На междустанции зарыгало с неописуемой силой, насосы полностью откачали воду. Соответствующий компьютер слегка погудел и выдал на дисплей вопрос запроса: «Изволите принимать?» Ипат вдавил кнопку «Y».

Двери, ведущие из шлюзовых камер в командный отсек, дрогнули и двинулись в разные стороны. Компания замерла.

«Операция закончена…» – устало выдохнул компьютер.

В помещение въехали клешни. Здесь они казались огромными, потому что заняли добрую треть площади, и отвратительными из-за внешнего вида. Ил, пополам с хорошо настоянной грязью, покрывал их жирным слоем, сверху прилепились старые газеты, презервативы, фрагменты обуви; в дополнение ко всему прицепился драный парик и торчала чья-то обглоданная вставная челюсть. Клешни держали нечто бесформенное, значительное по размерам и явно живое. Оно слегка подрагивало, причём абсолютно беззвучно, типично по-рыбьи.

На правах старшего Ипат приблизился к добыче первым. Он выключил маячки и включил расслабление пневматики. Сифа взяла для подстраховки гарпун, наблюдая за происходящим в прибор ночного видения.

Зловеще шипело. Клешни медленно размыкались, выпуская пойманную добычу. Томительная пауза тянулась целую вечность…

В какой-то момент показалось, что…

– Назад!!! – визгнула Аглая.

Ипат не понял. Что-то мелькнуло перед глазами – зелёное, скользкое – сильно дало в грудь, в воздухе со свистом пролетело.

Б-А-Х!!!

Гарпун вонзился в стену, отчего прибор ночного видения сорвался, с хрустом брякнулся. Стекляшки от объектива разлетелись вокруг.

Тут и Федорушка завопил:

– Убёгла, окаянная!

Ипат опомнился почти сразу, но момент был упущен – клешни опустели.

Из глубины коридора слышался быстро удаляющийся топот.

– Я! Я догоню! – вызвалась Сифа.

Ипат её осадил, сунул радиопередатчик, сам взял другой, Аглае скомандывал: «Вниз!», Федорушке: «Вверх!» и начал облаву.

Такой вариант предусматривался. Согласно ему, жертву следовало гнать к заранее оговоренной точке окольными путями, чтобы сойтись всем вместе в один и тот же момент и там повязать Рыбу окончательно. Она, конечно, могла уйти и на улицу, но такой исход представлялся неприемлемым. Вернее, его просто не хотели представлять – слишком трагично он выглядел. Забаррикадируй ловцы уличный выход чем-нибудь тяжёлым изнутри, Рыба спокойно бы просочилась сквозь щели и оттуда, уплотнив пробку, похоронила бы участников экспедиции заживо. Дополнительных выходов на поверхность не существовало.

Федорушка выскочил на улицу, осмотрелся и понял, что им повезло. Следы рыбьего хвоста, равно как и плавников, отсутствовали напрочь. Снег демонстрировал только отпечатки аглаиных кед, сифиных босоножек, ипатовых сапожищ и собственных федорушкиных лаптей.

Возрадовавшись, старичок ринулся обратно, присоединяться к погоне. По пути он заскочил в командный отсек к Сифе узнать, есть ли какие новости от Ипата. Сифа всё это время тщательно ловила сигналы радиопередатчика, но Ипат подал реплики лишь дважды. В первый раз он приказал кому-то молчать, а во второй раз кого-то позвал: «Цып-цып-цып». Сифа пребывала в полном недоумении. Подчиняясь приказу, она сидела в центре управления, но чем дольше сидела, тем меньше сил оставалось у неё для выполнения приказа. Соблазн вмешаться не давал жить нормально. Федорушка, к сожалению, ничем помочь не мог. Он схватил план-схему подземелий и вприпрыжку убежал. По его расчётам погоня находилась примерно в трёх километрах отсюда, на противоположной стороне пруда.

Старческое сердце то и дело болезненно дёргалось, дыхание спирало, но Федорушка бежал, не снижая темпа, под азартным влиянием охотничьей одержимости. Один только раз он остановился сверить чутьё с картой и жутко перепугался. Где-то совсем рядом, прямо за стеной (внутри стены!) сверху вниз пронёсся мужской вопль – могучий, но отчаянный. Предсмертный какой-то. Словно человек летел ничем не сдерживаемый, куда-то падая. Федорушка узнал его – то кричал сам Ипат. Его это был голос, тут уж перепутать трудно.

«Господи…» – озадачился старичок. И вспомнил. Ведь были ещё вентиляционные шахты, которые вели к центру Земли!

Федорушка, похолодев, выронил карту. Враз ослабевшие колени его подогнулись.

– Не-ет! – закричал он. – Не-ет. Не на-а-до-о-о!

И побежал опрометью, не разбирая дороги.

И куда, скажите на милость, бежать теперь, и зачем? Какая теперь Рыба – Ипата потеряли! Как же теперь без Ипата?..

Жгучие слёзы застилали глаза, из носа текло.

Погибнем без Ипата. Все погибнем, как есть. И Рыба не спасёт. Порешит только всех, непременно порешит. Никому отныне не выйти. Никогда. Потому как кончено всё, кончено всё… Ушёл человек, будто струны оборвал – ни сыграть, ни спеть и ни сделать.

Да, но как же оно двигалось тогда? Как жило, на чём всё держалось? На авторитете, возможно? Не только. На удальной силе? И с нею – не так. На чём же тогда? И на ком теперь?.. Аглая знает, что ей делать. Сифа – тоже. Федорушка… и он иногда по случайности ведает. Так почему ж всё пропало, отчего всё исчезло? Ипата нет, Ипата нет… Да ну и что! – и что… – и что… – и что… Молчание и страх… Погибель и надежда… Федорушка бежит.

Федорушка бежал, как сумасшедший. Сперва он даже не понял – что́ изменилось. Свист в ушах, топот ног, тени.

«Сюда! Сюда!»

Ничего теперь не вернуть, никогда не исправить…

– Сюда, пидарас! Сю-дааа!!

Стоп! Аглая кричит?

– Не слышишь?! Давай же сюда, пидарас!

Федорушка круто развернулся.

Аглая кричала откуда-то справа, из глухой подворотни. Голос пронзительный, вперемешку с рычанием, руганью. Кто-то остервенело возится, кого-то бьют.

Федорушка вылетел из-за угла и остолбенел: Аглая дралась с малопонятным существом – (РЫБА!) – размером много больше, обрюзглым, тяжёлым, воняющим тиной, до странности бесформенным. Хотя существо оказывало достаточное сопротивление, оно заметно пасовало перед соперником. Аглая озверела настолько, что умудрилась подмять Рыбу под себя. По исключительно женской привычке, она жаждала вцепиться Рыбе в морду ногтями. Это ей почему-то казалось решающим методом.

Федорушка топтался на месте, опасаясь приблизиться.

– Чего стоишь, пидарас?! – в бешенстве заорала Аглая. – Ноги ей, ноги держи!

Вместо характерного рыбьего хвоста туловище Рыбы заканчивалось двумя трубовидными отростками. Они быстро сгибались и хлопали Аглаю по спине.

Пересилив отвращение, Федорушка навалился грудью на эти «ноги». В нос ему ударил терпкий йодистый аромат водорослей.

Аглая, наконец, изловчилась. Руками обхватила голову Рыбы.

Что-то вдруг щёлкнуло, откинулся прозрачный щит, и рыбья голова раскрылась.

Со страху Аглая завизжала.

Из глубины головы на неё смотрело… лицо! Человеческое лицо.

Федорушка, не поняв, в чём дело, продолжал лежать ничком, обхватывая инородное тело. Но реакция Аглаи его насторожила.

– Чего там? – спросил старичок, еле переводя дух. – На кого похожа? На плотву, али на окуня?..

Аглая молчала в полном изумлении. Лицо Рыбы было… человеческим. Абсолютно! Имелись даже щегольские усики на верхней губе.

– Я протестую! – рявкнула Рыба. – Вы у меня за это ответите! Перед законом!!

Воспользовавшись замешательством врагов, она дёрнулась поактивнее и освободилась. Но убегать не стала. Начала стряхивать с себя передними плавниками ил, вместе с водорослями. Плавники, кстати, чертовски напоминали руки.

Федорушка и Аглая сидели на полу, удивлённые до крайности. Рыба энергично счищала с тела разнообразную подводную гадость, и чем успешнее происходила чистка, тем заметнее становилось, что это вовсе не тело Рыбы, это…

– Скафандр! – вскрикнула Аглая.

Её психопатическая натура дала очередной сбой – переход от удивления к злобе произошёл мгновенно. Ведьмой подлетела она к существу и вцепилась в него двумя руками.

– Признавайся, гад! Кто тебя подослал?! Будешь врать – раздеру, как старую газету!

Шпион, однако, без усилий сохранил видимое спокойствие. Он убрал с себя вражеские руки и голосом, преисполненным достоинства, отчеканил: