Я помню, был полдень, а может, час тридцать.
И стрелки ходили друг за другом по кругу.
И мучила жажда, и хотелось напиться
Из чьей-то забытой и грязной посуды.
И двигалось время, и срывалось на басы,
Звенящие стёкла и вилки метались
По полу, ища позабытые трассы,
Которые оттуда никогда не стирались.
И звенели монеты, катаясь в ладонях.
И скрипели полы, но это неважно,
Так как больше никто не найдёт на обоях
Следы их испорченной жизни бумажной.
И чайник кипел, наполняясь парами,
И каплями пота покрывал бортик кружки.
И всё исчезало, заменяясь мечтами
В форме замёрзшей масляной стружки.
Бежали секунды, и было не слышно
Ни звука из околокухонных комнат.
И, кажется, с краской бы что-нибудь вышло.
Но те, кто живут здесь, и так это помнят.
