– Вот, старшина, готов, – подтолкнул Валентина на середину каптерки Макеев.

– К чему готов? – оглядывая бойца, спросил Филин.

– К наряду, устав как от зубов, я проверил, – скороговоркой выпалил сержант.

– Уверен? А то вечно приведут какого-нибудь дебила, прапорщика от генерала отличить не может, – недоверчиво переспросил старшина.

– Уверен. Устав «шпарит», как читает. Можешь проверить.

– Нет, спасибо, – сморщился Филин. – Вот и хорошо, – сладко потянулся он, высоко подняв свои длинные руки. – Значит, сегодня вечером в наряд. Оба, ты дежурным, он дневальным.

– Старшина? – вопросительно потянул сержант.

– Ты дежурным, – тоном, не дающим повода к возражению, оборвал вопрос Макеева Филин, – а он, – кивнув на Валентина, – на два наряда сразу.

– Он мне за писаря должен. Это же он бирки подписывал? Он. Ну, вот должок и отдаст, а то несправедливо: «старого» писаря на тумбочку, а с этого как с гуся вода.

– Все свободны, в половину восьмого ко мне на инструктаж, – закончил старшина.

До вечера Валентина освободили от всех дел роты и приказали готовиться к первому в его жизни суточному наряду. В первую очередь он второй раз за день побрился. В умывальнике было всего два крана с горячей водой, но умываться и бриться новобранцам там было «не положено» Все «молодые» брились и чистили зубы в длинном ряду кранов только с холодной водой, от которой ломило зубы и кожа на лице краснела от раздражения. Закончив с бритьем, Валентин отправился в бытовую комнату гладить форму и подшивать воротничок. Времени было предостаточно, и торопиться было некуда. Сначала Валя думал воспользоваться минутой спокойствия и написать родителям, но, подумав, не стал. Новостей накопилось немного, дни были однообразными, ничего интересного не произошло, и писать было решительно нечего. Как ни старался Валентин растянуть время, все равно уже к шести часам он был готов к заступлению в наряд. До инструктажа оставалось еще полтора часа, и Валя пошел к Макееву, который в Ленинской комнате смотрел телевизор. Сержант Макеев, невысокого роста крепыш родом с Мариуполя. Служил уже год, но в Кремле был только один раз, на экскурсии. Дело в том, что он был сержантом «полковой школы», в которой готовили младших сержантов для полка. Школа располагалась на четвертом этаже этой же казармы, обучение длилось шесть месяцев как раз между осенним и весенним призывами. На период учебки школа закрывалась, и все сержанты школы становились младшими командирами у новобранцев, среди которых они за месяц присматривали себе новых курсантов.

– Готов? – встретил вопросом Макеев Валентина.

– Так точно.

– Хорошо. Можешь заниматься своими делами.

– А можно, я тут посижу?

– Одурел что ли, воин? Нет конечно! – не отрываясь от телевизора, ответил сержант. – В кубрике посиди, письма попиши. Короче, делай что хочешь. А телевизор дома посмотришь. Пошел.

Не став перечить, Валя вышел в коридор. В казарме было тихо. Все ушли. Куда все ушли, Валентина совсем не интересовало, наверняка, где-нибудь метут дорожки. Территория части была небольшая, за несколько дней пребывания Валя уже хорошо ориентировался. Порядок поддерживался идеальный, чему способствовало то, что каждый день четыреста новобранцев подметали, убирали и чистили все подряд. В центре части находилась казарма, соединенная переходом со спортзалом, столовая, баня и буфет-чайная. С восточной стороны части находились гаражи для машин, лыжный склад и большая свиноферма. На западной части был склад оружия, продовольственный склад и клуб. В лесу между казармой и оружейным складом стояли два жилых дома для офицеров и прапорщиков, постоянно служивших в части, а также для прикомандированных. Вся территория была обнесена высоким зеленым забором. Главные ворота части выходили на Горьковское шоссе, еще два выезда считались служебными и выходили с противоположной части в лес. Куда они вели, Валентин пока не знал. Был еще стадион с большим количеством тренажеров, но на нем новобранцы еще не занимались, только пробегали мимо во время зарядки. Бесцельно побродив по расположению, Валентин пошел в бытовку, где два солдата из других взводов готовились к наряду. Один из них оказался из Новосибирска, другой с Перми. Познакомившись, проболтали до самого инструктажа, в основном про дом и родственников. Ровно в девятнадцать тридцать дневальный с тумбочки громко крикнул:

– Суточный наряд строится у канцелярии!

Построились. Макеев доложил, вышедшему старшине:

– Товарищ старшина, суточный наряд для инструктажа построен.

– Вольно, – ответил Филин и начал осматривать внешний вид наряда. Не найдя изъянов, он раскрыл папку и зачитал: – Матвеев – первая смена, Полунин – вторая, Кауров – третья. Теперь вводная. – Хлопнув папкой, посмотрел он на стоящего посредине новосибирца Полунина. – Боец, стоишь на тумбочке, время четыре часа утра, в роту входит негр. Твои действия?

Полунин на несколько секунд замер, хлопая глазами.

– Ну, – поторопил его старшина. – Негр стоит, ждет. Твои действия.

Полунин молчал. Старшина посмотрел на Макеева.

– Это не мой, – быстро открестился от новосибирца сержант.

– Хорошо. Негр в роту пришел, твои действия, – повернулся к Валентину старшина.

– Дежурный по роте, на выход, – ответил Валя.

– Неправильно! – радостно ответил Филин. – Если в роту в четыре часа утра входит негр, то нужно… – старшина сделал паузу, оглядывая дневальных в надежде, что они догадаются, – то нужно… – Дневальные молчали. – То нужно удариться башкой об тумбочку и проснутся, – громко, сделав ударение на слове «башкой», закончил старшина. – Думать надо, откуда негр в четыре утра в части. Это также относится к танкам, голым бабам, дед морозам, и прочей нечисти, которая вам привидится. Сержант, доведи до всех, что спать нельзя.

– Есть!

– Всех касается: кто заснет на тумбочке, будет спать на ней до самой присяги, – оглядывая солдат, продолжил Филин. Всем понятно?

– Так точно, – невпопад ответили дневальные.

– Хорошо. Макеев, принимай роту и ко мне на доклад. Я в Ленинской комнате буду, – закончил он.

– Вольно, – скомандовал сержант. – Полунин – в столовую, принимать посуду и, смотри, не ошибись, все пересчитай три раза. Матвеев – на тумбочку. Кауров – в умывальник, принимай инвентарь и посмотри, чтобы чисто было, а то сам все мыть будешь. Разойдись.

Валентин повесил на ремень штык-нож, протянутый ему предыдущим дневальным, и вступил на коврик возле тумбочки. Следующие четыре часа он будет стоять на месте и орать во все горло всевозможные команды. Ничего сложного в этом не было. Стой себе на месте и чуть что – громко кричи: «Дежурный по роте, на выход». Валя радовался, что попал не во второю смену. Дело в том, что дневальный второй смены, кроме стояния на тумбочке, должен был накрывать в столовой на завтрак, обед и ужин, а после этого мыть кружки, ложки, вилки, ножи и, самое главное, не потерять их. У каждой роты были свои приборы, которые периодически терялись и воровались друг у друга дневальными. Вторая смена была из-за этого сплошным геморроем. Времени на отдых в этой смене не было совсем. Через полтора часа Валентин прокричал положенные для вечерней поверки и последующего отбоя команды. Ровно в десять вечера рота легла спать. Основной свет выключили, оставив только дежурное освещение. Через пятнадцать минут наступила тишина, нарушаемая иногда скрипом пружин кроватей, когда кто-нибудь во сне ворочался. Кауров наводил порядок в умывальнике и туалете, Полунин еще не вернулся из столовой, дежурный, пройдясь по роте, сел на подоконник в конце коридора. Переминаясь с ноги на ногу, Валентин приблизительно в одиннадцать часов начал отчаянно зевать. По распорядку следующие четыре часа он должен был спать. Из столовой вернулся Полунин. Глядя на него, Валентин в очередной раз порадовался, что не попал во второю смену. Вид у новосибирца был тот еще. Весь мокрый то ли от пота, то ли от воды, в которой он мыл ложки и вилки, руки красные, вся форма в пятнах, глаза бешеные.