Верно, последнее известие доставило Анне Николаевне некое чисто женское удовлетворение…

Многое в отношениях поэта и Анны разъясняют воспоминания её кузины Анны Керн: «Однажды, говоря о женщине, которая его страстно любила, он (Пушкин) сказал: “И потом, знаете ли, нет ничего безвкуснее долготерпения и самоотверженности” (фр.). В том, что эта женщина, о коей поэт упоминал красавице Керн, – Анна Вульф, у пушкинистов сомнений нет.

Анна Николаевна Вульф. Фотография. Из фамильного альбома Д.А. Вульфа. Публикуется впервые

«Впрочем, – продолжает мемуаристка, – Пушкин увлекался не одними остротами; ему, например, очень понравилось, когда я на его резкую выходку отвечала выговором: “Зачем вы на меня нападаете, ведь я такая безобидная!” (фр.) И он повторял: “Как это верно сказано: действительно, такая безобидная!” (фр.) Продолжая далее, он заметил: “То ли дело ваша кузина, вот тут есть с кем ссориться!”» (фр.)

Да и сам поэт как-то небрежно обронил в письме: «С Анеткою бранюсь, надоела!» Надоела… Слишком влюблена и слишком доступна. Женщина без тайны неинтересна, как прочитанная книга.

Отдадим должное Анне: всю неистраченную любовь и нежность к Пушкину она сумела перенести на его родителей. Мать поэта Надежда Осиповна тяжело больна, и Анна всеми силами старается хоть как-то облегчить её страдания.

«Мадемуазель Вульф все еще с нами, – сообщает из Петербурга в феврале 1835-го Сергей Львович дочери Ольге, – это очень меня радует, и я не знаю, как отблагодарить Прасковью Александровну, что она нам её прислала».

Месяцем ранее Надежда Осиповна успокаивает дочь: «Меня оживил приезд Аннет и Эфрозины (Евпраксии Вревской. – Л.Ч.). Я так рада, что они со мною. Последняя уезжает через 3 дня, но Аннет останется до весны… Эти добрые соседки заставляют меня верить в истинную дружбу. Они столько принимают участия во всём, что нас касается».

Подтверждением и письмо Анны младшей сестре: «Здоровье Надежды Осиповны не лучше… Это придает много горести моей здешней жизни…»

Но и другие печали поджидали её. Видимо, мадемуазель Вульф стоило немалых нравственных усилий отправиться в дом Баташова на Дворцовой набережной, что у Прачечного моста, где снимал для своего разросшегося семейства квартиру Пушкин. Случилось то в конце зимы либо в начале весны 1836-го.

Огорчению Анны не было предела: она-то мечтала видеть обожаемого ею Александра, беседовать с ним, вспоминать минувшее. А тот весьма ловко препроводил былую возлюбленную в детскую. Малыши, их к тому времени было трое: Маша, Саша и Гриша устроили гостье тёплый прием. «Дети их так меня полюбили и зацеловали, – уныло признавалась Анна Николаевна, – что я уже не знала, как от них избавиться».

Горько сознавать ей, что Пушкин «с каждым днем становится всё более эгоистичным и всё более тоскующим». «Эгоистичным» – конечно же, по отношению к ней…

Какой увидел тогда Анну поэт? Сестра Ольга (в том же феврале) сочла нужным сообщить мужу в Варшаву о переменах, случившихся с подругой: «Аннет Вульф толста, толста, – это какое-то благословенье божье: фигура её состоит из трёх шаровидностей – сначала голова, сливающаяся с шеей, потом идут плечи с грудью, затем зад с животом. Но по-прежнему хохотушка и остроумна и доброе дитя».

«Добрая свадьба», на кою как на исцеление душевных страданий милой соседки возлагал надежды Сергей Львович, так и не случилась в жизни Анны. Она грустила, печалилась и… толстела.

В обществе Анна Николаевна за мнимым весельем маскирует извечную свою тоску. И, похоже, ей это удается. Снова строчки из письма сестры поэта, относящиеся уже к году 1841-му: «Аннет Вульф толста, как Корсаков (поэт А.А. Римский-Корсаков, известный своей тучностью. – Л.Ч.), – и всегда весела, словно зяблик; вчера мы обедали вместе у моей невестки (Н.Н. Пушкиной. – Л.Ч.), которая хороша, как никогда».

Анна Николаевна Вульф.

Рисунок-шарж Н.И. Фризенгоф. 1841 г.

Сравнение, сделанное лучшей подругой, вызвало бы обиду Анны Николаевны. Сколько же насмешек пришлось ей перенести – не счесть!

В августе того же года гостившая в Михайловском у вдовы поэта Наталия Ивановна Фризенгоф, художница-любительница, сделала в альбоме очередной набросок: располневшая, схожая с колобком Аннет Вульф в необъятно пышной юбке сидит, отвернувшись от художницы, явно не желая позировать (та, вероятно, делала шарж-набросок исподтишка), держа в руке платочек. Рисунок снабжен насмешливой подписью: «Anqe de Triqorsky» (Тригорский Ангел).

Ревность к былой обожательнице мужа, верно, ещё жила в сердце Наталии Николаевны. Вспомним, что у неё хранились не только рукописи поэта, но и вся его переписка, письма Анны в том числе, – ведомо о том было её подруге и родственнице Наталии Фризенгоф. Отсюда и явная недоброжелательность.

…Последняя встреча. Она случилась накануне дуэли, в Петербурге, в доме на Васильевском острове, где у родных остановилась баронесса Евпраксия Вревская и куда на встречу к младшей сестре приехала Анна. Пришёл и Пушкин.

Тот январский вечер, когда ещё никто не знал, что он станет последним в жизни поэта, скорбно отпечатался в памяти любящей, но не любимой Анны. И не думалось ли ей позже, что, будь на месте сестры, не позволила бы свершиться злодеянию и похитить столь прекрасную жизнь?! Она любила жертвенно.

Не было для бедной Анны ничего на свете драгоценнее томика, подаренного в давний и памятный для неё день. На титульном листе размашисто красовалось посвящение: «Дорогой Имянинице Анне Николаевне Вульф от нижайшаго ея доброжелателя А. Пушкина. В село Воронич 1826 года 3 февраля из сельца Зуёва». (Село Воронич – это Тригорское, а Зуево – Михайловское, как порой именовали пушкинскую усадьбу.)

Позже дарственная надпись, исключая лишь подпись Пушкина, кем-то была густо вымарана. Возможно, самой Анной Николаевной, не желавшей на склоне лет компрометировать своё имя, чего так страшилась она и в молодости. Знаменательно, что верхний угол книжной обложки украшал красный сургучный оттиск заветного перстня-талисмана, подарка графини Елизаветы Воронцовой!

И другими сокровищами дорожила Анна: гравированным портретом Байрона, подаренным ей Пушкиным (брат Алексей по её просьбе заказал рамку для портрета); альбомом, где поэт собственноручно вписал куплет из «Романса» Антона Дельвига. Стихов, полных безысходной нежности:

Как точно угаданы – то ли Дельвигом, автором сокровенных строк, то ли Пушкиным, вспомнившим их и перенесших на альбомную страницу, – жизнь и судьба Анны Вульф! До своего смертного часа хранила она те поистине нетленные богатства.