– Мать нравственно для меня умерла уже давно, а отец, я знаю, находится при смерти.

Духовное одиночество неординарной (но ещё незрелой) личности – это тоска и постоянные терзания. Своими душевными муками Сергей попытался поделиться кое с кем из коллег по работе, но понимания не нашёл. «Меня считают сумасшедшим, – писал он 23 апреля Грише Панфилову, – и уже хотели везти к психиатру, но я послал всех к сатане и живу, хотя некоторые опасаются моего приближения. Ты понимаешь, как это тяжело, однако приходится мириться с этим…» Что же хотел поведать людям будущий гений? Читайте:

«Все люди – одна душа. В жизни должно быть искание и стремление, без них смерть и разложение.

Человек! Подумай, что твоя жизнь, когда на пути зловещие раны. Богач, погляди вокруг тебя. Стоны и плач заглушают твою радость. Радость там, где у порога не слышны стоны. Жизнь в обратной колее. Счастье – удел несчастных, несчастье – удел счастливых. Ничья душа не может не чувствовать своих страданий, а мои муки – твоя печаль, твоя печаль – мои терзания. Я, страдая, могу радоваться твоей жизнью, которая протекает в довольстве и наслаждении в истине. Вот она, жизнь, а её назначение Истина…» Словом, возлюби ближнего как самого себя.

Искания. В середине 1913 года Есенин подвёл итоги своего пребывания в старой столице: «Ты называешь меня ребёнком, – писал он М. Бальзамовой, – но увы, я уже не такой ребёнок, как ты думаешь, меня жизнь достаточно пощёлкала. Были у меня тяжёлые минуты, когда к сознанию являлась мысль: да стоит ли жить? Идеализм мой действительно был таков, каким представляли его себе люди – люди понимающие. Я был сплошная идея. Теперь же и половину не осталось. И это произошло со мной не потому, что я молод и колеблюсь под чужими взглядами, но нет, я встретил на пути жестокие преграды, и, к сожалению, меня окружали все подлые людишки.

Я не доверяюсь ничьему авторитету, я шёл по собственному расписанию жизни, но назначенные уроки терпели крах. Постепенно во мне угасла вера в людей, и уже я не такой искренний со всеми. Кто виноват в этом? Конечно, те, которые, подло надевая маску, затрагивали грязными лапами нежные струны моей души. Теперь во мне только сомнения в ничтожестве человеческой жизни» (6, 47).

Это крик души человека с тонкой организацией психики, человека легкоранимого и до крайности самолюбивого. Есенин рано осознал себя поэтом – и поэтом незаурядным, притязающим ни много ни мало на ранг гениальности. Его стихи одобрили поэты И. А. Белоусов и С. Н. Кошкаров, критик и историк русской поэзии профессор П. Н. Сакулин, его хорошо встретили в Суриковском литературно-художественном кружке, но редакции газет и журналов, в которые он посылал стихи, сохраняли гробовое молчание – ни ответа ни привета. Это бесило поэта: ждать и терпеть он не умел. Всю вторую половину 1913 года Сергей находился в депрессивном состоянии. В октябре было следующее отчаянное письмо М. Бальзамовой:

«Жизнь – это глупая шутка. Всё в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной и сгущённый хаос разврата.

К чему же жить мне среди таких мерзавцев, расточать им священные перлы моей нежной души. Я один, и никого нет на свете, который бы пошёл мне навстречу такой же тоскующей душой. Будь это мужчина или женщина, я всё равно бы заключил его в свои братские объятия и осыпал бы чистыми жемчужными поцелуями, пошёл бы с ним от этого чуждого мне мира, предоставляя свои цветы рвать дерзким рукам того, кто хочет наслаждения.

Я не могу так жить, рассудок мой туманится, мозг мой горит, и мысли путаются, разбиваясь об острые скалы – жизни, как чистые хрустальные волны моря. Я не могу придумать, что со мной. Но если так продолжится ещё, – я убью себя, брошусь из своего окна и разобьюсь вдребезги об эту мёртвую, пёструю и холодную мостовую».

Мысль о смерти будет постоянной и в жизни, и в творчестве поэта. В эти же октябрьские дни он послал Г. Панфилову стихотворение, очень созвучное своему настроению, – «На память об усопшем у могилы»:

…Не говоря уже о видимом – поэтическом – даре, Есенин выделялся среди фабричного окружения высокими моральными требованиями, почерпнутыми им в классической литературе (люди называют их идеализмом). Вхождение юноши во враждебную среду большого города вызвало ломку в его духовной сущности, непонимание окружающими и моральное противостояние им. Но и среди массы обывателей нашлись люди, взыскивающие лучшего, и вскоре после поступления в издательство Сытина Есенин оказался в числе пяти групп «сознательных рабочих Замоскворецкого района», которые осудили раскольническую деятельность ликвидаторов и антиленинскую позицию газеты «Луч». Этот документ попал в Московское охранное отделение, где Сергей получил кличку «Набор».

Одним из первых общественных поручений Сергею стало распространение среди рабочих типографии журнала «Огни». Его целью ставилось: дать широкому слою читателей доступный по форме и разнообразный по жанру материал, способствующий духовному развитию личности. Затем Есенин принял участие в однодневной общемосковской забастовке, о чём коротко сообщил Панфилову: «Дорогой Гриша! Писать подробно не могу. Арестовано восемь человек товарищей. Много хлопот, и приходится суетиться».

В следующем письме Сергей сообщал другу: «За мной следят, и ещё совсем недавно был обыск у меня на квартире. Объяснять в письме всё не стану, ибо от сих пашей и их всевидящего ока не скроешь и булавочной головки. Приходится молчать. Письма мои кто-то читает, но с большой аккуратностью, не разрывая конверта. Ещё раз прошу тебя, резких тонов при письме избегай, а то это кончится всё печально и для меня, и для тебя».

Что касается возможности попечалиться, то Есенин никогда не упускал её. В той же весточке Панфилову писал: «Я чувствую себя прескверно. Тяжело на душе. Вот и гаснет румяное лето со своими огненными зорями, а я и не видал его за стеной типографии. Куда ни взгляни, взор всюду встречает мёртвую почву холодных камней, и только и видишь серые здания да пёструю мостовую, которая вся обрызгана кровью жертв 1905 года[4]. Здесь много садов, оранжерей, но что они в сравнении с красотами родимых полей и лесов. Да и люди-то здесь совсем не такие. Да, друг, идеализм здесь отжил свой век, и с кем ни поговори, услышишь одно и то же: „Деньги – главное дело“, а если будешь возражать, то тебе говорят: „Молод, зелен, поживёшь – изменишься“. И уже заранее причисляют к героям мещанского счастья, считая это лучшим блаженством жизни. Все погрузились в себя, и если бы снова явился Христос, то он и снова погиб бы, не разбудив эти заснувшие души» (6, 52–53).

В конце своего довольно длинного послания другу как бы мимоходом сообщил: «Поступил в университет Шанявского на историко-философский отдел…»

Женитьба. Первые публикации. В университете Есенин познакомился с А. Р. Изрядновой. Анна тоже работала в типографии Сытина, но была на четыре года старше Сергея, который предстал перед ней в образе ангела небесного: