– Не отставай! Прорвемся!

– Глянь, еще один…

Никто не остановился возле него и это обрадовало Йохима. Автоматные очереди приближались. Гортанные голоса раздавались все ближе и ближе. Кацман достал из кармана давно припасенный белый носовой платок и медленно выбрался из воронки. Осторожно встал, держа платок в поднятой кверху руке.

Немцы уже через минуту окружили его, о чем-то лопоча. Один ткнул автоматом ему в грудь и Кацман зашелся в трусливом крике, протягивая солдатскую книжку:

– Не стреляйте! Я татарин. Я давно вас жду и буду верно служить вам!

Среди окруживших его солдат оказался один знавший русский язык. Он перевел слова Кацмана остальным. Немцы заговорили между собой. Кое-кто брезгливо смотрел в сторону предателя.

Йохим трусливо оглядывался по сторонам, боясь увидеть кого-то из однополчан, кто мог бы рассказать немцам о том, что он еврей. Не заметив больше пленников, Кацман осмелел. Знавший русский язык солдат приказал на ломаном русском:

– Пошёль к дорога! Там наш командир. Он решайт, что с тобой делайт…

Полевая кухня расположилась на большой открытой поляне, скрытая со всех сторон березами. Место было настолько живописным, что Абрам Гольдберг, едва приехали, выдохнул, поднимая руки к небу, а затем раскинув их в стороны:

– Да тут картины можно писать!

Анюткин перебил его лирический настрой:

– Ты бы лучше дров натаскал, живописец! Слава Богу, хоть котлы с водой уже. Времени одинадцатой час, а у нас ничего не готово. Я на ходу успел картошку почистить, да покромсать и все.

Гольдберг торопливо метнулся в лес с топором в руках. За эти недели его руки огрубели и топор больше не натирал ладони. Анюткин в это время распряг лошадей и пустил их пастись на поляну, стреножив передние ноги.

Абрам приволок огромный ворох валежника. Бросил у поставленных в рядок под двумя огромными березами кухонь и вновь скрылся в роще. Евсей взял второй топор и принялся рубить сухие сучья. Ловко забил дрова в печки и растопил. Березовые ветки надежно скрывали заклубившийся дым.

Гольдберг приволок еще охапку хвороста. Повар попросил:

– Абрам, ты сбегай с ведрами до ручья. Воды притащи. Дров пока хватит.

Парень послушно схватил ведра и направился в другую сторону…

И суп и перловка с тушенкой были почти готовы. Суп, все с той же тушенкой, побулькивал на слабом огне. Пыхтела каша, словно отдуваясь и распространяя вокруг вкусный запах жареного лука, которого Евсей забил в перловку огромную сковородку.

Анюткин присел на обрубок деревяшки у березового ствола. Достал кисет и закурил, с тревогой поглядывая в сторону передовой. Бой гремел не шуточный и он медленно приближался. Уже дважды снаряды рвались поблизости.

Временами повар поглядывал в сторону, откуда они прибыли с кухней и где до сих пор оставались следы от тележных колес. На лице застыло ожидание. Евсей ждал приказа, но никто не появился между берез, а бой все приближался.

Гольдберг смотрел в сторону передовой, пытаясь представить, что там происходит. Он уже не мало видел крови и раненых. С тревогой вслушивался во взрывы и упрекал себя тихонько:

– И чего я такой не умелый? Был бы сейчас там и не было бы этого проклятого ожидания!

Повар, расслышавший его слова, обернулся и цыкнул:

– Цыть ты! А здесь кто робить будет? Я один? Думаешь мне не хотелось вместе со всеми? – Добавил тихо: – Да вишь ты как… Я ведь всю свою сознательную жизнь поваром проработал и с винтовкой, вот как и ты, не дружен…

Кивнул в сторону приставленной к телеге трехлинейки:

– А что поделаешь? Не всем это дано – стрелять уметь… – Подумав, попросил: – Сходил бы ты сынок на опушку, да посмотрел, что там происходит? Может тот, кто к нам шел, заблудился?

Абрам с готовностью подхватил винтовку и пошел в сторону передовой…

Гольдберг шел на шум боя, чутко прислушиваясь и крутя головой по сторонам. Вышел на опушку и остолбенел. Остатки полка откатывались к лесу, а следом за ними гнались танки с белыми крестами. Несколько солдат с вытаращенными глазами и безумием на лицах, пронеслись мимо Абрама с невнятными криками. Винтовок в их руках не было. Гольдберг хотел остановить одного. Крикнул:

– Командир где? Что нам делать?

Солдат ловко увернулся от его рук и бросился дальше. Абрам посмотрел на бегущих однополчан и бросился к полевой кухне. Он понял, что надо убираться с поляны, как можно быстрее.

Он несся по лесу словно заяц, лавируя между берез. Винтовка мешала и он часто поправлял ее на плече. Гольдберг и внимания не обратил на шум впереди. Вылетел на поляну и замер. Возле кухни стоял немецкий танк. Анюткин застыл рядом с поднятыми руками, весь серый от ужаса. Его винтовка так и стояла прислоненной к телеге. Лошади паслись на краю поляны.

Четверо немецких танкистов весело смеялись. Один залез на подножку и пробовал суп из половника. Довольно качал головой, повторяя:

– Гут! Руссиш кюхе гут!

Абрам хотел отскочить за кусты, но было поздно. Немцы заметили его. Сразу два автомата уже смотрели в грудь солдата. Евсей крикнул:

– Поднимай руки, дурень!

И Гольдберг сдался. Один из немцев поманил его рукой:

– Ком, ком…

Абрам подошел с поднятыми руками и остановился в метре от Анюткина. Один из немцев стащил винтовку с его плеча и ловко обыскал. Нашел солдатскую книжку и несколько желудей. Рассмеялся, а потом уставился на темные глаза и курчавые волосы солдата. Смех исчез. Немец вдруг пролаял:

– Юде?

Гольдберг растерялся, глядя во все глаза на злое лицо танкиста и поднимавшееся дуло автомата. Черная точка глядела ему в грудь, а он молчал. Горло перехватило от страха. Выручил его Евсей. Он вдруг крикнул:

– Какой юда? Армян он! С Еревана. Понимаешь? Армения! Кавказ! Помощник он мой! – Обернулся к Абраму: – Армен, да скажи ты им! Ведь убьют не за грош!

Страх отпустил и Абрам горячо замахал поднятыми руками:

– Я армянин, а не еврей! Кавказ!

Один из немцев все же понял слово Кавказ и быстро заговорил со своими. Ствол автомата опустился, хотя немец продолжал подозрительно смотреть на Гольдберга. Второй немец на ломаном русском спросил его:

– Фамилий?

Абрам вдруг вспомнил однокурсника с Армении и выпалил:

– Восканян!

– Имя?

На этот раз он решил поддержать Евсея и сказал:

– Армен.

Танкист державший его солдатскую книжку, швырнул ее к ногам Абрама. По-видимому он был старшим. Снова заговорил со своими. Посмотрел на кухню, на перепуганных русских и что-то предложил с улыбкой. Немцы расхохотались и согласились, судя по кивкам. Командир экипажа все на том же ломаном русском, подтверждая слова жестами, приказал:

– Пферд упряжь! Ехать туда!

Указал рукой на передовую. Потом показал на танк:

– Мы есть конвой!

Толкнул в спину Анюткина:

– Пошель выпольнять!

Ткнул пальцем в Абрама:

– Ти есть тоже!

Повару и помощнику ничего не оставалось делать, как подчиниться. Трясущимися руками запрягли подрагивающих и фыркающих испуганных коней в телегу и кухни. Немцы забрались в танк. Двое торчали из люков, держа русских на прицелах автоматов.

Евсей, понимая, что лошади могут понести, а немцы решат, что они сбегают и постреляют ни за что, на трясущихся ногах направился к танку. Лицо посерело от страха.

Абрам за это время успел забить солдатскую книжку в топку котла и она благополучно сгорела.

Немцы удивленно переглянулись, глядя на подходившего русского. Старший спросил:

– Что ти хотеть?

Анюткин вздохнул, тыча в сторону беспокойно переступающих ногами лошадей:

– Лошадки у нас понести могут…

Немец прислушивался к его словам. Спросил:

– Что есть «понести»?

Евсей пожал плечами:

– Ну побегут от рычания танки вашей…

Танкист все же понял и ткнул рукой вперед:

– Туда! Ехайт!

Что-то сказал механику-водителю по шлемофону и еще раз нетерпеливо махнул рукой. Повару ничего не оставалось делать, как подчиниться. Маленький обоз медленно тронулся с места. Танк, немного поотстав, урча мотором, тронулся за ним…