– Ограбления нет!

– А это? – сказал пристав и указал на пальто. Левая пола его была откинута, и по ее светлой подкладке проходила кровавая полоса до бокового кармана, который был вывернут.

– Очевидно, из кармана поспешно выдернуто что-то, – сказал пристав.

– Да, да! Очевидно, – подтвердил следователь. – Ну, пишите, Севастьян Лукич, а вы, доктор, делайте свой осмотр. Личность опознана? Кто опознал? Молочница! Отлично! Ну, пишите!

Доктор стал исследовать рану. Удар, видимо, раздробил череп, и от удара лопнул и вытек левый глаз. Смерть была моментальна.

– Чем его убили?

– Тяжелым и острым. Топором, но только небольшим, с силой необычайной.

– Запишем! – сказал Ястребов.

– Больше ничего? – спросил пристав. – Можно отнести труп на квартиру?

– Да! Только осмотреть все карманы!

Сторож нагнулся и стал обыскивать по очереди карманы убитого.

Часы, шагомер, цепочка; в жилетке перочинный нож; в брюках кошелек и портсигар; в пиджаке бумажник и записная книжка, носовой платок. Все.

– Соберите все и завяжите в платок. Я осмотрю после. Теперь можно унести труп. Кто знает квартиру?

Ястребов кивнул письмоводителю и в сопровождении околоточного направился к квартире Дергачева.

Ястребов расположился в небольшом кабинете Дергачева за его письменным столом, уселся плотнее в кресле, закурил и сказал:

– Начнем! Пожалуйста, – обратился он к околоточному, – соберите – сторожа, который нашел труп, молочницу, что опознала труп, прислугу покойного и дворника. Начнем с них!

Околоточный ввел сторожа.

Следователь услыхал рассказ о том, как сторож шел к своему посту, увидел труп и поднял шум:

– Зовите молочницу!

Молочница только опознала труп.

– Зовите прислугу!

Лукерья вошла, и следователь при взгляде на нее невольно улыбнулся, столько в ней было задорного и чувственного.

– Как звать? Кто? Откуда? Года?

– Лукерья Анфисова, крестьянка Лужского уезда, двадцать лет, девица, православная, родители в деревне.

– Ну, расскажи, что он в этот день делал, куда ушел? Был ли у него кто, не ждал ли он кого? Все говори!

Лукерья рассказала.

– Так. Ну, а как жил он? Может, у него враги были? Была ли у него женщина? Расскажи все про его жизнь.

– Жили они оченно даже тихо. Редко, коли кто у них бывал. Разве по делу, больше богатые господа приезжали. А что, женщина у них есть. Караваева, Марья Васильевна. Племянник тоже есть. Только они его от себя прогнали совсем.

– За что?

– Поссоримшись были. Племянник пьет и, как напьется, сейчас его ругать. Жидом зовет, процентщиком и всяко! А им неприятно.

Глаза следователя сверкнули.

– Вот! А кто он? Как звать его?

– Господин Трехин, Степан Петрович. А что делает, не знаю. И где живет, не знаю. Озорник!

– Ну, что еще показать можете?

– А больше ничего не знаю!

– Идите! Кто там еще? Дворник? Зовите дворника!

Но вместо дворника в комнату вошел среднего роста, крепкий, с энергичным, умным лицом господин.

Следователь вопросительно взглянул на него.

Вошедший галантно поклонился ему и сразу выяснил свою личность:

– Присланный из Петербурга агент – Алексей Романович Патмосов.

Лицо Ястребова приняло приветливый, но и начальнический вид.

– А! Очень рад! Отлично, помогите нам! Я сейчас кончу последний опрос дворника! А вы бы на место преступления сходили.

– Я уже был, – ответил Патмосов.

– Ну, и отлично! Там, собственно, ничего существенного. Так я продолжаю!

– Прошу! – сказал Патмосов. – А мне позвольте найденное при убитом.

– Пожалуйста! На том столе!

Патмосов присел к столу, развернул узел и начал методически осматривать каждую вещь. Околоточный ввел дворника.

Алексей Романович Патмосов являлся сыщиком по призванию, и сам Иван Дмитриевич Путилин[3], наш российский Лекок, отличал его за исключительные способности и остроумие.

В настоящее время этого Патмосова знают все, кому он нужен.

Он уже не служит агентом, занимаясь розысками по просьбе частных лиц, но к нему нередко обращается и сыскная полиция в затруднительных случаях.

Следователь обратился к дворнику с обычными вопросами и в заключение спросил:

– Ну, что вы можете показать?

Дворник, молодой парень в новых сапогах, переставил ноги, переложил в другую руку фуражку и сказал:

– Так что барин как барин. За дачу заплатил сразу. Мне тоже платил аккуратно, только скупехонек был. Я ему переносил мебель, так он всего двадцать копеек дал, а обыкновенно рупь дают…

– Бывал ли у него кто-нибудь?

– Так что не замечал. Был тут два раза такой молодой господин, опять, евонная барыня была раз, а то никого.

– Ну, больше ничего! – хотел подвести итог следователь.

– Позвольте еще один вопрос, – мягким голосом произнес Патмосов.

Следователь с неудовольствием взглянул на него и сухо сказал:

– Пожалуйста!

Патмосов обратился к дворнику:

– Скажи мне, голубчик, у Лукерьи, что здесь служит, никого нет? Ни брата, ни кума?…

Дворник широко улыбнулся.

– Как же без этого быть! При ей питерский состоит. Как барина нет, так он и здесь!

– А кто он?

– Говорит, слесарь, а звать Прохором. Ухарь.

Следователь насторожился и быстро вмешался в допрос.

– Говоришь, он часто бывает? Когда был последний раз?

– А вчера; весь день. Барин ушел, а через полчаса времени она его до калитки проводила.

– Барин знал про него?

– Нет! Он словно сам путался с Лукерьей, так она прятала своего-то.

– Иди!

Дворник поклонился и вышел.

– Вы теперь еще раз Лукерью спросите, – предложил следователю Патмосов.

– Да, да, я это хотел! Позовите прислугу! – распорядился следователь.

Теперь, когда вошла Лукерья, он уже не улыбался ей и принял суровый вид.

– Я позвал вас снова, – начал он, – чтобы спросить, кто такой этот Прохор, который к вам ходит, где он живет и когда он был у вас в последний раз? – при этом он испытующе посмотрел на Лукерью.

Лукерья сразу изменилась в лице, но через мгновение оправилась.

– Земляк мой. Вот и ходит. А был вчерась и ушел, когда барин спал. Торопился на восемь часов.

– Как его фамилия, и где он живет?

– Резцов фамилия, а живет в Десятой роте[4], у Селиванова.

– Номер дома знаете?

– Дому четырнадцать, а квартире тридцать восемь.

Патмосов написал на бумажке несколько слов и через письмоводителя передал Ястребову.

Тот прочел и сказал околоточному:

– Введите Копытова!

Околоточный снова ввел дворника. Лукерья исподлобья взглянула на него, и на лице ее выразилась тревога.

– Скажи точно, когда ушел с дачи этот Прохор? – спросил его следователь.

Лукерья стала белее бумаги.

– С полчаса после барина. Так что уж десять часов пробило.

– И врешь! – вдруг резко сказала Лукерья. – Это ты из ревности брешешь! Восьми не было!

– Говори! Я ж видел, как ты его провожала, а раньше того барин вышел.

– Врет он, господин судья, – заговорила Лукерья с яростью, – с ревности часы спутал.

– Да уж темно было, а в восемь разве темно?

– И темно не было!

– Ну, будет, – остановил их следователь, – идите!

Они вышли, переругиваясь.

– На сегодня все! – сказал следователь. – Собирайтесь, Севастьян Лукич! Ну, что вы нашли, что скажете? – обратился он к Патмосову.

Патмосов встал.

– Сейчас ничего не могу вам сказать, а завтра что-нибудь выяснится.

– Так, так! Завтра уже ко мне в камеру[5] пожалуйте! Я там буду!

Патмосов поклонился.

– А за Прохором что-то есть! Кажется, мы на следу! – сказал следователь.