Однажды, возвращаясь ночью домой после кинофильма через чужую деревню, мы, а я само-собой была во главе этой кампании, подняли шум и гром, били палками по стенам стоявшей на отшибе избы. Я слышала слабый женский писк «Караул, помогите!». Но мне этого показалось мало. Надо бы их еще сильнее напугать. Я тут же написала записку: «Если завтра к 10 часам вы не положите под такой-то камень 100 рублей, то от вашего дома останутся одни угли» и сунула ее в окно. Надо сказать, что ночь была лунная, ясная, и лица дебоширов были прекрасно видны. Да мне и в голову не приходило, что надо скрываться – ведь это же просто невинная шутка.
Жители деревни так не думали и обратились в милицию. На следующее утро в Витове уже была милиция с требованием, чтобы меня срочно в 24 часа выселить из деревни. Тетя Дуся меня всячески выгораживала, и только после ее долгих и активных убеждений о том, что я такая умная и хорошая, отличница, комсомолка, спортсменка, из хорошей семьи, что все в деревне меня любят и такого больше не повториться, мне позволили остаться. Так закончились мои последние школьные каникулы.
Больше я в Витово практически не приезжала.
Зачем я так бесилась – ума не приложу. Ведь я не была злой, я и не собиралась ходить ни за какими деньгами, они мне вообще были не нужны – это была просто страшилка. Более того, мне на всю жизнь запомнился сдавленный крик-шепот испуганных в усмерть женщин: »Караул…». Уже став взрослой и имея своих детей, я страшно боялась, что и они в переходном возрасте смогут учудить что-нибудь подобное.
Но самое необъяснимое для меня это то, что когда я лет через двадцать заехала на денек в совершенно изменившуюся деревню Витово, то оказалось, что меня там вспоминают добрым словом и с грустью вздыхают, что современная молодежь уже не такая, в деревне стало совсем неинтересно, «а вот при тебе было совсем другое дело».
Вступление в комсомол и окончание школы.
Ну а в школе жизнь текла своим чередом. Пришла пора вступать в комсомол. Для вступления нужно было не только собственное желание, но и поручительство и характеристика от класса. Было четыре очереди, определяемые идейным уровнем ученика. В первую очередь, естественно, принимали самых продвинутых учениц, с хорошими отметками и поведением, отличившихся на общественной работе. Дальше – по убывающей. Так как в те времена быть комсомольцем было естественным, то и я, не взирая на бабушкино неудовольство («ты еще не доросла, ты несерьезная, ты недостойна такого высокого звания») я очень хотела носить комсомольский значок.
Меня приняли только в третью очередь – для меня это было большое оскорбление. Ведь я, начиная со старших классов, очень интересовалась политикой, хотя меня к этому никто не принуждал. С большим удовольствием я читала газеты, хоть уже в те времена знала поговорку – «в Известиях нет известий, а в Правде нет правды». Я с ней была не согласна, однако мне всегда коробила часто встречаемая газетная фраза, употребляемая при обсуждении каких-либо событий в стране «…все, как один, поддержали (или осудили)…». Ну не может быть такое, и все.
Одним из самых умных политиков считала генерального прокурора Вышинского (как потом выяснилось, самого мрачного ретрограда и крючкотвора). Все, что происходило в стране, мне казалось правильным. Да, мы помогали бедным странам, несмотря на то, что наш народ живет явно не очень-то богато. Это тоже правильно. Ведь у нас не умирают от голода как в Африке, или как случалось при неурожае у нас в царские времена (см хотя бы рассказы про деревню А.П.Чехова). Мы сильные, победили немцев, у нас такие грандиозные стройки, работают заводы, фабрики, в колхозах получают хорошие урожаи (судя по великолепной картине «Кубанские казаки»). Нас боятся заграничные капиталисты. У нас много друзей в разных странах потому, что мы за дружбу и справедливый мир, мы не хотим чужих богатств, нам не нужны зависимые колонии. Помогать слабым – это благородно, а иметь много денег для личного обогащения – это какое-то мещанство. Даже Христос говорил «скорее верблюд войдет в игольное ушко, чем богач в рай» (эту фразу я говорила бабушке, когда она пыталась мне возражать).
Вот с такими убеждениями, ничуть не фальшивя, я с радостью ходила на демонстрации, кричала ура, чувствовала себя свободной и счастливой. И такой я была отнюдь не одна, смею сказать, большинство, во всяком случае среди тех, кого я видела. Когда теперь иногда политологи, видящие основное мировое зло в коммунистической идеологии, утверждают, что на демонстрацию ходили либо по разнарядке, либо за деньги – это ложь. В том то и трагедия нашего поколения, что подавляющее большинство шло на них радостно, как на настоящий праздник. «День седьмого ноября – красный день календаря» – он действительно был красным. Кстати, в советское время количество праздников, отмечавшихся выходным днем, менялось, но в среднем их было меньше, чем сейчас. Мама рассказывала, что раньше выходным днем был день Парижской коммуны, однако я такого не помню. Зато помню два траурных выходных дня – 21 и 22 января, посвященных смерти Ленина. Но в 50-х годах его уже не было. Два дня полагалось на Первое мая и на Седьмое ноября, по одному дню на Девятое мая, День Сталинской конституции (5 декабря) и Новый год. И по-моему, все. Восьмое марта как выходной стали отмечать намного позже. Еще позднее прибавился и День советской армии.
Конечно, в народе отмечались и религиозные праздники, но на них специального выходного не было. В нашей семье вообще говорить о религии было не принято. Не было в доме никаких икон, но каждую Пасху у нас красились яйца, пеклись куличи, делалась очень вкусная пасха по каким-то старинным рецептам, а мы, то-есть мама, Танечка и я, отправлялись в Преображенский собор, пели «Христос воскресе из мертвых…», участвовали в крестном ходе вокруг собора, с удовольствием христосовались (во всяком случае я) с окружающими незнакомыми людьми. Там всегда было полно народа, шмыгали мальчишки, желая целоваться, присутствовало много милиционеров, следящих за порядком, а вовсе не разгоняющих толпу. Было весело, чувствовался народный праздник.
Мама, как глубоко религиозный человек, пыталась остаться и на заутреню, но я ее всячески тянула домой – ведь дома нас ждал накрытый бабушкой красивый праздничный стол, а для каждого под тарелочкой был подготовлен маленький подарок. Воспринимала я этот праздник как дань традициям, которых надо несомненно уважать. Поэтому на Новый год у нас всегда была наряженная елка со старинными, еще моего отца, игрушками, среди которых выделялся сверкающий ангел, на Вербное воскресенье – верба, на Троицу – березка.
Религиозных притеснений я не чувствовала. Когда при мне сносили Греческую церковь на Лиговке, я знала, что это не борьба с религией, тем более, что после войны церковь была заброшенной и превращенной в какой-то склад, а благоустройство города. Ведь вместо нее построили концертный зал Октябрьский, функционирующий и по спей день. То же самое можно было сказать о церквях и на улице Восстания и Садовой – вместо них построили станции метро. Может быть в архитектурном стиле они проигрывали старинным классическим зданиям (особенно на Садовой), но городу они были необходимы, а для желающих молиться, как мне казалось, церквей и так хватало.
Вообще с конца 40-х – в начале 50-х годов в городе во всю кипела работа, куда-то исчезли многочисленные развалины, строили новые дома, прокладывали дороги. С Невского убрали трамвайные пути и покрыли его новым асфальтом, открылась первая линия метро с великолепными подземными станциями – дворцами. Больше всех мне нравилась Пушкинская.
Открывались новые магазины, в частности на Невском во всю функционировал невероятно красивый Елисеевский (то, что сейчас – не такое, хотя тоже красивое), Пассаж, ДЛТ, Гостиный двор (в те времена похожий на Апраксин двор, то есть отдельные не связанные между собою плохо отремонтированные магазинчики). В начале Невского был открыт большой магазин под названием «Смерть мужьям», где продавались дорогие эксклюзивные платья и костюмы из трикотажа. Открывались столовые, пирожковые. На улицах во всю торговали газировкой, разнообразным мороженым, причем очень вкусным (во всяком случае вкуснее, чем сейчас продается не только у нас, но и заграницей), жареными теплыми пирожками как с повидлом, так и с мясом, капустой или рисом. Может это было и антисанитарно, но все равно вкусно и по цене вполне доступно.
