Мориарти не стал спать — он, как обычно, открестился от глупых потребностей организма «кучей работы» и углубился в свои мысли, мерно печатая что-то на своем ноутбуке. Ева не стала ему что-то говорить, ибо не видела в этом особого смысла. Она ждала вечера, скитаясь домом, как сомнамбула, и изредка поглядывала в окна, за которыми уже разразился настоящий снегопад. В этих широтах истинная зима — слишком редкое явление, а потому оставалось лишь вкушать прелести первого снега, постепенно погружаясь в собственные размышления.

Когда наступил вечер, в доме ничего не изменилось. Посреди холла всё так же одиноко стояла наряженная елка, Фелис сидела на крытой террасе и мирно попивала вино, а Ева всё не решалась с ней заговорить. Она не находила в себе ни сил ни желания, чтобы изливать свои мысли кому-либо или просто поддерживать формальную беседу. Этот Новый Год был самим тихим, пропитанным вязким и терпким на вкус отчаянием праздником, который уже, увы, никого не интересовал.

В доме было холодно, а в голове — чертовки пусто, когда Ева вошла в их с Джеймсом комнату. Первое, что она заметила, — закрытый ноутбук и пустое кресло, где ещё несколькими часами ранее сидел Мориарти. Ева взглянула в сторону кровати и увидела спящего крепким сном Джеймса. Откинув одеяло на своей половине, она медленно присела на кровать. Мысли давили на голову, свет ночных фонарей жёг глаза, усталость циркулировала по телу, поглощая последние силы. Если ещё и остались какие-то сомнения и скованность, то они были не такими существенными, как ощущение истомы и опустошённости, что приходят, когда нет сил даже на размышления.

В момент, когда голова опустилась на мягкую подушку, Ева не ощутила ничего, кроме тяжести собственных век. Она уснула скорее, чем поняла, насколько странно лежать там, на расстоянии какого-то фута от Мориати.

***

Яркий экран плазмы погас быстрее, чем Тони Фальконе успел сделать ещё один глоток виски. Свежее мясо для прессы только что было брошено его оппонентом во время пресс-конференции, на которой он в прайм-тайм извивался, как уж на сковородке, отвечая на вопросы о взрыве. Фальконе не увлекался паранойей и хотел прочитать краткий пересказ интервью Де Луки в свежем номере «Мессаджеро», но то, что произошло перед стройкой, пошатнуло его принципы. Когда из-за угла к толпе протестующих во главе с самим Фальконе вышел не начальник охраны, а сам Паоло, Тони едва удержался от раздражённого «Какого хрена?». Фальконе готов поклясться всем чертовым миром, что не знал о присутствии Де Луки на стройке в тот день. Он пришёл показать свою гражданскую позицию и продолжить тот спектакль, который разыгрывал уже несколько недель. Он кричал вместе с толпой, но думал не о том, как бы подгадить самому Паоло. Тони вспоминал известие о смерти пятерых рабочих и понимал, что это — только начало игры его загадочного ирландского партнёра.

Телефон зазвонил за десять минут до полуночи и Фальконе, не раздумывая, поднял трубку, отложив початую бутылку виски.

— Здравствуй, Тони, — голос был тихим, но спокойным, что радовало. — Как проходит праздник? Ты отмечаешь?

— Отмечаю? — с раздражением спросил Тони. — Что?

— Нашу маленькую победу, наступление нового года — поводов много.

— Это не победа, — возразил Фальконе. — Де Луку любят, он здесь, как Папа Римский. Сложно поверить в то, что взрыв был его халатностью.

— Но ты сделал всё, что я сказал?

— Да. Бомбы больше нет.

— Очень хорошо, — выдохнул довольно мужчина.

Сам Тони ничего хорошего в своём положении не видел — после заявления Де Луки о том, что именно он подстроил этот взрыв, им уже заинтересовались из следственного комитета. Перл вместе с адвокатами уже готовилась к битве с обвинением, пока сам Фальконе думал о том, сколько же у него проблем из-за тех чертовых бомб.

— Почему ты не подстроил утечку газа? Зачем было использовать эти бомбы? — Тони мог бы и не спрашивать, ведь он уже знал ответ. Его партнёр — чёртов псих с замашками позёра. Однако он был влиятельным и расчётливым психом — именно поэтому Фальконе ещё не послал его.

— Я люблю отсылки, Тони. Как в хорошем кино.

От такого объяснения Фальконе лишь прикрыл глаза и громко вдохнул, подавляя в себе нарастающую волну злости.

— Хочешь, чтобы они поняли, кто это сделал? — спросил он после короткой паузы. — Тебе надоело подполье?

— Я никогда не сидел в подполье, Тони. Прятаться по углам — это не моё.

Каждое его слово было ядом, что заливался в уши и отравлял мысли. Тони хотелось добраться до этого самоуверенного идиота и впечатать его со всей дури в стену — не самому, так с помощью охранника. Этот дурак с его расплывчатой моралью слишком долго играл ему на нервах. Тони никогда не виделся с ним лично и мог для себя составить лишь весьма нечёткий гротескный безымянный образ. Ему казалось, что этот ирландец не в ладах с психикой — а, как иначе объяснить то, что он может позвонить ему посреди ночи и в перерывах между разговорами об их работе начать рассуждать о трагизме Шекспировских пьес? Странный он человек, и Тони больше не намерен это терпеть.

— Тогда назови мне своё имя, — он знал, что сейчас его собеседника просто таки покоробило от этой просьбы, а потому с садистским наслаждением добавил:

— Желательно, настоящее, а не из книг Диккенса.

Какое-то время на той стороне провода слышалось лишь тихое ровное дыхание — ни слов, ни шорохов. Затем был громкий вздох, после которого мужчина заговорил:

— И что оно тебе даст? Имя — это лишь глупое клеймо, которое не имеет никакого значения. Я могу назваться Иисусом, но это не сделает меня сыном Бога.

— Я устал работать с тенью, — сказал Тони, выслушав своего безымянного собеседника. — Как я могу доверять тому, кто даже не может назвать своё сраное имя?

— Тень? Нет, Тони, я не тень… — протянул он своим до омерзения елейным тоном. — Я тот, кого у меня на родине называют драконом, — пожираю всё, что дорого моим врагам, и сжигаю их дома дотла. А, что до моего имени — я уже давно забыл, как меня звали при рождении. Моя мать никогда не называла меня моим настоящим именем: она всё кричала «маленькое чудовище», и я забывал, как меня зовут; она выгоняла меня из дома со словами «неблагодарный кретин», и я больше никогда не чувствовал себя тем, кем она меня нарекла. Имя не имело никакого значения. Но, если для тебя это так важно, можешь называть меня Марком.

Это не было хорошо заученной речью, потому что слова исходили не из мозга, а из остатков гнилой души. Вся тирада была пропитана неистовым цинизмом и властностью, но Тони Фальконе расслышал в ней ещё что-то — такое лёгкое, едва уловимое чувство досады. Когда Марк закончил, Фальконе ощутил, что в горле пересохло. Он отпил немного виски и спросил:

— «Марк», как Марк Аврелий?

— Скорее, как Марк Твен.

Когда часы пробили полночь, в трубке послышались короткие гудки. Из окна было видно яркие вспышки салютов, слышались громкие поздравительные возгласы и радостный смех подвыпивших гуляк. Тони не разделял всеобщего веселья, и в этом он был похож с Паоло Де Лукой. Праздник продолжался ещё долго, и Фальконе даже мог себе позволить выпить чуть больше привычной нормы, чтобы поддержать эту волну, но он предусмотрительно отложил бутылку виски в бар и вернулся к работе. Ему ещё предстояло придумать, как избавиться от той бомбы, которую нашли на месте взрыва, и повернуть эту убийственную игру в свою сторону.

Комментарий к Глава 5.1. Сицилия

Это первая часть довольно таки большой главы. Глянув на объем текста, я решила разделить его и немного структурировать.

[1]Форин-офис - внешнеполитическое ведомство Великобритании, один из департаментов британского правительства.

[2]«Woman’s Own» - популярный в Соединённом Королевстве женский журнал.

[3]Рэнфилд - герой всемирно известного романа “Дракула” от ирландского писателя Брэма Стокера .

========== Глава 5.2. Сицилия ==========