, и не потому, что повода не было.

Дан замолчал, многое вспомнилось, многое из того, за что он не любил свое детство, однако теперь рядом него был человек, с кем он мог поделиться наболевшим.

— Мне жаловаться в любом случае было некому! Отец, зная, что я ему неродной сын, на дух не переносил меня, его собственные дети умирали один за другим, а мачеха старалась вырастить на мне злобу и обиду на судьбу.

— Она… била тебя? — осторожно спросила Амалия.

— И да, и нет — мрачно ответил Дан, — она ведь не била меня руками или ногами, она хлестала меня полотенцем, если оно было мокрое…. Он, — Дан кивнул в сторону их нежелательного знакомого, — случайно заметил мою реакцию, когда резко подал мне полотенце, но все-таки, отдать должное, не придал это огласке.

— Значит, тогда, в мэрии?.. О, прости! Если б я знала!

— Ничего, ты не знала, и я тебя не виню.

Вскоре мужчина привел их в один из прилегающих к основной галерее замков дворец. Навстречу им выбежал раб и, низко склонил голову перед хозяином.

— Принеси нам обед в мои покои, в гостевую комнату.

— Да, господин Арсенх.

— Арсенх? Значит, это ваше настоящее имя, господин Святослав?

— Да, — просто ответил тот.

Не смотря на то, что в Союзе украшать внутренние покои было не принято, комнаты господина Арсенха были на зависть великолепны — видимо, сказывалась прошлая жизнь в Рувире.

— Прошу вас, располагайтесь, — сказал Арсенх, указывая на красивые резные стулья, стоящие около прямоугольного деревянного стола — деревянная мебель в Союзе была редкостью, в основном мебель была плетеная из соломы, а на кроватях спали вообще только самые обеспеченные, тогда как в основном люди обходились лежаками на полах.

— Где это вы разжились таким добром?

— Мой мальчик, ты даже не представляешь, сколько вопросов можно решить, имея деньги!

— Охотно верю, только в Союзе, кажется, не принято украшать внутренний интерьер.

Арсенх улыбнулся.

— Я же говорю: деньги решают почти все!

— Надо полагать, теперь вам не хватает именно этого почти.

— Верно. Когда мне рассказали о грозном властителем магии, я не мог не полюбопытствовать: кто же он, этот властитель магии и откуда он взялся. Ты зачем-то назвал свое имя, и хотя внешние описания не очень совпадали, я вспомнил, что знал одного паренька с таким именем, но я и мечтать не смел, что встречусь с тобой вживую, — облокотясь руками о стол, Арсенх встал и со странным блеском в глазах, тихо, почти шепотом произнес.

— Верни к жизни моего брата!

— Что?! Я не воскрешаю мертвых! Если вы опираетесь на слухи о том, что я якобы воскресил Сахаба, то вы ошибаетесь, потому что Сахаб был ранен и я лишь исцелил его!

— Сахаб был ранен, а ты исцелил его, — повторил его слова Арсенх. — Хорошо, значит, ты можешь помочь мне. Прошу тебя, Данислав, исцели моего брата, и я сделаю все, о чем ты попросишь!

Дан глубоко вздохнул.

— Ну хотя бы он жив, а не мертв!

— Да, — Арсенх, наконец, вновь сел, — много лет назад мы с ним поссорились и подрались, я ударил его, а он не удержался и упал с лестницы. С тех пор он не может ходить. Узнав о произошедшем, отец страшно разозлился и выгнал меня из дома. Я какое-то время скитался по стране, а потом решил покинуть ее. Я бы и не вернулся, но умер отец, а брат каким-то образом узнал, где я. Ну, рабов-то таскают из-за реки, вот, может, кто меня и приметил или просто рассказывал о тех, кого знает, и в одном таком знакомом узнали меня. Меня привезли сюда почти как раба, и живу я тут почти как раб, потому что не могу никуда уйти: мой братец пообещал найти меня, где угодно, доставить в Союз и посадить на цепь. Он имеет на это право, никакое слово законника не освободит меня: брату принадлежит здесь все, а от меня отец официально отрекся еще двадцать лет назад, поэтому я такая же собственность в доме хозяина, как и любой раб.

Тем временем им принесли еду, но Дан к ней не притронулся, а Амалия не стала снимать накидку, в которой она в принципе не могла есть. Они по-прежнему не доверяли Арсеху, однако, когда тот все рассказал им, оба переглянулись: они ждали от Арсенха чего угодно, каких угодно требований и угроз, но это!

— Так ты поможешь мне? — спросил он после некоторого молчания.

— Мне надо осмотреть его, и, если все получится, вы должны знать: после исцеления ваш брат уснет на сутки, плюс — минус энное количество часов, здесь все зависит от человека и от повреждения — только если это что-то незначительное, тогда исцеленный не уснет.

— Без проблем! И… вы извините, если я на вас страху нагнал — я по натуре такой, но вы не бойтесь, я вас не выдам и помогу, чем смогу. Кстати, как тебя зовут? — обратился он к Амалии.

Молодая женщина с минуту внимательно смотрела на него, словно собиралась прочесть на его лице признаки подвоха, в то, что здесь все так гладко, ей не верилось, хотя мужчина вроде бы и говорил искренне.

Мне называть тебя, как и все, Освободительницей?

— Амалия.

Что ж, госпожа Амалия, я не против смены режима, поэтому даю вам слово: рабы из этого дома беспрепятственно уйдут, а сам я отправлюсь на оборону Амарахаба, думаю, мои навыки могут им пригодиться.

— Вы это серьезно? — недоверчиво спросила Амалия.

— О! Уже вы, спасибо! И да, я серьезно. Как вы собираетесь уезжать из города? Вы ведь поможете Амарахабу, верно?

— Мы собирались купить лошадей, — ответил Дан, потому как Амалия замолчала, подчеркивая свое недоверие к Арсенху и нежелание раскрывать ему их планы.

— Не тратьте деньги, я дам вам лошадей.

— Э-э, наши деньги — не совсем деньги, так что не стоит…

— Я понял, вы оба мне не доверяете.

— Не без этого, — признался Дан, — и все-таки, если вы уйдете, ваши рабы уйдут, а ваши лошади исчезнут, вам не кажется, что это наведет ваших соседей на подозрительные мысли?

— Поверь, соседям сейчас не до меня и не до чужих рабов, им хватает проблем со своими.

— А как же ваш брат?

— Ну, он же будет спать довольно длительное время, а когда проснется, то вспомнит, что дал мне слово: освободить меня, если я найду способ вернуть ему способность ходить. Пусть он и не верил изначально в серьезность своих слов, но теперь ему придется поверить, в конце концов, он человек слова и не посмеет отказаться от своего обещания.

— Допустим, но как вы объясните ему, кто я?

— Никак! И ты вообще можешь надеть пока накидку своей жены, пусть брат думает, что ему помогла женщина.

Дан рассмеялся.

— С мужским голосом? Мне же надо будет говорить!

— А, я не знал.

Не смотря на смех мужа, Амалия еще более недоверчиво посмотрела на Арсенха, нет, она не верила ему. Или верила, но не доверяла — где-то посередине. Она опасалась, что он уже выдал их, волей или неволей, еще там, в гостинице, ведь на них не один и не два человека обратили внимание. Или же он выдаст их сейчас, теперь уже определенно осознанно и целенаправленно. Что ему мешает привести охрану, пока ее Данислав исцеляет его брата? Да и есть ли вообще этот брат? Но последний все-таки существовал. И пока Дан был наверху, Амалия стояла у лестницы, наблюдая из окна за входом в дом. Почти сразу мимо нее прошли двое рабов с самодельными заплечными сумками, проследив за ними из окна, Амалия видела, как они беспрепятственно вышли за ворота дома и пошли в сторону северных городских ворот. Что ж, пока все происходило так, как им обещал Арсенх, пока.