Ужасам войны на Западном фронте суждено было иметь еще более мрачные последствия. Безусловно, подобный опыт ужесточил методы ведения войны и политики: если на поле брани можно было не считаться ни с человеческими, ни с иными потерями, почему, собственно говоря, не поступать так и в политических конфликтах? Большинство людей, прошедших Первую мировую войну главным образом в качестве новобранцев, вернулись домой убежденными пацифистами. Однако некоторых солдат, прошедших эту войну и не отторгнувших ее, опыт сосуществования со смертью и отчаянной храбростью укрепил в чувстве превосходства над другими людьми – в особенности над женщинами и теми, кто не воевал. Им суждено было пополнить первые ряды послевоенных ультраправых. Адольф Гитлер был лишь одним из тех, для кого опыт фронтовика, Frontsoldat, в дальнейшей жизни стал определяющим. Впрочем, прямо противоположная реакция имела равно негативные последствия. После войны политикам, по крайней мере в демократических странах, стало совершенно ясно, что такой кровавой бани, как в 1914–1918 годах, избиратели больше не потерпят. После 1918 года стратегия Англии и Франции, так же как и поствьетнамская политика США, была основана на этой исходной предпосылке. В 1940 году это помогло Германии одолеть не только Францию, вынужденную съежиться за своими недостроенными укреплениями, а когда они были разрушены, оказавшуюся просто не в состоянии воевать дальше, но и Англию, всячески избегавшую вступления в обширную наземную войну, подобную той, которая выкосила ее население в 1914–1918 годах. Впоследствии демократические правительства не смогли преодолеть искушения сохранять жизнь собственным гражданам, пренебрегая жизнями граждан враждебных государств. Сбрасывать атомную бомбу на Хиросиму и Нагасаки в 1945 году не было никакой необходимости, поскольку победа к тому времени была уже совершенно очевидна. Целью этой акции было спасение жизней американских солдат. Да и соображение, что это сможет помешать союзнику США – СССР – укрепить притязания на главенствующую роль в поражении Японии, возможно, тоже присутствовало в умах американских политиков.
В то время как Западный фронт застрял в кровавом тупике, на Восточном происходили изменения. В первый месяц войны немцы сокрушили неудачное наступление русских войск в сражении под Танненбергом, а затем с помощью австрийцев изгнали Россию из Польши. Несмотря на редкие контрнаступления русских, было очевидно, что “центральные державы” одерживают верх, а Россия ведет лишь оборонительные бои, сопротивляясь наступлению немцев. На Балканах “центральные державы” также владели ситуацией, несмотря на неудачные военные действия трещавшей по швам империи Габсбургов. Их местные противники, Сербия и Румыния, в пропорциональном отношении понесли самые большие потери в военной силе. Союзники, даже оккупировав Грецию, не смогли продвинуться вперед вплоть до крушения “центральных держав” летом 1918 года. План Италии открыть еще один фронт против Австро-Венгрии в Альпах провалился, главным образом потому, что большинство итальянских солдат не видело смысла воевать за государство, которое они не считали своей родиной и на языке которого мало кто мог говорить. После крупного поражения при Капоретто в 1917 году, оставившего память о себе в романе Эрнеста Хемингуэя “Прощай, оружие”, итальянцам даже пришлось просить помощь у союзнических армий. Пока Франция, Великобритания и Германия выматывали друг друга на Западном фронте, Россия все более дестабилизировалась в результате войны, которую она явно проигрывала, а Австро-Венгерская империя все быстрее приближалась к краху, подталкиваемая местными националистическими движениями, что не вызывало никакого энтузиазма у союзников, справедливо предвидевших в результате нестабильную Европу.
Проблема преодоления тупика на Западном фронте была ключевой для обеих сторон, так как без победы здесь ни одна из них не могла одержать верх, тем более что к этому времени война на море тоже зашла в тупик. За исключением отдельных рейдов, предпринимаемых противником, союзники контролировали океаны, однако на Северном море английский и немецкий военные флоты, столкнувшись, парализовали действия друг друга. Результат единственной попытки затеять масштабную битву на море в 1916 году был весьма спорным, но поскольку это заставило немецкий флот возвратиться на свои базы, в конечном итоге преимущество осталось за союзниками.
Каждая из сторон старалась преуспеть, используя технические новшества. Немцы, традиционно сильные в химии, варварски применяли на полях сражений ядовитые газы, однако это не принесло ожидаемого результата. Следствием этих действий стал единственный случай истинно гуманного отношения государств к подобным способам ведения войны – Женевская конвенция 1925 года, благодаря которой мир дал торжественное обещание не использовать химических средств на полях сражений. И действительно, хотя все государства продолжали разрабатывать химическое оружие и ожидали, что противник будет делать то же самое, ни одна из сторон не применяла его во время Второй мировой войны, хотя никакие гуманные чувства не помешали итальянцам травить газами население своих колоний. Резкое падение нравственных ценностей цивилизации после Второй мировой войны в конце концов возвратило применение отравляющих газов. Во время Ирано-иракской войны в 1980‐е годы Ирак, в то время с энтузиазмом поддерживаемый западными государствами, широко использовал их против неприятельских солдат и мирного населения. Англичане первыми начали применять бронемашины на гусеничном ходу, до сих пор известные под их кодовым названием того времени – “танки”, однако недальновидные британские генералы тогда еще не понимали их возможностей. Обе стороны использовали новые и еще ненадежные аэропланы наряду со сконструированными Германией сигарообразными, наполненными водородом дирижаблями, производя опыты воздушных бомбардировок, к счастью без особого эффекта. Воздушные налеты также заняли подобающее место во Второй мировой войне, особенно как средство устрашения мирного населения.
Единственным новым оружием, имевшим решающее значение во время военных действий 1914–1918 годов, стала подводная лодка. Это произошло оттого, что обе стороны, будучи не в состоянии одолеть друг друга на поле боя, решили устроить блокаду мирного населения противника. Поскольку все снабжение в Великобританию поставлялось по морю, казалось, что острова можно задушить, усиливая яростные атаки подводных лодок на торговые суда. Эта затея в 1917 году была близка к успеху, пока не были найдены эффективные способы противодействия ей. И главным образом благодаря ей в войну вступили Соединенные Штаты. Англия в свою очередь изо всех сил старалась блокировать снабжение Германии, чтобы парализовать немецкую военную экономику и истощить немецкое население. Эти попытки оказались более успешны, чем предполагалось, поскольку, как мы увидим, немецкая военная экономика вовсе не была столь эффективной и рациональной, как об этом с гордостью заявляла Германия, в отличие от немецкой военной машины, которая как в Первой, так и во Второй мировой войне намного превосходила все прочие. Превосходство германской армии могло в тот момент оказаться решающим, если бы союзники начиная с 1917 года не получали поддержки США с их практически неограниченными ресурсами. Однако Германия, даже скованная союзом с Австрией, одержала полную победу на востоке, вытолкнув Россию из войны в революцию и лишив ее в 1917–1918 годах большой части ее европейских территорий. Вскоре после позорного Брест-Литовского мирного договора, заключенного в марте 1918 года, немецкая армия, которая теперь без помех могла сосредоточиться на западном направлении, совершила успешный прорыв на Западном фронте и вновь двинулась на Париж. И хотя благодаря притоку американских солдат и снаряжения союзники восстановили свои силы, некоторое время казалось, что планы Германии близки к осуществлению. Но это был последний рывок обессиленной страны, предчувствовавшей близкое поражение. Когда летом 1918 года союзники начали наступление, до окончания войны оставалось всего несколько недель. “Центральные державы” не только признали свое поражение – их правительства потерпели полный крах. Осенью 1918 года революция захлестнула Центральную и Юго-Восточную Европу так же, как Россию в 1917‐м (см. следующую главу). От границ Франции до Японского моря ни одно правительство не удержалось у власти. Шатались даже государства, входившие в коалицию победителей, хотя трудно поверить, что Великобритания и Франция не устояли бы как стабильные политические субъекты даже в случае поражения, чего нельзя сказать об Италии. Из побежденных стран ни одна не избежала революции.
