Мне с трудом удалось найти подходящую площадку среди зарослей. Как и во Вьетнаме, здесь, насколько хватало глаз, кругом стояла сплошная стена деревьев. А ведь именно на этом месте должен был… вернее, будет через сотню лет карьер по добыче известняка!

В конце концов, едва не обломав лопасти о толстые стволы, я приткнул вертолет на проплешину в сотне ярдов от просеки. Не дожидаясь, пока ротор остановится, забрал винтовку с патронами и устроил на опушке удобный наблюдательный пункт. Ждать пришлось долго.

Поначалу в роще стояла мертвая тишина. Потом вдалеке вскрикнула птица. В ответ раздался вопль, похожий на мяуканье кошки. От неожиданности я чуть не выронил бинокль. Крик раздался снова, на этот раз его подхватили сразу несколько лесных тварей. К душераздирающему концерту присоединялись все новые и новые участники, и вскоре роща наполнилась ужасающей какофонией, от которой у меня на лбу выступил ледяной пот.

Черные точки на горизонте показались, когда от напряжения мои глаза чуть не выскочили из орбит. Всадники быстро приближались, и вскоре я смог хорошо разглядеть врага. Сначала мне показалось, будто по прерии едут зомби из голливудского фильма, но потом вспомнил энциклопедию и понял: это боевая раскраска! Естественно, каждый воин был вооружен винтовкой и томагавком.

Двое индейцев скакали впереди, двое – чуть сзади. Между ними ехал вождь – пучок безвкусно раскрашенных перьев на голове красноречиво говорил сам за себя. С холки его лошади бессильно склонилась к земле черноволосая девица. Как она не свалилась при такой бешеной скачке?

Я не боялся команчей. Их ружья стреляли в лучшем случае на сто ярдов, а на скаку так и вовсе лишь в упор, мой самозарядный «Гаранд» бил впятеро дальше. Но все же я прошептал «молитву», которой научили меня друзья из корпуса морской пехоты.

«Это моя винтовка. Таких винтовок много, но эта моя. Моя винтовка – мой лучший друг. Это – моя жизнь. Я должен научиться владеть оружием так же, как владею своей жизнью. Без меня моя винтовка бесполезна. Без моей винтовки бесполезен я…».

Я подождал, пока индейцы не подъедут достаточно близко, чтобы заметить меня, и вышел им навстречу – если бы я начал стрелять из засады, они бы просто повернули назад. Тогда – ищи их по всей прерии.

Построение изменилось. Четверо воинов сорвали с плеча ружья, развернулись в шеренгу, точно хорошо вышколенные солдаты и, громко завывая на своем собачьем языке, ринулись ко мне. Вождь со своей добычей остался позади.

Я припал на колено, прицелился и нажал на спуск. Выстрел ударом кнута хлестнул по ушам. Команч раскинул руки и покатился по земле. Его товарищ тут же разделил печальную участь. Но, потеряв половину отряда, индейцы и не думали отступать. Густые белые облачка вырвались из дул их ружей; пули ушли высоко вверх. Я перевел прицел.

На третьего краснокожего у меня ушло два патрона. Четвертый будто не видел гибели соплеменников. Он мчался прямо на меня, громадной башней восседая на боевом коне. В руке грозно сверкнул томагавк. Я выстрелил лошади прямо между глаз. Тысячефунтовая груда мяса и мышц словно налетела на бетонную стену. Всадник же, оглушенный но не побежденный, вскочил на ноги. Лишь третья пуля успокоила его навеки.

Блымс! «Гаранд» с характерным мелодичным звоном выплюнул опустевшую патронную пачку. Я перезарядил оружие и щелкнул затвором. Если бы не эта заминка, вождя бы не спасло ничто.

– Стойте! Не стреляйте! – дрожащим голосом взмолился индеец. – Вы убили их всех!

– Назови хоть одну причину, по которой я должен оставить тебя в живых.

– Я – Дикий Кот, сын верховного вождя. Если я не вернусь, команчи будут мстить за меня! Они выйдут на тропу войны! Тогда бледнолицым придется плохо.

Только сейчас я понял, что тот, кого я принял за вождя, очень молод. Не старше семнадцати, может, восемнадцати лет. Наверное, он, в поисках подвигов и приключений, тайком сбежал из родительского вигвама. Если так, то ему надо всыпать хорошего ремня и на неделю посадить под замок. Но убивать, пожалуй, рановато. Может быть, этот урок пойдет ему на пользу?

– Аргумент, – согласился я. – Живи. Но пограбить тебя мне придется.

Дикий Кот замотал головой так, что, казалось, она сейчас у него отвалится.

– Не пограбить! Все твое по праву победителя! Лошади, ружья. Даже пленница! Ты – страшный воин!

Скорее, у меня страшное оружие. Но… Боже мой! Я совершенно забыл о девушке!

– Что вы с ней сделали? Если она умрет, клянусь, ты не проедешь и десяти шагов!

– Это дурман! Сок кактуса! Скоро она придет в себя!

– Вот что. Слезай с коня и положи пленницу на землю. Потом бери еще одно копытное, то есть, лошадь, сложи на него трупы убитых и вали на все триста шестьдесят градусов… а, стой! – сказал я, заметив на поясе Дикого Кота револьвер. – Эту штуку давай сюда. Пригодится.

Индеец точно выполнил мой приказ. Я великодушно оставил ему ружье и томагавк – вдруг на него нападет залетный ягуар? Когда Дикий Кот тронулся в скорбный путь, я окликнул его:

– Твои приятели настоящие камикадзе!

Но молодой команч, разумеется, не понял реплику. И все же он остановился.

– Не знаю, как ваше имя, но отныне вы желанный гость в вигваме моего отца! Уверяю: вам никто и никогда не посмеет причинить вреда!

Через минуту ветви деревьев скрыли индейца от моих глаз. Если бы у меня не оставались важные дела, я мог бы с комфортом отвезти его домой и лично сдать под опеку родителям. Уж я бы позаботился о том, чтобы непутевый сын вождя неделю не мог сидеть на пятой точке.

На траве, связанная по рукам и ногам, недвижимо застыла жгучая брюнетка. Смуглая, как у всех мексиканок, кожа, черные, будто нарисованные углем, брови, длинные ресницы и маленький чувственный рот, предназначенный… ну, я так думаю, для жарких поцелуев. Несмотря на чумазое лицо и спутанные волосы, небрежно стянутые в длинный хвост, она все равно оставалась настоящей красавицей – с этим согласился бы даже отъявленный женоненавистник. У меня и вовсе захватило дух, когда я взглянул на перетянутые веревкой соблазнительные выпуклости молодой мексиканки. Куда там черноглазым сеньоритам с поселка!

Как и всякий рыцарь, чтобы получить в награду поцелуй принцессы, я должен был перерезать веревки на ее руках и ногах. Но, как редкостный разгильдяй, обнаружил, что у меня нет ножа. Он остался лежать в кабине вертолета вместе с ножнами и ненужными сейчас кусачками – сетку Рабица и колючую проволоку изобретут лишь четверть века спустя. Концентрационные лагеря и вовсе через полсотни лет.

С минуту я шарил глазами по траве. Эврика! Я схватил валяющийся на земле томагавк, перерезал веревки и тут же пожалел об этом.

Девица распрямилась тугой пружиной. Тонкие, но удивительно сильные пальцы едва не расплющили мне горло. Бешено вращая глазами, мексиканка сдавила мне шею так, что на синее небо театральной занавесью упала багровая пелена. И это вместо страстного поцелуя спасителю!

Мы, рыча и хрипя, покатились по земле. Несмотря на усилия, достойные штангиста на чемпионате мира, мне не удалось сразу разжать хватку безумной девицы. И, если бы не занятия вольной борьбой, то я бы навсегда остался лежать в прерии. Вряд ли мне устроили бы воинские похороны под троекратный залп почетного караула.

Я прижал мексиканку коленом к земле, вывернулся и резко выкрутил ее руку за локоть – жестокий болевой прием. Она пронзительно взвизгнула и отпустила мою многострадальную шею. В конце концов мне удалось крепко связать мексиканку обрывками веревок. Девица извивалась, как обезглавленная змея и хрипела, скрежеща зубами:

– Краснокожие выродки! Вы не получите меня никогда! Смерть! Смерть!

Забористые же кактусы растут в прериях Техаса!

Связанная красавица затихла, словно смирилась со своей участью. На самом деле она, кажется, уснула – глаза сомкнулись, рот приоткрылся, обнажив мелкие зубы. На всякий случай я оттянул ее веко и нажал сбоку на глаз. Зрачок остался круглым. Значит, жива. Что ж, проспаться бывает нужно не только после виски.