Разъезжаясь из лагеря, ребята обменялись всеми координатами, к тому же Даня зарегистрировал Юру на сайте “Вконтакте” и добавил в друзья. Также он подарил свою камеру Юре, ведь родители уже купили ему несколько новых моделей. Жили они в соседних районах: Юра мог выйти из дома и, перейдя дорогу, оказаться в районе проживания Дани, из Калининского шагнуть в Красногвардейский, но конкретно до Даниного дома ещё оставалось четыре с половиной километра. В тринадцатилетнем возрасте это ещё ощутимое расстояние, но через пару лет – это уже по-соседству. Так и получилось, что сразу после лагеря друзья виделись не часто, но интернет позволял им быть на связи круглые сутки и обмениваться отснятым, а, главное, смонтированным материалом. Через два года у Юры началось покорение города, Даня присоединился к нему чуть позже. Карманных денег у них было предостаточно для того, чтобы им были везде рады. За эти два года их взаимоотношения с одноклассниками изменились. Изменения эти начались после совместного отдыха в лагере, когда они ощутили вкус уважения среди сверстников. Даня первым же делом опробовал новый метод в школе. Сначала они огрызались: “Что, опять фээсбэшника включаешь?”. Но когда Даня показал им смонтированный клип со сдачи нормативов по физкультуре, приём был объезжен ещё в лагере, одноклассники восхитились своими движениями, иногда в рапиде, умело подзвученными трансовыми мелодиями, угорая над теми, кто в замедленном движении летел яйцами в “коня”. Особенно веселил всех толстяк Ваня Рыжиков, который, кидая гранату, попадал в любую сторону, кроме нужной. В клипе это было сделано так, как будто раз за разом, кидая в разные стороны гранаты, Ваня попадал в алкаша, и тот быстро перебирая ногами, как умеют только алкаши, заваливался в кусты. В отдельном блоке появилась женская половина класса под матёрый рэп. Девчонки, увидев с каких ракурсов и какими планами они запечатлены, бросились на Даню, который только притворился, что пытается убежать. Это был триумф! Обладательницы самых выразительных поп тискали его, шутливо угрожая, что оденут его в женские шмотки и самого будут снимать, как он разминается перед шестидесятиметровкой. За этим ажиотажем, он не обратил никакого внимания, на Андрея Мазкова и Ленку Бурлагину, которые исполнили в этом фильме роли катающегося по матам неудачника и бесформенной толстушки, чьи крупные планы создавали совсем другое настроение, нежели прелести других девочек. Это же можно было не снимать… Но кто отменял возвышение за счёт других, особенно в детском коллективе? Изгои не придавались всеобщему веселью. Мазков, стоя в стороне, пробубнил про Даню: “А сам-то на турнике, как червяк извивается”. А Бурлагина пригрозила обиженно: “Ты – дурак, Коротков, чтоб больше меня не смел снимать”. Так Даня покинул лагерь отщепенцев и боле к нему не возвращался. Он шёл вперёд, наслаждаясь родительским финансовым благополучием и их благосклонностью, нарождающейся бесшабашной юностью, вниманием девочек, видеосъёмкой и скоростным интернетом.
Юра пошёл немного другим путём, несмотря на то, что путь этот был основан также на видеосъёмке. Он примкнул к тому движению дворовой гопоты, что промышляет подбрасыванием в костёр всевозможных горючих и взрывчатых веществ, скидыванием с крыш различных сложносоставных предметов (телевизор, комод, велосипед), катанием на товарных поездах и тому подобными опасными и зрелищными занятиями. Юра обогатил эту касту возможностью бесконечных видео повторов взамен бесконечным словесным пересказываниям – двадцать первый век вступал в свои права. Среди этой братии были как и вполне безобидные клоуны, так и весьма опасные типы. Видео спасало, но для ста процентов принятия Юры главарями ему пришлось закурить и начать баловство с изменением сознания: алкоголь, клей, ганжа. С клеем он, правда, расстался сразу же после первого раза: они собрались на плитах – одно из мест проведения их досуга, скрытое от посторонних глаз пачками бетонных плит, неизвестно кем здесь оставленных и непонятно для чего. Среди хабариков, битых бутылок, ломаных кирпичей и прочего мусора валялся кусок шланга, который и напал на обдышавшегося клеем и ацетоном Юру. На фоне передвигающихся плит шланг вдруг поднялся с земли, из него пошла пенистая струя, образуя хищную зубастую морду. В Юрином сознании, как он потом вспоминал, была уверенность, что эта тварь ядовита. Он бросался от неё в кусты, но оттуда выбегал с новой волной испуганных воплей. В кустах ему казалось, что он в объятиях ещё каких-то непонятных гадов, которые искали вход под одежду с окончательной целью: пробраться внутрь его тела. Эффект стал проходить, когда он забился в промежуток между плитами и они начали сдвигаться, но в тот самый момент, когда они должны были раздавить его, непостижимым образом расстояние между ними увеличивалось, и они начинали наезжать снова: раз за разом, всё медленней, пока не остановились. И лишь небольшое волнение их контуров напоминало о пережитом кошмаре. Но минут через десять – пятнадцать у него сильно заболела голова и ему пришлось прервать прогулку и пойти домой. После такого “ахтунга” никто уже не мог заставить его что-нибудь вдыхать в себя, если это предназначалось явно для других целей. Например, ганджубас был выращен специально для того, чтобы его курить, алкоголь сделан, чтобы пить. Позже он согласился попробовать амфетамин, потому что он создавался именно для того, чтобы вставлять, а не для того, чтобы что-нибудь склеивать, растворять краску или заправлять им автомобиль. А вот приём оксибутирата натрия он не признавал, потому что это лекарство разработано совсем для другого и эффект заключается в его передозировке. Такое разделение веществ осталось у него на всю жизнь после того злосчастного хищномордого шланга, ожившего при попытке надышаться клеем и ацетоном. К пятнадцати годам Юре надоели эти дворовые развлечения, да и контингент завсегдатаев строек, кладбищ и железных дорог, не сильно удовлетворял его. Он стал выбираться в центр города уже с другими ребятами, совсем по-другому одетыми и никогда не нюхавшими клея, зато смело идущими вперёд за своими первыми дорожками скорости и кокаина. Им повезло, что стало много меньше возможности скукожиться на героиновой игле, но в то же время впереди была набирающая силу волна спайс-суицидов. Но Юре это не грозило. Узнав, что от курения этих “миксов” возникают галлюцинации, он вспомнил шланг и, несмотря на то, что спайс приготовлен специально для курения, поставил табу на этом эксперименте. В течение осени и зимы своего пятнадцатилетия Юра гонял по городу, обрастая знакомыми. А Даня никак не мог с ним состыковаться, чтобы встать на рельсы следующего уровня развития юного прожигателя жизни: то родителям необходимо его присутствие в выходные на даче, то слишком холодно, как казалось Дане, или день рождения одноклассницы, на который нужно пойти, как же откажешь Симоне! На Новый Год Даня также не мог присоединиться к Юре: родители организовали семейную поездку в Сингапур. Много стран он уже объездил и вполне мог бы отказаться от зарубежной поездки с родителями в пользу новогодней ночи в компании новых друзей вместе с Юрцом, но посещение Сингапура он ждал давно, а тем более в Новый год. Это же невероятное буйство красок симбиоза традиционных восточных представлений, включая высокое мастерство азиатских пиротехников, с высокотехнологичными лазерными и аудиовизуальными чудесами!
Только весной Даня познакомился с первой партией молодых весельчаков. Он успел в самое время. Даже Юра удивлялся, насколько большие масштабы обретали кутежи и прогулки по весне в сравнении с зимними. Но начиналась первая встреча не очень радостно для Дани. Это было “8 марта”. Он сказал родителям, что они идут на праздник к Юриной подруге, живущей на Таврической улице. Адрес родителям понравился, они были сторонниками классового разделения, им нравилось, как выглядел Юра. А он в последнее время поражал своих шнурков денежными запросами на предметы одежды с таким ценником, что шмотьём их назвать у родителей Юры язык не поворачивался. Они, конечно, любили комфорт и тратить деньги, но с одеждой они особо не заморачивались и спокойно одевались в просто хороших отделах, что там продавали, то, значит, и модно. Стоит сказать, что доходы семьи Знаменцевых, к которой принадлежал Юра, никак не могли сравниваться с доходами и статусом семьи Коротковых. Положение Короткова Платона Александровича и торговля с Китаем совместно с женой позволяли не реагировать на какие-либо кризисы, в частности, две тысячи восьмого года, а просто покупать в это время какую-нибудь интересную недвижимость, так как они принадлежали к тем акулам, для которых кризисы являлись лишь дополнительными возможностями. Можно сказать, что экономика Коротковых стояла на семи мраморных ногах. У Сергея Знаменцева и его жены Марины дела шли не таким твёрдым шагом, и им приходилось немало крутиться, чтоб не кануть в Лету после таких неприятных периодов, как в две тысячи восьмом году. Однако их энергия и неохота считать деньги при совершении покупок для души, а также железная взаимоподдержка, всегда обеспечивали наличие гарантий. Примечательно в их семье ещё и то, что Сергей и Марина бывали на пороге развода: у каждого, как минимум по разу, были серьезные отношения на стороне. Но в критический момент, они осознали, что их «наличие гарантий» заключается в поддержке друг друга, поэтому выгоднее простить, забыть и впредь не заводить подобных отношений. Да и потребность в этом с возрастом поутихла.
