Трехин резко повернулся на стуле.

– В убийстве дяди! Ха-ха-ха!

– Что вы можете сказать по этому поводу? – сухо спросил следователь.

– То, что она – дура! Захоти я, и она сегодня же придет к вам и будет клясться, что наплела, но мне плевать!

– Однако вы не любили своего дяди?

– За что любить? Жид, закладчик.

– Вы грозили убить его?

– И не раз! И убил бы, если бы на момент попал, – сверкая глазами, ответил Трехин.

– Гм. И вот он убит. Где вы были двадцать седьмого числа?

– Разве я помню!

– Ну, постарайтесь припомнить. Припомните хотя, были вы в Павловске или нет?

– В Павловске? Был!

– И поздно уехали?

– В час ночи.

– И дядю видели?

– Видал.

– Где?

– На вокзале. Он шел и разговаривал с одним молодым человеком. Пошел мимо театра, по дороге к павильону.

Следователь быстро переглянулся с Флегонтовым.

– Ну-с, а вы, значит, сзади шли.

– Да, – угрюмо ответил Трехин, – я с ним говорить хотел.

– И что же?

– Не дождался, когда он кончит, и бросил их.

– Куда же вы пошли?

– А это уж мое дело, – резко ответил Трехин.

– Совершенно верно. Потрудитесь подписать ваши показания.

– С полным удовольствием! – и Трехин с росчерком подписал свою фамилию. – Извольте!

– А теперь, господин Трехин, – сказал следователь, – я вас должен арестовать и препроводить в тюрьму!

Трехин вскочил и исступленно завопил, тараща глаза:

– Что ж, вы мне не верите? Дворянину не верите? По оговору девки я – убийца?

– Пожалуйста, не кричите! – сказал Ястребов. – Возьмите его! – приказал он вошедшей тюремной страже.

Трехин хотел что-то сказать, приостановился, но вдруг с отчаянием махнул рукою и вышел из камеры. В эту минуту вошел городовой с рассыльной книгой.

– А! Резцова привели?

– Так точно-с! – ответил городовой, подавая книгу Ястребов расписался.

– Впустите его!

В камеру широким шагом вошел Резцов и остановился у порога с видом привычного ко всему человека.

Это был парень лет тридцати, типичный мастеровой, в высоких сапогах и пиджаке поверх парусиновой[8] грязной блузы.

– Вас вчера задержали в доме терпимости на Подольской улице?

– Так точно.

– Кутили?

– Так точно.

– На какие же деньги?

– Нашел. Шел это ночью по Загородному мимо полка и нашел. Лежит папиросница. Я ее взял, а в ней деньги.

– Так. Лукерью Анфисову вы знаете?

– И очень даже хорошо. Земляки.

– Когда вы у нее были в последний раз?

– Позавчера, двадцать седьмого числа.

– И пробыли?

– Так часов до восьми. На восьми уехал.

– А не поранее?

– Никак нет. Спросите ее.

– Хозяина Дергачева вы видели?

– Не видел. Лукерья ходила в комнаты. Он обедал, потом спал.

– Так что вы ушли после него?

Резцов чуть улыбнулся и ответил:

– Зачем после, когда в восемь часов?

– А он ушел в котором часу?

– А я-то почем знаю? – уже резко ответил Резцов.

– Пока довольно, – сказал следователь и приказал увести Резцова.

– Господин просят войти, – сообщил сторож и подал Ястребову карточку.

Ястребов прочел: «Карл Эмильевич Розенцвейг».

– Проси!

В комнату вошел маленького роста, седой старичок, одетый в длинный нанковый[9] сюртук, с тростью в руке.

Он церемонно поклонился, сел и, обернувшись всем корпусом к Ястребову, заговорил:

– Я за убийств господин Дергачев прошу взять господина Савельев. Да! Молодой господин Савельев. Николай Николаич! А почему? Господин Дергачев и я с ним давали денег под вексель, под гут вексель. И Савельев давал два вексель на тысячу двести рублей и брал у нас деньги. А потом мы узнал, что его папаша не давал свой подпись.

– Значит, этот Савельев дал вам с чужой подписью вексель?

– Ja![10] С подписом отца, коммерц-советник Савельев.

Следователь кивнул.

– Ja! – продолжал немец. – А двадцать восьмого им был срок, и я видел, как Савельев этот был в Павловск и ловил Дергачев и был пьян. Это он убил его и взял вексель!

– Завтра я осмотрю бумаги покойного, и если этих векселей не окажется, я приму к сведению ваше сообщение.

– Пожалуйста! Это очень дурной молодой человек! Николай Николаевич, сын Савельева, свой дом на Гороховой, у Красного моста. Это он сделал!

Немец встал, торжественно откланялся и вышел. Ястребов вскочил с кресла.

– Вот вам и третий! Что вы скажете?

– Трудное дело, Виктор Иванович, – вздохнув, сказал Флегонтов. – Запутанное дело!

Патмосов подоспел к выносу тела.

Мимо него пронесли гроб и прошли немногие из провожавших, какие-то женщины и между ними Марья Васильевна. Лукерья собиралась запереть двери и идти тоже, когда Патмосов нагнулся и как будто поднял с порога серебряный портсигар.

– Смотри, обронил кто-то!

Лукерья взглянула на вещь и побледнела. Дверной ключ упал у нее из рук.

– Узнала? – тихо сказал Патмосов.

– Ничего не узнала! – грубо ответила Лукерья. – А напугали вы меня!

– Ну, так моя находка, – усмехнулся Патмосов и пошел к кладбищу.

Скоро он догнал процессию и зорко осмотрелся, но ничего из того, чего он ждал, не увидел.

Он дошел до кладбища, был в церкви и уехал домой с твердым решением отыскать «Сережу» и «В.».

На другой день Патмосов, еще лежа в постели, получил от Ястребова телеграмму, которой тот звал его к себе.

– Ишь его разбирает, – усмехнулся Патмосов и, отложив письмо в сторону, стал одеваться.

В это время раздался звонок, и в комнату Патмосова заглянула прислуга.

– Вас один барин повидать хочет! – сказала девушка.

– Проси!

Окончив туалет, Патмосов вышел в свой рабочий кабинет, куда уже входил пожилой господин, одетый с изысканной простотой.

– Алексей Романович Патмосов?

– К вашим услугам!

– Я к вам с рекомендацией от Ивана Дмитриевича, – сказал гость. – Выручайте, а я уж не обижу!

Гость протянул визитную карточку Путилина, на которой Патмосов прочел просьбу оказать всякое содействие подателю.

– Чем могу служить? Садитесь!

Гость опустился в кресло.

– Меня зовут Николай Поликарпович Савельев. Может, слышали?

Патмосов поклонился с улыбкою.

– Как же не знать Савельева!

– Известно вам, что у меня есть сын?

Патмосов кивнул.

– И о нем все известно?

– Не у дел, любит кутить, тратить…

– Сегодня, в шесть часов утра, я побывал у его приятеля, большого мерзавца, Константина Дмитриевича Носова. Ну-с, так тот объяснил, что сын мой дал этому Дергачеву с моей подписью векселей на тысячу двести рублей, получив восемьсот рублей, и двадцать седьмого, заметьте, был у него в Павловске, а двадцать восьмого им срок. Вот и все.

– И вы думаете?…

Савельев вытер платком вдруг вспотевшее лицо.

– Ничего не думаю и всего ожидаю. Так вот, просьба. Расследуйте это дело и, если можно, спасите мальчишку! – Савельев взял за руку Патмосова.

Патмосов сочувственно пожал его руку и ответил:

– Будьте покойны, по простому подозрению его не привлекут. Я выгорожу. А теперь вы можете взять его на поруки. Я сейчас еду в Царское.

Савельев встал.

– Я не забуду вам этого!

– Глупости! – ответил Патмосов, провожая гостя до самых дверей.

«И с чего он схватил Савельева?» – думал Патмосов через полчаса, идя к вокзалу Царскосельской железной дороги.

Ястребов встретил его радостный и возбужденный.

– Вы у меня обедаете, – сказал он, – и поговорим. Я другими делами занят, но скоро освобожусь. Вы необходимы мне!

Патмосов поклонился.

До обеда было еще добрых три часа, и он не спеша направился к Павловску, мимо того места, где было совершено убийство.