– Всё складно, как в стихах, да вот уж слишком мудрёно. Ты чай не философ?
– Понять мою натуру трудно. Как я говорил уже сегодня: я твой новый лучший друг, не более и не менее, загадочно, – сказал он и, опомнившись, кинул рассеянный взгляд на наручные часы. – Ой! Что-то мы разговорились, заболтались допоздна. Завтра работы выше крыши, под завязку загружен весь день. Прошу ко мне домой.
Молодые люди поднялись по каменным ступенькам мимо неказистых, но пушистых декоративных кустиков. Тяжёлая железная дверь, обвитая выкованными из металлических прутиков и пластин лозами бездушного винограда, без скрипа, без шума отворилась во внутрь. Перед Линси мгновенно вырос чёрный прямоугольник проёма, представившийся ей входом в холодную пустоту неизвестности. Лёгкая дрожь пробежала по телу девушки. Она не знала, что скрывалось за плотным непроницаемым занавесом таинственных чертогов дома. Однако её преждевременные страхи тут же растаяли, словно пар от кипятка, как только Эдуард зажёг свет.
За сверхпрочными толстыми стенами, выложенными с серого булыжника и кирпича, которые могли хоть в сию минуту принять на себя залп тысячи пушек, не капельки при этом не пострадав, отчего отдалённо напоминавшими крепостные сооружения Средних веков, за оградой из стальных копий и пик, устремлённых строго вверх, пряталось скромное жилище Эдуарда. Вспыхнувший яркий тускловато-оранжевый свет озарил небогатую прихожую с парой тумбочек для обуви и настенной разлапистой вешалкой, отделённую от остальных комнат тонкой перегородкой, вероятно, с жёстким сосновым каркасом.
– Вот, добро пожаловать в мой дом. Раздевайся, разувайся, проходи, – деликатно пригласил он Линси, вводя её за руку внутрь. – Аккуратней, порожек высокий.
Линси, сняв дорожные туфельки, вошла в ярко освещённую просторную комнату с довольно скудным интерьером. Здесь не было ничего лишнего, никаких красивых безделушек, которыми обычно наполнены и забиты до отвала дома зажиточных семьянинов. Стояло только то, что действительно приносило пользу в хозяйстве: несколько деревянных стульев и такой однотипный (то есть той же модели) деревянный стол в дальнем углу; комод с четырьмя выдвижными ящиками и лежавшими на нём газетами и книгами Бернарда Шоу и Джека Лондона. На белоснежных обоях не висело ни одной картины, только низкорослая пальма бросала свою рваную тень на их матовую поверхность. На гладком письменном столе, стоявшем возле окна, тосковала единственная закрытая тетрадь и тускло блестела в тёплом оранжевом свете ввинченной лампы. Небрежно отодвинутое кресло создавало предчувствие, что хозяин сего места сидит и пишет что-то неразборчивым серым твёрдым, остро наточенным карандашом, искоса поглядывая на смущённую гостью. Над столом склонился светильник на рамке с вращающимися горизонтальными шарнирами, прикреплённый болтами к несущей стене здания. Слева, вдоль половины ширины комнаты, громоздились раздвижные шкафы с зеркалами и стеллажами. Больше Линси ничего рассмотреть не успела: её увлёк за собой Эдуард, но не потащил грубо за руку, словно проказницу-девчонку, а нежно повёл прекрасную даму, по пути рассказывая, что где находится и как располагается.
– Вот это моя гостиная. В том дальнем углу, – он указал на первый столик, приковавший к себе взгляд, – я её называю, «карманная столовая».
Линси, сделав несколько осторожных шагов вперёд, ступила на пушистый белый коврик, постеленный ровно посередине комнаты.
– Пожалуйста, прошу на второй этаж.
Парочка поднялась по крутой прямой лестнице наверх и оказалась в уютном маленьком помещении с большим окном у самой кроватки. Сквозь прозрачное стекло открывался чудеснейший вид на ночной посёлок, предместье города, весь сиявший запасёнными на закате огнями. Линси, уже привыкшую к небогатому убранству этого огромного дома, поразило то, что сводчатый, балочный потолок вовсе не подчинялся данному правилу. Вырезанные из тёмных и светлых пород дерева перекрытия и перемычки отлично гармонировали друг с другом. Правда, приятный пряный запах новой древесной плоти к этому времени уже давно улетучился, и в комнате господствовал душноватый аромат перины и одеяла. Но классическая архаичность потолка по-прежнему намертво приковывало к себе воображение любопытной исследовательницы и безуспешной мечтательницы. У гостьи складывалось ощущение, что сейчас она стояла не на втором этаже коттеджа, а в капитанской кубрике на парусной шхуне, бороздившей неизведанные и бескрайние просторы океана, в штормах и при штиле, качаясь на пьяных голубовато-зелёных волнах. Грандиозность ворожила бурные и смешливые фантазии Линси.
Девушка, находясь под сильным впечатлением от увиденной деревянной средневековой декорации, никак не могла взять в толк, осознать казавшуюся ей чересчур диковинной деталь: в одном доме, за одной оградой, под одной крышей уживалось два совершенно различных, противоположных мира. Первый – скромный, простой, незаурядный, но необъятный, поглотивший все сферы человеческой жизни. Другой – маленький, богатый и уютный, хранивший в себе, как за семью замками, только самое ценное и необходимое для души – чувства, закалённые в реальной материи, которую можно было потрогать, пощупать, увидеть собственными глазами. Два времени, два пространства шли вразрез друг с другом, и отчего-то данная противоречивость вызывала у юной девушки синдром дежавю. Где-то она с ней встречалась, но где именно – сказать трудно, а уж тем более вспомнить.
– Хм, миленько, – кокетливо прозвенел тоненький голосок; Линси, продолжая удивлённо рассматривать странно экзотичный потолок.
– Это моя спальня, – с некоторой гордостью проговорил Эдуард и присел на постель. – Садись, не стесняйся.
– Спасибо большое, но я лучше тут, в сторонке, постою, понаблюдаю…
– Да, не бойся! Похожа сейчас на пугливого котёнка, которого оторвали от матери и принесли в чужой дом. Присаживайся, давай. Прошу
– Нет, Эд, мне, правда, неловко как-то, – строго сказала девушка.
– Да, брось. Не ломайся, ты же не орешек.
– А зачем ты вообще сюда меня привёл, мне интересно? – Линси вдруг переменила тему разговора.
– Что значит «с какой целью я тебя затащил сюда»!? – негодующе отозвался Эдуард. – А спать-то ты где будешь? На полу? Вроде неудобно, дует, прохладно по ночам.
Глаза Линси округлились от такого неожиданного для неё поворота событий и стали как две капли воды похожи на пару жгучих угольков из камина, так как ни в какой другой мужской кроме скрипучей койки брата во время долгого ремонта ей ночевать не приходилось. Озадаченная девушка еле заметно пошатнулась, будто стоя на зыбкой болотной почве.
– Не волнуйся. Во-первых, кровать, одеяло, подушка – всё чисто, выстирано и выглажено специально к моему возвращению. Во-вторых, как ты, я надеюсь, убедилась, что мы одни в целом пустом доме. Папин друг приезжает, по-моему, только завтра утром или вообще послезавтра. Таков расчёт. Так что никто тебя ночью не увидит. Тем более, что дядя Сэм ни под каким предлогом ко мне в комнату не заглядывает. Моё пространство – моя частная собственность. Да и что он там забыл? В общем, садись, располагайся и ни о чём не беспокойся. Я всё, что нужно, устрою.
Девушка молча кивнула головой в знак согласия. Произошла рокировка, как в шахматах. Молодые люди поменялись местами: теперь Линси сидела на упругом пружинном матраце, стеснительно сомкнув вместе прелестные беленькие коленочки, а Эдуард переминался с ноги на ногу возле входной двери.
– Вроде всё. Если возникнут проблемы, обращайся, я в соседней комнате слева, на диване. Почему тебе лучше ночевать в моей спальне, спросишь ты? Я же очень просто отвечу: если дядя вдруг ни с того ни с сего вернётся этой ночью, то он обязательно заглянет на огонёк в соседнюю комнату слева, так как она – его. И, застав тебя там спящей, дядя, конечно, придёт сначала в негодование, потом – в ярость. Затем заглянет ко мне, поинтересуется, что за бабу я привёл ночью. Короче, весь дом на уши поставит.
Линси тихо хихикнула, увидев, как молодой человек удачно пародировал своего дядю, о характере которого она могла лишь догадываться. Эдуард надувал щёки, переваривался с бока на бок, показывая грузность и неповоротливость, туповато говорил басистым голосом.
