И не то чтобы мать так уж была помешана на моей нравственности. К тому же она далеко не дура и понимает, что тем, чем можно заняться ночью, мои ровесники занимаются по большей части днем, пока родители на работе (я – нет, но дело не во мне). И никогда она мне не устраивала особых прокачек насчет парней, а если вдруг заставала у нас в гостях моего друга Сашку Дятлова, то нормально с ним общалась, а не неслась по квартире проверять состояние спальных поверхностей. В последнее время Саня у нас почти не появляется, но это уже другой разговор. Мать вообще позитивно относилась к тому, что я нравлюсь парням, а в недавнем прошлом я даже показывала ей записочки с дурацкими виршами типа:

И она ничего, улыбалась, была довольна и горда.

В десятом классе на выходные незадолго до летних каникул наша классная запланировала тур в Карелию, были там и Кижи, и водопад, и веревочный парк, и дискотека. Хотя народ у нас в гимназии пресыщенный и много где побывавший, программа всем понравилась, и поездку ждали с нетерпением. Вот тогда я решилась на открытый бунт: ни слова не сказав матери, оплатила дорогу и гостиницу из своих накоплений, потихоньку уложила вещи в рюкзак, который обычно таскаю на занятия. В девять утра в пятницу мы загрузились в автобус, с хохотом по любому поводу и болтовней почти не заметили шести часов пути. Потом было заселение в гостиницу, прогулка по городу, и я, помню, от души наслаждалась ощущением свободы и собственной непокорности.

Правда, с приближением вечера тревога начала меня покусывать изнутри, сначала совсем легонько, но с каждой минутой все болезненней. За ужином в кафе я решила, что сейчас самое время позвонить матери и поставить ее перед фактом, пока она сама не начала обзванивать моих подруг и учителей. Я отошла в пустующий банкетный зал, моя лучшая подруга Лина Ким, верная Кимка, заметив мой бледный вид, отправилась следом и в знак поддержки крепко держала за свободную руку. Мать ответила моментально, наверняка уже начала задумываться, где меня носит. А я очень старалась говорить по-взрослому, спокойно и уверенно:

– Мам, привет! Извини, я тебе не сказала, но у нас тут экскурсия на три дня… В общем, я сейчас в Петрозаводске с классом. Оплатила сама, об этом можешь не беспокоиться. – Я постаралась подпустить в эту реплику побольше яда, хотя прекрасно знала, что дело не в деньгах.

Ответом мне был сброс звонка.

– Ну что? – тревожно заглянула мне в лицо Кимка.

– А ничего. Отключилась. Я примерно такого и ждала.

– Ой!

– Ерунда, – поморщилась я. – Сделать-то она все равно ничего не сможет. А если разок смирится, то больше не станет меня доставать.

Как же я заблуждалась насчет собственной родительницы!

Мы наперегонки вернулись в зал, где все наши сидели за длинным столом и официантки в смешных одежках уже расставляли тарелки, и там я немедленно поймала пугающе-задумчивый взгляд нашей классной Елены Станиславовны. Она разговаривала по телефону, прикрывая ладонью трубку, густые темные брови уползли к самым корням волос, – и земля ушла у меня из-под ног. Я сразу смекнула, с кем она говорит.

Нет, классная ничего за ужином не сказала и на меня больше не глядела, только улыбалась и нахваливала наш аппетит. Лишь по пути в гостиницу словно мимоходом уточнила, в каком мы с Кимкой номере. Мне стало казаться, что гроза миновала, возможно, классная нашла управу на мою мать, уговорила или даже пристыдила ее.

Ближе к полуночи, когда, по нашим прикидкам, Елена Станиславовна видела уже десятый сон, мы – все двадцать человек – забились в один из номеров и спорили о том, в какую игру поиграть, или, может, вообще совершить ночную вылазку в город. Я после пережитой нервотрепки за спором не следила, клевала носом, и внимательная Кимка уже несколько раз взглядом предлагала мне пойти спать в наш номер, но нельзя же было так глупо упустить первую ночь своей свободы.

Здесь было две кровати у противоположных стен, на них теснились девчонки, а парни расположились кто на подоконнике, кто на тумбах, некоторые уселись на плетеные прикроватные коврики – это те, кто любил держаться поближе к девочкам. Рядом со мной устроился Валерка Соев, нахально положил мне на колени свою крупную голову с черными густыми кудрями, глянул, ухмыляясь, в лицо: типа не возражаешь? Я сделала вид, что слишком увлечена общим спором и вроде как его в упор не замечаю.

Сашка Дятлов появился в номере позднее всех, уж не знаю, где шлялся, но его вечно растрепанные волосы почему-то были влажными, а лицо порозовевшим, словно он долго плескал на него ледяной водой. Покосился на нас с Валеркой и оседлал свободную тумбочку напротив. Мотнул головой, отвечая на чей-то вопрос, и волосы упали ему на глаза, завесили лицо аж до носа. Ну и как теперь поймешь, наблюдает он за мной или нет? Захохотав над чьей-то недослушанной шуткой, я вроде как машинально запустила пальцы в Валеркины кудри, Соев тут же изобразил нечто вроде мурлыканья и стал тереться ухом о мои колени. Именно в этот момент Дятлов со смаком зевнул, сложил руки на груди и откинул голову на стену. Я аж зубы стиснула от злости – раз так хочет спать, ну и шел бы к себе в номер, а еще через мгновение сообразила, что это как раз и есть его номер, их с Вилли Мажейкасом, если точнее. Вилли сейчас сидел на подоконнике и держал за обе руки мою Кимку, эта парочка традиционно не отрывала глаз друг от дружки и ни на что больше не реагировала. Почему-то мне сделалось скучно и тошно.

Паша Дядковский закурил, свесившись за окно, остальные все не могли прийти к соглашению, потому что каждый спешил рассказать, как он во что-то там играл и непременно выигрывал. И тут в дверях вдруг образовалась наша классная в трикотажном костюме для сна и с дурацкой косынкой на голове. Мы, конечно, поскорее приняли вид «честные лица, открытые ладони», чтобы про нас ничего не подумали, Паша едва не выпал за окно и натужно закашлялся. Классная выразительно понюхала воздух и вдруг сказала, выцепив меня взглядом:

– Богдана, на минуточку.

Валерка вскочил на ноги, освобождая мне проход, Дятлов соизволил открыть глаза и проводил меня наконец заинтересованным взглядом. Я вышла, недоумевая, и тут же с порога увидела… свою мать. Она стояла в паре метров от номера, бледная, с запавшими глазами. Я не могла поверить, что мать после нашего созвона и разговора с классной бросилась в машину и проделала шестичасовой путь по незнакомой ей дороге. Классная куда-то испарилась, а мать проговорила голосом ровным, подчеркнуто лишенным всяческих эмоций:

– Дана, ты можешь еще посидеть с ребятами сколько захочешь, а потом приходи в номер двести тринадцать. Вот, возьми. – Она протянула мне пластиковую карту, которую я машинально стиснула пальцами. – Только, пожалуйста, не задерживайся, дочка. Я очень устала, но не лягу, пока тебя не дождусь.

Пару мгновений я ошалело взирала на мать, а потом крутанулась на пятках и молча зашагала к лифту – номер двести тринадцать согласно здешней нумерации находился на втором этаже. Рюкзак с моими вещами, которые я не успела разобрать, слегка завалился на бок в изножье уже другой кровати, даже захотелось обнять его, как друга по несчастью, – оба мы с ним бесправные. Плюхнувшись на покрывало лицом к стене, я набрала сообщение Кимке, она ведь неуемная, еще бросится искать меня по всему городу:

«Не поверишь, но мать уже тут. Сняла для нас номер. Так что бывший наш весь твой. Приглашай Вила и оттянись за нас обеих».

После этого мобильник я сразу отключила, не хотела никаких расспросов, тем более сочувствия. В полном молчании, словно семейка глухонемых, мы по очереди приняли душ и улеглись по кроватям, а утром я вскочила на рассвете и начала собираться – давала таким образом понять матери, что хочу убраться из отеля как можно скорее, чтобы, упаси бог, не попасться на глаза нашим.