Сидение перед окном отвлекало Еву от навязчивых мыслей и нападок волнения. В квартире было темно, ведь близился вечер, а ни одна из десятка ламп не горела. Там не было вычурно, Мориарти, похоже, был приверженцем строгого минимализма. Не столь большая квартира, что играла роль, скорее, ночлега, обставлена скромно и функционально. Ева ещё не успела в ней осмотреться, она оставила это дело на более подходящее время. Сейчас она предпочла сидеть в своей небольшой спальне под самой мансардой, взирать на объятый вечерним сумраком Париж и делать небольшие заметки по поводу её «истории». На листе с надписью «ЛЕГЕНДА» было выведено всего несколько строчек: «Ева … (стоит придумать фамилию!), 29 лет, Брайтон, сирота». Она никогда не умела писать складные и красивые рассказы, предпочитая громоздкому литературному стилю скромную и лаконичную деловую речь. Сейчас бы ей точно пригодилось это умение. Для неё закат — просто закат, а звёзды — всего лишь звёзды. Она не романтик по натуре. Мир видится Еве одним грязным пятном буквальности, в котором нет светлых мест. Возможно, это и к лучшему. Пусть её история будет такой же, как и всё вокруг — избавленной от любого романтического бреда и красочных слов. А в качестве псевдонима послужит фамилия её бывшего жениха — Доуз. В конце концов, она когда-то мечтала её получить, до того, как умерла. Так и появилась Ева Доуз — пока безработная и со скудной предысторией, но это было только начало.
Касаясь рукой низкого потолка, Ева думала о том, что пора выбросить блестящий кусок серебра, украшавший её безымянный палец. Это всего лишь символ того, чего уже давно нет. Сказав мысленно эти слова, она ощутила, как грудь сдавило болью.
«Ева Доуз — ну что за глупое имя?» — так она однажды спросила у него.
— Глупой была только ты, — тихо шепнула Ева, отводя взгляд от кольца. В Париже уже вовсю сияли ночные фонари. Они отбивались от тёмной глади Сены, кренились и искажались в ней. Квартира Мориарти была неподалёку от набережной Селестен, из её окон открывался неплохой вид на весь Отель-де-Виль[3]. Этот округ был слишком шумным и суматошным днём, чему способствовали старинная архитектура и большая концентрация отелей, что, в свою очередь, привлекало тысячи туристов. Ночью он, напротив, казался тихой гаванью, в которой редкими гостями были шумные компании и неприятный вой полицейских сирен. Тишина оказалась там приятной музыкой для ушей, а впечатляющий вид — стоящим к ней дополнением.
В первую ночь Ева Доуз успела обзавестись аттестатом об окончании школы Роедин для девочек, что было близко к правде, и дипломом («К чёрту!») экономиста в Сассекском университете, что, скорее, напоминало мечту её матери. Из деталей у неё были имена родителей и небольшая слезливая история их гибели, которая вряд ли кого-нибудь заинтересует. Ближе к часу ночи, когда Ева как раз пыталась придумать себе как можно более нейтральное хобби и разбиралась с тем, есть ли в Брайтоне музыкальная школа, пришёл Джеймс. Она слышала, как хлопнула дверь в прихожей. Маленький огонёк любопытства толкал на то, чтобы выйти и хотя бы одним глазом взглянуть на Мориарти, но вспоминалась его просьба, а потому Ева обошлась лишь тем, что прислушивалась к каждому шороху в квартире. Она точно слышала, как Джеймс прошёлся коридором и заглянул на кухню. Затем было временное затишье и приближающиеся шаги, скрип лестницы и звук закрывающейся двери соседней комнаты. Ева подумала, что он однозначно устал. С этой мыслью она отложила исписанные листы бумаги и отдалась самой блаженной вещи, что скрашивала её рутинную жизнь, — сну.
Громкие глухие удары знаменовали сегодняшнее утро для Евы. Она буквально подскочила с кровати, услыхав, как по ту сторону стены в неё что-то усердно вколачивают. Времени на реакцию было не так много: Ева успела натянуть штаны, накинуть кофту и прихватить лежащий в тумбочке пистолет, прежде чем выбежала из комнаты.
— Какого… — она умолкла в тот же миг, когда распахнула дверь комнаты Мориарти.
Возле дальней стены стоял Джеймс, вбивая в неё один за другим гвозди. Они крепили собой листы бумаги с заметками, распечатками и фото. Сам Джеймс словно не заметил присутствия Евы и продолжал методично вбивать гвозди.
— Что вы делаете?
— Это схема моих наблюдений, — ответил Мориарти, рассматривая фото, что только что прибил к стене. — Иногда сложно хранить всё в голове.
— Так возьмите какую-нибудь доску. Зачем увечить стену?
— Без разницы, — отрешенно бросил он.
Ева лишь закатила глаза и облокотилась о дверную раму. В комнате Мориарти было ещё слишком темно, и лишь высокий торшер, что стоял у стены, освещал небольшое пространство. Его свет касался книжной полки, рабочего стола и странного вида инсталляции, которую сотворил Джеймс. Под его ногами громоздились большие стопки бумаг и коробка с гвоздями.
В голове Евы эхом отдавал тот злосчастный стук. Она никак не могла сосредоточиться и рассмотреть что-либо — только Мориарти и его безумное детище.
— Чёрт, я думала…
— Что кто-то решил размозжить мою голову об эту стену? — с ухмылкой поинтересовался Джеймс. — Тогда у тебя отвратительная реакция. Я успел вбить пять гвоздей, прежде чем ты пришла.
— На часах полседьмого утра. Вы хоть спали?.. — Джеймс в ответ лишь многозначительно хмыкнул. — А, к чёрту. Пойду сделаю кофе.
Ева развернулась и пошагала к лестнице, пока её не настиг голос Джеймса
— Чёрный, с молоком, но без сахара.
Она сделала несколько шагов назад и заглянула в дверной проем.
— О, нет. Я не ваша прислуга, Джеймс, как бы вы ко мне не относились. Соизволите прекратить этот бред — спускайтесь. Возможно, я оставлю вам чашечку.
На кухне Ева не смогла найти ничего, что могло бы хоть как-то сойти за еду: пустым холодильником гулял морозный ветер, а полки были практически стерильно чисты так же, как и посуда. Кто-то здесь недавно прибрался, но совершенно забыл про еду. Кофе — вот чего тут было достаточно.
«Но я же не могу жить на одном кофе, — подумала Ева. — Впрочем… это же хороший кофе».
Стук из комнаты Мориарти всё ещё звучал на фоне работающей кофеварки. Ева изредка с раздражением поглядывала на дверь и думала, что после сегодняшнего утра перспектива года бок о бок с Джеймсом кажется ей всё более ужасающей. Она налила себе немного кофе и последовала своему дивному утреннему ритуалу — включила телевизор. Пускай, ей была непонятна и половина из сказанного там, зато шум новостного канала приглушал тот богомерзкий стук. Вскоре, моя чашку, она услышала, как репортёр произнесла «месье Клеман». Ева думала, что это лишь искаженное от шума воды слово, но когда она закрутила кран и взглянула на экран телевизора, то увидела Филипа Клемана — молодого, лукаво улыбающегося мужчину, что давал интервью и вечно поправлял свою каштановую шевелюру. Его алебастровая кожа, тонкие черты и возвышенный вид говорили о высоком происхождении. Клеман излучал живость, богатство и фривольность, рассказывая о новом заводе «Анемон групп» в Луизиане. Вслушиваясь в слова Филипа, Ева и не заметила, как стук из комнаты Мориати прекратился. Спустя какое-то время, Джеймс уже спустился к ней, накинув на себя пальто.
— Уходите?
— Да. Я буду поздно.
— Я знаю. Джеймс, мне нужно будет выйти. Здесь совсем нет еды.
— Закажи что-нибудь на дом, — сказал он, стоя у порога. — Сейчас не лучшее время, чтобы гулять по улице.
— Предлагаете просидеть здесь всю неделю?
— Я не говорил им, что ты здесь, потому что понимал, что в таком случае придётся водить тебя с собой всё это время. А ты пока не особо готова к этому.
Дверь захлопнулась скорее, чем Ева успела сказать хоть слово. На фоне всё ещё шумел телевизор, репортаж сменился прогнозом погоды. На улице было тепло и солнечно, никаких осадков. Самое время для того, чтобы закрыться в своей комнате и подумать о вечном.
— Чувствую себя школьницей, что прогуливает уроки, — пробубнила под нос Ева, поднимаясь к себе.
Странное ощущение дежавю охватило Еву. Она предполагала, что начинает новую жизнь, но, в сущности, ничего, кроме места, не изменилось. Пришлось работать над образом Евы Доуз, чтобы занять себя хоть как-нибудь. К концу второго дня эта максимально заурядная девушка получила в дополнение к своему образу покладистый характер, два глупейших хобби (пианино и конная езда), а также весьма скудную предысторию: родилась и выросла в Брайтоне в семье юристов, её отец бросил семью, когда Еве было семь, а мать умерла от рака поджелудочной («Избито, но весьма убедительно»). Выросла в доме бабушки Берты, училась в частной школе для девочек, получила диплом экономиста в Сассекском университете и начала работать в компании по продаже автомобилей. Через год встретила Мориарти. И на этом размышления Евы всегда обрывались. Возможно, не стоило думать о таких деталях, ведь она — всего лишь красивое дополнение к Джеймсу, но внутренняя дотошность требовала достоверности. Целый вечер Ева занималась тем, что читала разношёрстную литературу по экономике, чтобы не быть полным профаном, и пыталась осилить французскую службу доставки еды. Пришлось обзвонить полтора десятка номеров, прежде чем на «привет» ей смогли ответить по-английски. Отметив для себя, что в этом ресторане хорошо и быстро готовят, Ева, наконец, смогла заполнить холодильник едой и утолить свой голод. Не есть целые сутки — как это привычно и, в то же время, изнуряюще.
