Она не заметила, как женились два ее сына и вышли замуж дочери. Она осталась равнодушна, когда в один прекрасный день муж привел в дом еще одну женщину. Только однажды, когда старшая дочь принесла показать новорожденного сына, в ней будто что-то дрогнуло, что-то на мгновенье прояснилось, и появилась посторонняя, не связанная с ее замкнутым кругом раздумий мысль о том, что этот младенец – своего рода искупление. Но задержать мысль, развить ее до конца и, возможно, выздороветь Асия не успела, потому что порочный круг раздумий опять засосал ее, а прояснившиеся, было, глаза вновь потухли.

С течением времени чувство вины стало разрушать тело, и душевные страдания дополнились физическими, а потом телесная боль и вовсе вытеснила все чувства и мысли. И Асия, уставшая вспоминать и винить себя, была рада этому. Черные волосы ее поседели, смуглая, гладкая когда-то кожа посерела, ноги перестали слушаться ее, и она оказалась здесь, в доме Бени, где почти забыла обо всем, кроме боли, чей приход или отсутствие означали исчезновение жизни или возвращение ее. За пять дней до смерти, получив в очередной раз короткую передышку между приступами, Асия неожиданно испытала давно забытую радость жизни, вне зависимости от чего бы то ни было. Вскоре после этого она впала в забытье и умерла, не приходя в сознание.

Полина, соседка Асии по комнате, говорила потом, что слышала, как Асия незадолго до кончины разговаривала со своим Дави, при этом на лице ее блуждала счастливая улыбка.

Ветер становился сильнее с каждой минутой. До края обрыва в этом месте оставалось метра три, не больше, а дальше – на двести метров вниз скала уходила в море. Я смотрела, не отрываясь, себе под ноги, потому что если поднять глаза, то увидишь, что через десяток шагов дорожка забирает вправо, еще ближе к обрыву.

Я сделала два шага и остановилась. Ноги отказывались двигаться дальше. Чтобы преодолеть страх, нужно было чуть-чуть отступить влево, нет – рвануть что было сил влево, там упасть на землю, чтобы ветер не смог утянуть тебя в пропасть, вгрызться в землю и лежать, а когда появятся силы, ползти вперед или назад – не имеет значения – главное, ползти в ту сторону, где короче путь.

Но слева на два метра вверх, а также вперед и назад уходила, сколько хватало глаз, металлическая сетка, прикрепленная к деревянным столбам. Через такую не перепрыгнешь, не перелезешь. Местные фермеры надежно защитили свои участки от неконтролируемого ужаса сотен недоумков, которые не поверили предостережению в самом начале пути. На досках, преграждающих вход на тропу, крупными красными буквами было написано «Внимание! Опасность!!! »

Я села на траву, пышно разросшуюся вдоль тропинки, и плотно прижалась спиной к деревянному столбику. Нужно было передохнуть и собраться с мыслями. Впереди, за поворотом дорожки, на самом краю обрыва я увидела высокую, тонкую фигуру, склонившуюся над обрывом. Кто-то рассматривал скалы у себя под ногами. Мое сердце ухнуло, а в кончики пальцев вонзились острые иголочки. Я вцепилась в металлические прутья сетки за спиной. Хотелось закричать: «Стой! Что ты делаешь! », но человек над пропастью все равно ничего не услышал бы – ветер свистел и заглушал все звуки. Я отвернулась, чтобы не видеть безумного смельчака.

Нужно было успокоиться. Я закрыла глаза и сидела так какое-то время, не выпуская прутьев сетки из судорожно сжатых пальцев. Главное – не смотреть в сторону этого сумасшедшего, задумавшего недоброе.

Про эти места рассказывают жуткие истории…

Когда через несколько минут я открыла глаза и коротко, таясь, глянула влево, на краю обрыва уже никого не было.

«Надо идти назад, – сказала я себе, – Вперед не получится, там слишком узко и придется проходить мимо того места, где только что стоял человек. Сейчас передохну и двинусь обратно. Что делать, я пока не готова к этому маршруту. Я переоценила свои силы. Ветер слишком силен, а пропасть близка».

Я встала, ощущая прилив сил от принятого решения, и сделала шаг назад. Ветер, будто караулил меня. Он взвыл и рванул с новой силой. Передо мной была длинная узкая тропинка вдоль обрыва – дорога, которую я только что прошла. Она была ничем не лучше и не хуже той, что мне пришлось бы пройти, продолжи я двигаться вперед.

Если бы я могла это сделать!

Я стояла на середине пути. Ветер яростно ревел, море грохотало внизу. Человек, который буква за буквой выводил на заграждении: «Внимание! Опасность!!! » знал, о чем пишет.

«Не понимаешь, что делать – молись», – вспомнила я.

Я не знала ни одной молитвы, только ту, что была во мне всегда, сколько я себя помнила – как абсолютное знание, как основа основ: «Господи помилуй! Господи помилуй!! Господи помилуй!!! »

Далеко на тропинке появилась маленькая фигурка. Следом за мной, тем же путем, шла невысокая, худенькая девушка с рюкзаком на спине. Она шла очень медленно, глядя себе под ноги. Я ждала, не двигаясь с места. В какой-то момент мне показалось, что она подняла голову и посмотрела на меня. Ветер трепал ее волосы. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла вперед. Я шла, не поднимая глаз, мимо того место, где недавно видела склонившегося над обрывом человека, где тропинка почти прилипала к пропасти, где ветер ревел, как дикий зверь.

Потом тропинка свернула от обрыва влево, а я двигалась строго по ней, не оглядываясь и не останавливаясь. Я боялась, что когда оглянусь, девушка с рюкзаком позади меня исчезнет, и я опять останусь одна.

Через два часа я вышла к обзорной площадке, где парковались туристические автобусы. «Скалы Мохер», – сообщала надпись. Вокруг сновал народ, приехавший посмотреть на природное чудо и на океан. Я поняла, что дошла и оглянулась. Девушки с рюкзаком не было видно. Наверное, она затерялась в толпе туристов.

Вечером, сидя с бутербродом и кофе в столовой хостела в ближайшем к скалам Дулине, я рассказывала ребятам, которые ужинали рядом, о своем дневном приключении. Ощущения были еще так близки, что, кидая короткий взгляд назад, я слышала вой ветра, рев океана и ощущала покалывание в кончиках пальцев, как там, на тропинке над обрывом.

Однако повествование на неродном английском добавило в историю новые оттенки, и эти двое, удивляясь моему авантюризму и ужасаясь опасности, которой я добровольно подвергла себя, несколько раз хохотали вслед за мной, как сумасшедшие. Мне было ничуть не обидно.

Один из них – Тобиас, немец, врач-физиотерапевт и фотограф-любитель предложил на следующий день поехать вдоль побережья, чтобы сфотографировать океан и скалы. Я согласилась, предупредив, что в опасные места не полезу – хватит с меня сегодняшних приключений.

Он понимающе улыбнулся и кивнул головой.

На следующий день я наконец-то увидела красоту здешних мест. Море было ярко-синим и спокойным под бледно-голубым тихим небом. На аккуратных, будто подстриженных зеленовато-желтых холмах паслись разноцветные коровы. Деревеньки в несколько десятков выкрашенных белой краской домов среди шелковистых полей выглядели идиллически. Вишневые деревья были сплошь обсыпаны белыми мелкими цветами. Розовели небольшие яблони. Из расщелин береговых скал тянула к солнцу розовые соцветия горная армерия.

Мы доехали до местного Стоунхенджа – мегалитического древнего сооружения. Тобиас долго настраивал аппаратуру и ждал нужного положения солнца, чтобы запечатлеть нагромождение огромных камней наилучшим образом. Он лез в опасные места, заглядывал в расщелины между скал, зависал над водой, чтобы сделать удачные фото. Иногда просил меня помочь ему. Меня не тяготила его дотошность.

Я рассматривала стоящие на возвышенностях старые замки и полуразрушенные крепостные стены, взметнувшиеся вверх над берегами рек и океана.

Солнце припекало. Небо было безоблачным.

– Прекрасная погода, – говорили люди при встрече.

– Замечательный день, – отзывался Тобиас.

Мы долго петляли вместе с проселочной дорогой вдоль высокого берега. Проехав маленькую деревню, прилипшую к обочине, мы вышли из машины и спустились на широкий песчаный пляж. Спуск был пологий, наверху – густая трава, внизу песок – серый и плотный. И только возле воды песок был чистый, почти белый, отмытый волнами. Взрослые и дети прохаживались по пляжу босяком, задрав брюки и подолы платьев. Никто не купался. Вода еще не прогрелась – начало мая.