В сущности это не оконченный роман. Точнее он почти родился, но до настоящего времени как-то не оформился в окончательном виде. Нет начала, хотя намётки на какой-то конец вроде бы и есть. Жизнь покажет, что из того выйдет. Ко всему прочему я больше поэт, чем прозаик, потому мои романы, по примеру Лермонтова, это скорее цикл рассказов, чем романы Толстого. Ко всему прочему для меня душевные копания Пьера Безухова есть такая бредятина недалёкого человека, поскольку жизнь меня приучила к принятию быстрых и разумных решений, иначе бы я давно щёлкнул хвостом или нарезал дуба, что описывать их для меня весьма тоскливое занятие, даже контр продуктивное. Кстати, сей герой плохо кончил. Может быть из-за своей шизы?

Я почти уверен, что почитатели таланта Толстого меня смешают с грязью, но сие их дело. Они же наивно верят, что в Африке живут афроафриканцы, поскольку в США обитают афроамериканцы. Чувствуется, что ЕГЭ они сдали на отлично.

Но вернёмся к нашим баранам, то есть к сей писульке. Жанр я не берусь её установить. Вроде бы это и боевики, и приключенческие рассказы, с вкраплением фантастики, но замешаны они на таком кондовом реализме, что дальше некуда.

Для искателей разного рода прототипов добавлю: их в жизни никогда не было и даже близко, – система таких сжирает не морщась, и ещё, как говорится, не пытайтесь повторить написанное в жизни и проверять мои слова на практике, если жизнь вам дорога хотя бы как память.

Не верьте волку, когда он улыбается, – он просто показывает зубы.

Неясный шорох шагов и удары чем-то железным по мерзлому грунту, послышались впереди на дороге. Что-то высокое и лохматое, похожее на человека, замерло на обочине и, затем, присев и покопавшись, бесшумно и осторожно двинулось на шум. Это не был ни йете, ни снежный человек, ни одичавший бомж. Это был Кюйсун, что в переводе с удэгейского значит чёрт, нечистый. Но это был не нечистый, а человек. То, что он сейчас делал, было интересно и, может быть, неестественно, но было вполне осязаемо и человеческие деянья вполне подходили под эту статью. Он не просто копался на дороге, а одевал на ноги обувь, точнее нечто похожее на носки, только сшитые из лохматой собачьей шкуры шерстью наружу похожие скорее на детские пинетки, которые затягивались сзади на кожаные ремешки. При ходьбе шерсть глушила шаги, и человек их не слышал в десяти метрах. Охотники раньше использовали для этого плетеные чулки из лошадиных волос, но в свое время Кюйсун не нашел лошадиных волос, да и вязать за свою долгую жизнь он так и не научился. Так что ему приходилось пользоваться этим заменителем чулок, сшитым из собачьей шкуры. Данные пинетки были не столь долговечны и не на столько бесшумны, как чулки из волос лошади, но это не сильно его смущало, так как человек, по сравнению со зверем, был слеп и глух, и на пяти метрах не видит и не слышит того, что зверь видит и слышит на ста метрах.

Никто до этого дня здесь, в Чечне, не подозревал о его появлении. На нём была одета кухлянка-одежда северных народов, и потому в кромешной темноте он казался лохматым. Правда, кухлянка была сшита не из оленьих шкур, как обычно шьют их аборигены севера, а из собачьих, что делала её более лохматой, чем оригинальная. Кроме всего прочего, на нём были одеты настоящие унты, но не собачьи, а из оленьего камуса, меховые штаны, из той же собаки, что делало его ещё более похожим в темноте на зверя. Он был вооружен бесшумной снайперской винтовкой с ночным прицелом, кроме того, у него под одеждой был одет ремень с пистолетом и охотничий нож. Пистолет был, конечно, обычный, хотя и очень надежный и множество раз проверенный – обыкновенный армейский ПМ, но нож был отменной ручной работы и им чёрт, живя до командировки в Чечню в Приморье, запросто разделывал без правки кабанов и прочую живность, что попадала ему на мушку. Конечно, нож не был боевым ножом-финкой, но заточка его вполне отвечала целями войны, если добавить, что этот нож он не собирался использовать как боевое оружие, то в хозяйстве, особенно таком немудрящем, которым было его хозяйство, подобный нож был необходим. Кроме этого ножа, у него был ещё небольшой перочинный ножик, которым он открывал банки, но к этому ножу он привык и прошёл с ним не один десяток тысяч километров и был у него вроде талисманом. Просто люди и вещи срастаются и становятся их частью, такой частью был и этот нож. Он был ещё дорог и тем, что его сделал ему брат много лет назад.

Он двигался так, словно скрадывал козу или иного зверя. Шаг, другой и остановка, хотя знал, что это не зверь, и к человеку в темноте можно подойти вплотную и тот ничего и не услышит. Но он действовал так по привычки. Он подошёл к чеченцам шагов на двадцать и поднял винтовку. Через ночной прицел хорошо просматривалось две неясные фигуры, согнувшиеся над полотном дороге. Один из них был значительно крупней и выше, а второй, вероятно, был или подростком, или маленькой женщиной. Он тихонько щёлкнул тумблером подсветки прицела и выцелил мужчину в грудь, но тут услышал впереди по ходу шаги. Шёл ещё один человек, тяжело шаркая ногами. Видимо он что-то нёс на спине, так как держал правую руку на уровне плеча и склонялся набок, что было хорошо видно через прицел. Когда шедший поравнялся со всей группой, послышался неясный хлопок выстрела и лязг автоматически перезаряжающегося затвора винтовки, но находящиеся на дороге этого не услышали, так как убитый выронил свой груз и стал довольно шумно заваливаться. Следующий выстрел свалил мужчину, который, не поняв причину падения своего приятеля, стал выпрямляться, чтобы подойти к нему. Подросток, а это был именно подросток, тоже не успел ничего понять и просто опомниться, когда его схватила за шиворот сильная, но не грубая рука. Схвативший тотчас обшарил его и, не найдя ничего опасного: ни ножа, ни пистолета – приставил к его виску дуло ПМа. Лязг курка по бойку для малолетнего героя этой драмы показался громом выстрела, и он на ватных ногах завалился на уже подмерзшую дорогу, потому что его отпустили держащие за шиворот руки.

Кюйсун вставил в пистолет обойму, которую вытащил перед тем, как припугнуть маленького террориста, и засунул в кобуру под свою странную одежду. Подняв два автомата, что валялись рядом с убитыми, осторожно двинулся в ту сторону, откуда пришёл носильщик. Отойдя на расстояние, достаточное для того, чтобы его не видел подросток, чёрт закинул оружие в куртину тростника, что торчала рядом с обочиной, и пошёл дальше. В метрах пятидесяти был поворот направо, на грунтовку, он свернул на просёлок и скоро увидел в кустах стоящую "Ниву". Остановившись, он прислушался, но звук не выдал присутствие кого-либо. Осторожно подкравшись к машине сзади, он заглянул в кабину. Она была пуста. Тогда он, не опасаясь, обошёл её кругом и направился на дорогу, где и снял свои странные приспособления для бесшумной ходьбы.

Утром саперы, проверяющие полотно дороги, нашли двух убитых мужчин и полумертвого от страха и холода пацана. Рядом валялся ста пятидесяти миллиметровый снаряд, запал, подъехавшие следаки нашли недалеко два автомата и машину "Нива" белого цвета. Допрос пацана ничего не дал. Он только испуганно твердил одно: "Чёрт убил моего папу и чуть не убил меня! Он хотел выстрелить мне в голову из пистолета, но у него пистолет не выстрелил ", – и снова одно и то же.

Так начиналась эта странная легенда о призраке, явившемся в Чеченских горах, в первую Чеченскую войну. Несвязанного, казалось, с какими-то структурами ни гражданскими, ни силовыми, действующего автономно, не оставляющего следов, и редко попадавшего посторонним на глаза. Говорили, что он показывается только тем, кому хочет. Хотя реальная история была несколько иной, и о ней мало кто знал до конца, кроме, пожалуй, одного человека.

Она началась месяцем ранее. Ничего не предвещало появление этого странного человека на трассе в Чечне, если бы ни случайный разговор одного из саперов с только что приехавшими на блокпост офицерами одной из частей.