Когда они оказались снаружи, Порот неуверенно взглянул на него.

– Ну так что, – спросил он наконец, – решитесь снять у нас комнату?

– Да, определенно, – ответил Фрайерс, хотя до этого мгновения не был так уж уверен. – Кажется, это как раз то, что мне нужно.

Порот кивнул.

– Прекрасно, – фермер казался искренним, но не улыбнулся, и на его лице читалась как будто неуверенность. Фрайерс был немного разочарован. – И когда же вы планируете приехать?

– Вероятно, как только закончится последнее занятие. Я веду вечерний курс по пятницам, и он не закончится до двадцать четвертого июня. Надеюсь приехать сюда в те же выходные.

– Хорошо. Постараемся все подготовить к вашему приезду. – Вместо того, чтобы вернуться к дому, Порот зашагал к полю, явно ожидая, что Фрайерс пойдет за ним. – К тому времени, как вы приедете, я расчищу это поле до самого ручья. – Он махнул рукой в сторону далеких деревьев. – Здесь все будет выглядеть как положено.

Ряд пней на западе показывал место, где Порот начал вырубать ряд наступающих сосен. Земля прямо перед ними была голой, но тут и там лежали груды пепла от сожженного кустарника и травы. На поле как будто недавно прогремела битва.

– Разумеется, тут еще работать и работать, – сказал Порот, оглядываясь с явным удовлетворением. – Так случается, когда земля долго остается без присмотра. Мы с Деборой уже отстаем в своих трудах. Почти все братья закончили сев неделю назад. Под последней полной луной.

Фрайерс сообразил, что последнее замечание сделано специально для него.

– Очень колоритно. И что вы обычно выращиваете?

– Хлеб. Земля для того и создана. «Даст тебе Бог от росы небесной и от тука земли, и множество хлеба и вина». Разумеется, старый Исаак имел в виду вовсе не индейскую кукурузу, которую собираюсь сажать я.

– А. Ну что же… – к чему вообще он все это рассказывает? – Вам разрешается пить вино?

– В меру. А вы любите выпить?

Фрайерс похлопал себя по животу.

– Как я уже сказал, еда – это моя слабость.

Порот улыбнулся, пусть и коротко, затем его лицо вновь приобрело обычное озабоченное выражение, и он пошел дальше.

Прямо перед ними высился громадный обветшалый амбар, рядом с ним, почти касаясь нависшей кровли, стояла почерневшая от старости ветла с корой, похожей на чешую динозавра. Казалось, будто дерево и здание выросли вместе. За ним простиралась все еще не очищенная земля, заросшая теми же худосочными сорняками и невзрачными деревцами, какие Фрайерс видел на заброшенных участках в Нью-Йорке.

В дождливую погоду Порот загонял автомобиль в амбар. Над разбросанным по полу старым сеном кружили мухи, хотя здесь явно уже много лет не держали скотину. У стены лежала коллекция ржавых сельскохозяйственных орудий, а в тени в задней части помещения стояла допотопная сенокосилка, которую Порот собирался починить. Все они показались Фрайерсу музейными экспонатами. Трудно было представить, что кто-то в действительности может ими пользоваться.

В левой части амбара, на чердачной платформе на высоте примерно в рост Фрайерса, Порот соорудил курятник. Внутрь можно было попасть по простой лестнице, через откидную дверь в полу настила. Внутри сидели только четыре недавно купленные упитанные несушки и воинственного вида черный петух, который поглядел на Фрайерса осуждающе, как будто знал, что при иных обстоятельствах жил бы в помещении, которое собирался занять гость.

– Они все с фермы Вернера Клаппа в Гилеаде, – пояснил Порот. Он прогнал кошку, которая принялась было точить когти о лестницу. – Пока курицы не несутся как следует, но к лету у нас должно появиться достаточно яиц.

К лету. К лету. Постоянная присказка Поротов. В их оптимизме было что-то трогательное, как будто они, как самоотверженные дети, могли превратить эту землю в свой личный рай. И Фрайерс почти поверил, что им это удастся. Разумеется, он не умел ни ремонтировать дома, ни боронить землю и не знал того колдовства, что заставляет почву производить на свет скрытые в ее недрах плоды. Но Пороты, пусть им и недоставало опыта, были земледельцами, они родились в деревне. И они определенно не были ленивыми. Как знать, на что они способны?

Рядом с амбаром стояла небольшая коптильня с серой крышей; кустарник и ползучие растения скрывали стены, дверь повисла в полуоткрытом положении.

– Не советую туда соваться, – предостерег Порот, обходя ее стороной.

– Почему?

– Осы. – Фермер кивнул на нескольких черных насекомых, кружащих как стражи возле дверей. – У них там улей, под самой крышей. Я сниму его, как только дойдут руки.

Фрайерс заглянул внутрь, когда они проходили мимо. Под потолком, как и на крыльце кооперативного магазина, висел ряд устрашающих на вид железных крюков, на которых много лет назад, должно быть, висели куски ветчины и сала.

За коптильней земля спускалась к неглубокому ручью, который Фрайерс заметил с заднего крыльца дома. Вода бежала по камням и стволам упавших деревьев, потом русло сворачивало из леса и проходило, причудливо извиваясь, вдоль акров старого жнивья, которое однажды могло превратиться в ниву, и в конце концов исчезало в заболоченных лесах на западе. Официально участок Поротов продолжался и на другом берегу, но там теперь рос лес. Тесным рядам сосен, дубов и кленов никогда не угрожал топор дровосека, по крайней мере, в этом веке, так что ручей фактически отмечал южную границу собственности.

А также окончание их сегодняшней прогулки. Порот остановился у воды, сложил руки на груди и проследил за извилинами ручья так, будто думал направить его в новое русло.

– У нас здесь водится кое-какая мелкая рыба, лягушки и несколько черепах, – сказал он. – Никакой форели в ручье, разумеется, не найдется.

– В таком случае оставлю удочку дома. – Фрайерс бездумно уставился в прозрачную глубину ручья. До возвращения в город хотелось еще посидеть в доме и, если получится, провести еще какое-то время с Деборой. Он посмотрел на часы: почти четверть пятого. Скоро надо будет ехать обратно. Солнце уже склонялось к соснам на западе. Фрайерс подумал о работе, которую собирался сделать до понедельника; она дожидалась его в городе, в душной квартире.

Порот заметил, как он взглянул на часы.

– Собственно, показывать больше нечего, – угрюмо сказал он. – Можно уже и… а, вот ты где! – Он смотрел на крупную, внушительного вида серую кошку у своих ног. – А вот и Бвада.

Он наклонился и принялся чесать кошку за ухом – с этим она, судя по всему, едва мирилась, потому что лишь ненадолго прикрыла глаза, как будто от удовольствия, но тут же отодвинулась подальше.

Фрайерс наблюдал за ней с сомнением. Упитанное и гладкое животное с блестящим мехом, цвет которого был чем-то средним между угольно-серым и серебристым, казалось достаточно миролюбивым, но с кошками никогда не поймешь наверняка. Он неуверенно протянул руку, чтобы ее погладить, и Бвада отпрянула как бы в страхе, но когда ладонь оказалась слишком близко, угрожающе зарычала. Фрайерс решил, что лучше держаться подальше.

– Она самая старая из наших кошек, – сказал Порот. – Ей нужно время, чтобы привыкнуть к людям. Она и в Деборе-то пока не уверена. – Он вздохнул и прищурился, глядя на солнце. – Ладно, нам, наверное, стоит идти обратно. Хочу пораньше довезти вас до города.

Фрайерс поднялся следом за ним по травянистому склону, сквозь удлиняющиеся тени. Оглянувшись, он увидел, что Бвада пристроилась на берегу ручья и широко распахнутыми глазами следит за ныряющим полетом стрекозы. Она подалась вперед, вытянула лапу и коснулась движущейся воды, как будто пробовала, достаточно ли прочна ее поверхность, чтобы по ней ходить. Потом кошка снова уселась и стала наблюдать и ждать.

– Она научилась перебираться через ручей по упавшим деревьям в лесу. – Порот оглянулся, чтобы посмотреть, почему остановился Фрайерс. – И боится переходить в других местах. Терпеть не может воду.

Он снова пошел к дому. Его походка была пружинистой, как у спортсмена: на каждом шаге он поднимался на носки, руки свободно двигались по бокам, как будто Порот черпал энергию из какого-то личного запаса. Лодыжки у него тоже явно были крепкими. Фрайерс уже чувствовал себя измотанным. Дело было не только в ходьбе, в городе он каждый день ходил куда больше. Может быть, все из-за антигистамина. Или чего-то в деревенском воздухе? Воздух здесь казался свежим, но, может быть, это ощущение обманчиво? Хотя сосны у ручья пахли несомненно лучше и приятнее, чем синтетические ароматизаторы в аэрозолях или лосьонах, к которым он привык. В городе настоящий хвойный запах можно было уловить только зимой, возле палаток с рождественскими елками.