Пушкинская 51, это адрес моего детства. Этот дом, исторической постройки, времён Екатерины II, построенный как арсенал во время основания города в 1743 году, находится фактически в центре города Оренбурга. Он и сейчас там стоит, но только живут в нём совсем другие люди. В нём в 60-х годах прошлого века (пишу, и самому страшно становится – вот оказывается какой я засохший мухомор) в этом доме прошло моё детство. Я любил свой район, тут было всё: летняя эстрада, на которой по вечерам показывали кинофильмы, на которые нас, ввиду позднего времени, и в силу нашего возраста не пускали, но мы с мальчишками быстро нашли выход – вдоль забора эстрады росли высокие деревья, которые служили нам отличными зрительными местами; через дорогу от эстрады был Оренбургский драмтеатр, который в 50-х годах построили пленные немцы.

Позднее, служа в Группе Советских Войск в Германии у меня был знакомый немец, который долго работал на стройках в СССР и знал матерный язык в таком совершенстве, что с лёгкостью переплюнул бы десяток наших сантехников и грузчиков вместе взятых, но это уже другая история.

Напротив драмтеатра, через дорогу находился Оренбургский Краеведческий музей, – место моего постоянного поклонения. Каждый свободный день я приходил туда, видимо от этого моя любовь к истории. Билетёры и экскурсоводы знали меня в лицо, и даже денег с меня за вход не брали, зато с удовольствием отвечали на все мои вопросы. От них я узнал, что наш город посещал А.С. Пушкин, когда писал «Капитанскую дочку» и лично приезжал в Белозерскую крепость, где ещё и лечился кумысом. От них я узнал, что посмертная маска А.С. Пушкина, хранящаяся в музее, подлинная. Всего после смерти поэта осталось четыре маски первого отлива: одна находится в Санкт-Петербурге, одна в Москве, одна в Литве, где крестили арапа, подаренного Петру I, и одна у нас – в Оренбурге. Я и сейчас могу с закрытыми глазами пройтись мысленно по залам музея, останавливаясь напротив каждого экспоната. Я устраивал экскурсии по музею, всем приезжавшим к нам в гости избежать этой участи не мог никто. Не без гордости могу сказать, что фотография автора тоже есть на стендах музея, в зале посвящённом Оренбургскому Высшему Военному Училищу Лётчиков, которое окончил Первый космонавт земли Юрий Алексеевич Гагарин. Моя же скромная фотография оказалась там, потому что я с отличием окончил Школу юных космонавтов имени Ю.А. Гагарина при ОВВАУЛ, проучившись в ней два года, но и это уже другая история.

Наш дом, на Пушкинской 51, имел свой огороженный дворик с воротами и калиткой. У каждой семьи, проживающей в доме был свой сарай, а также небольшой летний садик. Всего в доме проживало три семьи. Семья Володарских, состоявшая из 4-х человек: главы семейства дяди Вилли, его жены тёти Нелли, их старшей дочери Лариски и младшего сына Лёвы, который был старше меня лет на 7. Они проживали в отдельной, самой большой квартире дома, и у них были все удобства: ванна, канализация и туалет. В другой половине дома, квартира была коммунальная, проживали мои мама с папой и я, наша комната была размером всего 9 квадратных метров, но мне в те времена казалось, что наша комната очень большая, а в остальных пяти комнатах квартиры жила семья Никитиных: тётя Лена и двое её детей – Эдик, которому было года 23, но у него было что-то не в порядке с головой, поэтому его даже с воинского учёта списали под чистую и дочь Галина – которая была не замужем и работала учительницей в средней школе, преподавала русский язык и литературу. Она часто гуляла со мной в парке культуры и отдыха «Зауральная роща», каталась там со мной на детской железной дороге, водила на различные аттракционы. Дополняли картину нашей коммуналки общий коридор, в котором стояли кухонные столы и тумбы, на которых стояли примусы, для приготовления еды, запасы керосина. Керосин поставлял старый татарин на лошади и телеге с бочкой. Он раз в неделю останавливался недалеко от нашего двора, и народ из соседних домов, тянулся к нему за керосином, в том числе и ваш покорный слуга, начиная лет с четырёх бегал к нему с алюминиевым бидончиком за керосином. В дополнение к описанию нашей квартиры, нужно добавить общий туалет с титаном, который нужно было топить дровами, и ванной. Вода подавалась из Урала и сильно отдавала хлоркой. Вот каким был дом на Пушкинской 51 в кратком описании.

Как я уже писал, главой семьи Володарских был дядя Вилли. В жизни у него было две слабости: «Российская» водка, которую он употреблял только в виде чекушек и голуби, с которыми он мог возиться часами: у Володарских была своя голубятня. Мне дядя Вилли, в силу моих 4 лет, казался великаном. Сейчас я уже знаю, что он был сухощавым человеком среднего роста. В войну, он, наверное, был сапёром, потому что своё достояние – чекушки с «Российской», он умело маскировал по всему двору нашего дома. Помню, как я случайно несколько раз находил его «фугасы» в самых разных местах двора дома, говорил об этом маме, но мама категорически запрещала их трогать, но когда «фугас» находила жена дяди Вилли, вот тут начиналось «ледовое побоище» и дядя Вилли шел «ко дну», так как вес тёти Нелли был сравним с княжеской дружиной и засадным полком, вместе взятыми. Иногда дяде Вилли удавалось избежать физического замечания, и тогда он отсиживался часами на голубятне, где у него, конечно-же была припрятана чекушка на случай «ядерной войны». Их сын Лёва был не только на 7 лет старше меня, но и в несколько раз толще. От него мне частенько доставалось «на орехи», но я никому никогда не жаловался. Вообще я рос довольно терпеливым ребёнком. Помню, я как- то запнувшись упал с крыши сарая, и сильно расшибся, разбил голову и поцарапал в кровь руки и ноги, но больше испугалась мама, а я её успокаивал.

Получилась ну прямо Есенинская картина

«И навстречу испуганной маме

Я цедил сквозь кровавый рот:

«Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму все заживет».

Старшая дочь Володарских Лариса, училась в классе 10-том и дружила с одним корейцем старше её лет на пять, за которого потом и вышла за муж. Вот такая семья жила с нами по соседству. Люди, впрочем, они были не плохие, и всегда были готовы прийти на помощь по первому зову.

Недалеко от их квартиры был вход в подвал дома, где семьи, проживавшие в доме, хранили картошку и различные овощи. Мы с папой как-то в бочках заквасили капусту с арбузами и яблоками, вкус скажу я вам ни с одним корейским салатом не сравниться!

Потолки подвала были сводчатыми. Во времена Екатерины II там хранили порох. Помню, на входе в подвал, с левой стороны лежал кирпич с вензелем Екатерины Великой.

У меня и сейчас дух захватывает от того, что в наш дом теоретически могли заходить А.С. Пушкин, Даль, Аксаков, Шевченко и другие великие исторические личности.

Осознание этого пришло ещё в детстве, после моих походов по Государственному Краеведческому музею.

Потом, уже будучи взрослее, я пешком прошелся по всем Пушкинским местам города, какие только смог найти. Включая и «золотой дворец» Емельяна Пугачёва – обычный деревенский дом, обитый фольгой, из которого он руководил осадой крепости «Оренбург», обстреливая её из пушек пятаками, желая этим привлечь на свою сторону гарнизон крепости, но впрочем это ему не удалось. Александр Сергеевич Пушкин был и этом доме после подавления пугачёвского восстания, собирая материалы к «Капитанской дочке» и «Истории пугачёвского восстания». Бывали в этом доме Сергей Тимофеевич Аксаков и Владимир Иванович Даль, и другие известные исторические личности. Настоящий дом Пугачёва к моему времени конечно не сохранился, это была уже историческая реконструкция.

Жил в нашем доме, а точнее в квартире Никитиных, и свой Васисуалий Лоханкин, только звали его Эдиком Никитиным. Он был младшим сыном Елены Ивановны Никитиной, дородной женщины 50-ти лет, хозяйки квартиры из 5 комнат. В четырёх комнатах проживала она, со своими детьми, Эдиком и Еленой, а пятую комнату, через коридор, они сдавали. Так как недалеко от дома было Оренбургское Высшее Зенитно-ракетное училище, в простонародье «Зенитка», комната никогда не пустовала. Проживал в ней как-то артист драмтеатра, который постоянно репетировал свои роли, а после него уже жил лётчик – инструктор, со своей женой – зубным врачом. Все жильцы комнаты меня любили и баловали, как могли. Вообще, Никитины, по сравнению с нами, жили зажиточно. У них был даже телевизор с маленьким экраном перед которым стояла огромная лупа, который мне Елена Ивановна иногда разрешала посмотреть, а у её дочери Елены, учительницы русского языка и литературы, был маленький планетарий, который она иногда специально включала для меня. Она знала наизусть стихи многих поэтов и часто читала их мне. Видимо любовь к поэзии и литературе передалась мне от неё. Всё было-бы хорошо у Никитиных, если бы не одна беда – младший сын Елены Ивановны, Эдик, который был неизлечимо болен. У него была шизофрения. При обострениях его ложили в клинику, затем опять выписывали. На момент моего рассказа, как я уже говорил, ему было 23 года. Любимым занятием Эдика было вылавливать мясо из стоящих на примусах кастрюлях. Причём делал он это бесцеремонно, откидывал с кастрюли крышку и грязными руками вылавливал из супа мясо, тут же его поедая. Ну чем вам не Васисуалий Лоханкин? Мы к этому привыкли и прятали кастрюлю в комнате, а вот жильцам съемной комнаты Никитиных, это, мягко говоря, не нравилось. Поэтому жильцы съёмной однушки постоянно менялись. Наступил день, когда после очередного обострения Эдика увезли в клинику и домой он больше не вернулся. Потом мы переехали, и о дальнейшей его судьбе, и судьбе Никитиных я ничего не знаю.