Вываливаю это все на Балашова – жри, не подавись, мой хороший. И пока он силится справиться с тем, что узнал, я, запрокинув голову, провожаю взглядом летящих по небу птиц. Почему я раньше этого ему не рассказала?

В какой-то момент Демид подходит ко мне вплотную. Обхватывает затылок ладонью, осторожно ведет по шее большим пальцем… Прижимается лбом к моему виску и шепчет мне прямо в ухо:

– Ты же знаешь, что, если бы мог, я бы все изменил, правда? Скажи, что ты это знаешь…

Я молчу и упрямо смотрю на птиц. И мои глаза слезятся от этого!

– Но ведь ты не можешь этого изменить… – шепчу спустя целую вечность.

– Не могу. – Он ведет носом по шее, и тысячи мурашек разбегаются, кто куда, по моей коже. – Но я могу заменить их другими.

Всхлипываю. Телом проносится дрожь. Меня бросает то в жар, то в холод. Ненавижу его! И хочу… Чертова амбивалентность во всех ее трех типах одновременно.

Теплые губы касаются основания шеи. Я слышу, как его сердце колотится рядом с моим. Я знаю, что для него это все серьезно… Но я не уверена, что могу простить. Я совсем не уверена… А между тем он поднимается выше и выше, наклоняет мою голову и мягко, неторопливо, со вкусом впивается в мой рот. Я должна оттолкнуть его. Я должна… Но вместо этого мои пальцы сжимаются на его рубашке и притягивают Балашова еще ближе. Он тихонько рычит. Подталкивает меня к дереву, просовывает ногу между моих ног и отпускает себя. Кажется, он везде… В каждом миллиметре пространства. Все оно – это он. Его губы, руки и хриплый шепот, которым Демид меня околдовывает.

В себя приводит лишь отрывистый звук клаксона. Я отшатываюсь от Балашова, касаюсь рукой губ. В попытке стереть его поцелуй? Или… Вскидываю взгляд. Он совершенно невменяем. Как тогда, в квартире. И головой трясет, как тогда. Я сглатываю, отворачиваюсь. Скольжу вниз по тяжело вздымающейся груди, задерживаю взгляд на бугре, натянувшем брюки…

– Извините, Лена попросила сказать, что гости в сборе, – звучит за спиной отрывистый голос. Я каменею, не решаясь обернуться. Понятия не имею, как объяснить матери, почему ей не следует быть с этим мужчиной. Но я что-нибудь придумаю.

– Мы сейчас подойдем.

– Отлично, Марьяна, я…

– Думаю, нам не о чем говорить. Вы, главное, матери ни о чем не проболтайтесь. У нее с сердцем плохо. Я из-за нее тогда не стала поднимать шум, а не потому, что вы закрыли дело.

– Понимаю. Только и вы поймите… Освидетельствования не было. Ваши слова – против слов Демида. У меня не было причин верить именно вам.

– А ему, значит, были?

Не выдерживаю. Оборачиваюсь. Бросаю на следователя испепеляющий взгляд.

– Знаменитые люди зачастую становятся жертвами провокаций, – пожимает плечами Воронов. – А у вас даже свидетелей не было. Водитель скорой, и тот…

– Да его же просто купили! – закричала я и бросила злой взгляд на Демида.

– Тогда я этого не знал.

– А если бы знали?! Что бы изменилось? Хотите сказать, что отправили бы на нары гордость нации?

Не знаю… Меня несет. А вот Сергей Михайлович остается спокойным. Он переступает с ноги на ногу, косится на Балашова и без всякого заискивания перед ним отвечает:

– Не факт, что отправил бы. Но попробовал бы точно…

Его ответ такой неожиданный, что все другие слова замирают в моем горле. Я стою перед этим мужчиной, как боксер, проигравший бой, и не знаю… просто не знаю, что делать дальше.

– Держитесь подальше от моей матери! – наконец выдаю я и, натянув на лицо улыбку, шагаю навстречу подоспевшим Веденеевым.

– Ну, вот вы где! А мы вас повсюду ищем, – улыбается дядя Коля, обнимает меня и, как в детстве, зажимает нос между указательным и средним пальцами. – Вышли посмотреть, как буржуи строятся? О, Демид, привет! А это…

– Сергей. Будущий муж Леночки. Приятно познакомиться.

Жмурюсь и считаю про себя до десяти. Моя жизнь – какой-то гребаный День сурка. Ненавижу!

Демид

Я люблю здесь бывать. В кругу этих простых преданных друг другу людей. Так я чувствую себя частью чего-то целого. Частью большой и дружной семьи… И мне это нравится. Нравится, как я себя ощущаю рядом с ними. Я словно становлюсь лучше, чем когда-либо был. Ярость, живущая во мне, утихает. Демоны, пожирающие меня изнутри, смиренно опускают головы. И на меня снисходит покой. Я почти счастлив. Мое счастье пахнет пирогами, расставленными в вазах хризантемами и дымком из камина, который Лена предложила зажечь, когда похолодало.

Перевожу взгляд на Марьяну. Она стоит у окна, обняв себя за плечи руками, хотя в доме уже тепло. Языки пламени, отражаясь в заплаканных стеклах, лижут березовое полено. Звенит хрусталь и раскатистый смех, а все же начавшийся дождь настойчиво и мерно барабанит в окно. Подхожу и становлюсь рядом. Знаю, что не имею на это права, но если бы я оглядывался на мораль, проиграл бы гораздо раньше.

– Все же дождь…

Ага. Замечание на миллион долларов. Чувствую себя дурак дураком. Марьяна оборачивается, и в ее глазах я читаю то же самое. Она долго молчит, не слишком обрадовавшись, что я нарушил ее покой, но потом все же замечает:

– Интересно, когда закончится эта стройка, – короткий кивок головы указывает на соседский дом, внутри которого, несмотря на выходной день и непогоду – кипит работа. Я думаю всего секунду, прежде чем выложить на стол карты. В конце концов, я давно ищу повод сделать это.

– К Новому году обещают закончить.

Она снова оборачивается. Задерживает на мне взгляд и недоверчиво качает головой:

– Я должна была догадаться… Зачем тебе это?

– Зачем мне дом?

– Зачем тебе дом рядом с домом моей матери?

– Здесь отличное место. А я давно мечтаю вот, чтобы так, с нуля, под себя все сделать. Там и для Полинки комната есть. Хочешь посмотреть?

Вижу, что любопытство борется в Марьяне с нежеланием остаться со мной наедине. Улыбаюсь и подталкиваю её к выходу.

– Пойдем, я не кусаюсь.

– Эй, вы куда? Дождь ведь, – идет за нами следом Лена.

– Покажу Марьяне дом.

– А… – виновато улыбается та дочке. – Наконец рассказал ей?

– Ты знала? – удивленно расширяет глаза Марьяна.

– Знала, конечно. Но Демид готовил тебе сюрприз, и я помалкивала. Вот, возьмите зонт!

– Поверить не могу!

Забираю из рук будущей тещи зонтик, снимаю с вешалки дождевик, и пока Марьяна не наговорила матери лишнего, надеваю его на плечи.

– Пойдем. Пока дождь немного утих.

– Я хотю с вами!

– Нет-нет, Полин, там дождик. Побудь с бабушкой, хорошо?

– Я лучше с дедом Силожей… – Полинка, не слишком расстроившись, что мы ее с собой не взяли, несется к Воронову и забирается к нему на колени. Их взгляды с Марьяной скрещиваются, и я вижу, как плотно сжимаются ее челюсти. Ей явно нужно остыть. Переключиться. Натягиваю на голову капюшон и открываю дверь.

– Похоже, мамин жених понравился нашей Полинке.

Из-за шума дождя говорить приходится чуть громче, чем обычно.

– У нее вообще так себе вкус на мужчин.

Улыбаюсь, понимая, на кого намекает Марьяна, хотя ничего смешного здесь нет. Но если ко всему относиться серьезно – далеко мы не уедем. В нашей с ней ситуации главное – не накалять. Что я и делаю. По крайней мере, пытаюсь.

– Не слишком ли большой дом для тебя одного?

– Я не теряю надежды, что у меня здесь будет компания, – рублю правду и осторожно касаюсь пальцами ее губ. Резким движением головы Марьяна сбрасывает мою руку.

– Уверена, что очередь из на все готовых красоток, протянется аж до конца улицы.

– Мелко берешь, – зло бросаю я, прежде чем успеваю остановиться. Дерьмо! И знаю ведь, что с ней так нельзя, но иногда срываюсь. Берет верх бешеный темперамент, который рядом с Марьяной мне то и дело приходится сдерживать. Чтобы, не дай бог, ее не напугать. Но сегодня, кажется, я бессилен. Матерюсь. Резкими дергаными движениями складываю зонт и скидываю капюшон. Напряжение, повисшее между нами, такое плотное, что его можно резать ножом. Вдруг дверь на веранду открывается.