– Ты утверждаешь, – взбодрился я, обращаясь к Моте, – что существует некий Закон усложнения материи. И в то же время заявляешь о наличии свободы выбора у человека. Но каким образом в мире могут одновременно уживаться два разнонаправленных принципа: Закон усложнения материи и свобода выбора человека? Ведь они друг другу противоречат. Закон усложнения материи всеми средствами стремится усложнять окружающий мир, развивать его. А свобода выбора человека подразумевает возможность упрощения. Свободный человек имеет возможность вносить диссонанс в процесс усложнения и вместо усложнения заниматься упрощением окружающего мира. Вместо созидания заниматься разрушением. Получается, что влияние Закона усложнения материи не распространяется на свободу выбора человека? Так, что ли? Из твоих слов выходит, что человек не подчиняется Закону усложнения материи. Раз у человека есть возможность обойти закон и заниматься упрощением и разрушением? Но ранее ты говорил, что Закон усложнения материи представляет собой объективную реальность для человека. Что человек живёт в рамках Закона усложнения материи. А теперь выходит, что всё не так. Ведь свобода выбора человека подразумевает возможность отказа от соблюдения закона. А что это за такой закон, который человек в силах нарушать? Почему человек имеет возможность разрушать, если Закон усложнения материи настаивает на созидании? Тут явная несостыковка. Либо одно, либо другое. Либо работает свободный выбор человека, либо работает Закон усложнения материи. А так получается, мы имеем одновременно два разнонаправленных действия: созидание и прогресс от Закона усложнения материи и разрушение и регресс от свободы выбора человека. И каждый тянет одеяло на себя. Какой-то баттл человека против Закона усложнения материи получается.

Закончив своё возражение, я попытался боковым зрением оценить реакцию В на свои слова. Пытался уловить одобрение, задумчивость, восхищение или хотя бы что-то. Но он продолжал безучастно копаться в телефоне, будто ничего существенного не произошло. В самом ли деле мои слова показались ему недостаточно сильным возражением или он просто не желает подавать вида, что кто-то, кроме него, способен произносить значимые и интересные вещи?

– Дело в том, – твёрдо заговорил Мотя, – что свобода выбора человека существует лишь в рамках Закона усложнения материи. Приведу пример для наглядности. Человек имеет выбор: засунуть палец в розетку или не засовывать. Но если засунет, то его обязательно ударит током. Электрическое напряжение в розетке – это неотвратимый закон. Однако человек имеет право выбора: засовывать пальцы и получать разряд или не засовывать и не получать. Свобода выбора человека обусловлена рамками закона. Человек имеет свободу выбора, но его выбор подчинён Закону усложнения материи. Подчинённый в коллективе имеет свободу действий лишь в рамках своих полномочий. Он волен делать работу хорошо и получать за работу премии. И волен делать работу плохо, получая штрафы, выговоры и даже увольнение. Но какой бы свободой воли подчинённый ни обладал в своём коллективе, он не имеет возможности уволить своего начальника или повлиять на работу другого отдела. Вне зависимости от воли сотрудника владельцы компании и топ-менеджмент продолжают идти выбранным стратегическим курсом. Рядовой сотрудник лишь выбирает уровень своего персонального участия в процессе усложнения компании и не более. Его свобода ограничена полномочиями. Но в рамках своих полномочий – он свободен.

Я почерпнул для себя очевидность свободы выбора при неотвратимости наказания на примере засовывания пальцев в розетку и иерархии в рабочем коллективе. Да и в целом суть Мотиных ответов, как мне показалось, я уловил. В попытках поскорее завершить мною же заваренную и с треском проваленную дискуссию о свободе выбора я поспешил отреагировать на Мотины слова обобщающим выводом, позволяющим сохранить лицо:

– Я тебя услышал, – кивнул я многозначительно. – В принципе, даже некоторые догматические учения призывают человека поступать тем или иным образом. «Делай то», «не делай этого», «вот это хорошо, а вот это плохо». И если призывают как-то поступать, значит, предполагают наличие выбора. Зачем было бы призывать, если бы у человека его не было? Какой смысл говорить человеку «не убей» или «не укради», если есть предопределенность, вынуждающая человека повиноваться? Если существует некая неотвратимая череда событий – судьба, ведущая его к убийству или к воровству, и человек ничего не может с ней поделать? А если догматические учения призывают «делать» или «не делать», то значит, человек явно в силах направить свою жизнь по своему усмотрению. Получается, что даже догматический призыв поступать тем или иным образом даёт чёткое понимание наличия у человека выбора. Со всех сторон выходит, что человек наделён свободой выбора. А судьба, как неотвратимый аспект, на который человек не распространяет свой выбор, представляет собой лишь стартовые условия жизни. Некие качественно разнящиеся наборы параметров самого человека. Такие, как физическое тело, условия рождения и заданные законы первого мира, обличённые людьми в науку. Данная совокупность параметров и представляет собой стартовые условия человека для создания череды свободных выборов.

Мотя одобрительно кивнул в ответ.

Взяв в руку две пешки и продолжая думать над своим очередным ходом, В то ли действительно не на шутку заинтересовался Мотиными словами, то ли стараясь из принципа их задавить в зародыше, озадачил его довольно любопытным развитием мысли:

– Череда свободных выборов, – рассуждал вслух В. – А есть ли в ней какой-то смысл? Мы лишь совершаем бесполезные хаотичные действия, получая на выходе бесполезные хаотичные следствия. Хоть Эйнштейн и говорил, что «Бог не играет в кости с Вселенной». Но если не играет, то что делает? Как оно всё распределяется? По какой такой схеме и методике? Вот это действительно интересно, и вот это открыло бы реальный пласт понимания сути бытия. А бредовые рассуждения про наличие или отсутствие судьбы – детский лепет и лишняя трата мозговой активности.

– Существование Уголовного кодекса, – неторопливо заговорил Мотя, – предусматривает наличие механизма, приводящего его в исполнение. Если существует закон, то существует и механизм, приводящий закон в действие. Любой набор конкретных переменных является причиной для наступления следствия. Например: «Украл, выпил – в тюрьму». Где «украл и выпил» – это конкретные совершённые действия: набор переменных, представляющих собой причину. Причину для наступления следствия – «попадания в тюрьму». Какой закон может быть приведён в исполнение игральными костями? Какой закон может быть исполнен посредством случайности? Пятьдесят процентов, что сядешь в тюрьму, а пятьдесят, что не сядешь? Так только в нашем законодательстве бывает. Никто другой, разумеется, в кости с Вселенной не играет. И это то, в чём Эйнштейн был действительно прав. Только конкретика причинно-следственной связи – импульс конкретных переменных, создавших причину, всегда образует конкретные ответные переменные следствия. Украл, выпил – значит, только в тюрьму, и никаких фифти-фифти. Сто процентов в тюрьму, и точка. Причина – следствие. Только так и никак иначе.

Пока Мотя озвучивал свой ответ, В, собрав в кучу брови, кому-то что-то увлечённо писал, то ли письмо на электронную почту, то ли сообщение в мессенджер. Закончив и отложив смартфон в сторону, он заговорил:

– Довольствоваться маленькими кусочками чьей-то субъективной фантазии – это роскошь, доступная категории людей с определённым качеством умственных способностей, – вальяжно рассуждал В. – И я бы рад взять и поверить тебе или ещё кому-то, что существует некая «карма», воздающая по какой-то глобальной справедливости. Вот прямо взять и поверить на слово, как это делают миллионы людей по всему свету. Людей, не утруждающих себе голову таким незначительным аспектом любого утверждения, как доказательство. Но я в самом деле не могу этого сделать, как ни стараюсь. Если тебя не затруднит, не мог бы ты озвучить какие-то доказательства наличия причинно-следственной связи? По возможности, доказательства, доступные человеку простому, человеку, не входящему в элитный круг теологов, эзотериков и прочих образованных марксистов, если ты понимаешь, о чём я.